Игольное ушко, стр. 20

– К черту, стыдиться мне действительно нечего. Только никому не понравится, когда две сплетницы вторгаются в его личную жизнь.

– Мы о тебе не сплетничаем.

– Что ты ей говоришь?

– Боже, какой ты стал чувствительный, это ж надо.

– Ты не ответила на мой вопрос.

– Хорошо, я говорю, что хочу уйти от тебя, а она пытается убедить меня не делать этого.

Дэвид резко крутанул кресло и отъехал в сторону.

– Скажи ей, что может обо мне не беспокоиться, не пропаду.

– Ты это серьезно? – почти крикнула Люси. Он остановился.

– Мне никто не нужен, поняла теперь? Я могу жить один.

– А как же я? – тихо спросила жена. – Ты обо мне подумал? Может, мне кто-то нужен.

– Тебе? Зачем?

– Чтобы меня любили.

Вошла мать и сразу же почувствовала напряженную атмосферу.

– Ребенок крепко спит. Заснул как раз на том месте, когда Золушка приходит на бал. Наверное, я тоже пойду к себе укладывать вещи, чтобы не оставлять все на завтра. – Она вышла.

– Думаешь, что-то изменится, Дэвид? – спросила Люси.

– Не понимаю твоего вопроса.

– Ты когда-нибудь сможешь снова стать прежним… как тогда, до свадьбы?

– Ноги у меня уже не вырастут, это точно, если я тебя правильно понял.

– Боже, как странно, мы говорим с тобой на разных языках. Я просто хочу быть любимой.

Дэвид пожал плечами.

– Это твоя проблема. – Он выехал до того, как она расплакалась.

Мама не осталась еще на две недели. На следующее утро Люси вышла с ней к молу. Обе женщины были одеты в плащи из непромокаемой ткани, так как шел сильный дождь.

Они стояли и молчали, ожидая барку, наблюдая, как дождь падает в море частыми мелкими каплями. Мать держала Джо на руках.

– Со временем все образуется, поверь мне, – сказала она. – Четыре года в браке – не срок, это почти ничего.

– Не знаю, – ответила Люси. – От меня теперь уже мало что зависит. Но есть Джо, война, искалеченный Дэвид – как я могу все бросить и уйти?

Пришла барка, привезла три коробки с продуктами и пять писем, но сейчас заберет маму. Море слегка волновалось. Мать прошла в крошечную каюту… Дочь и внук все махали рукой на прощание, пока судно не скрылось за мысом. Люси чувствовала себя совсем одинокой.

Джо начал плакать.

– Не хочу, чтобы бабушка уезжала.

– Я тоже, – произнесла Люси, глядя на воду.

10

Годлиман и Блогс шли по тротуару некогда очень оживленной улицы Лондона. Сейчас повсюду были следы войны – то здесь, то там они видели разрушенные здания. Эта пара смотрелась очень странно: сутулый, похожий на птицу, профессор в круглых очках, с трубкой в зубах, вперед не смотрит, семенит маленькими шажками – и решительный, целеустремленный молодой человек со светлыми волосами, в плаще детектива и опереточной шляпе. Просто карикатура какая-то, осталось лишь придумать название.

Разговор начал Годлиман.

– Думаю, у этого Иглы хорошие связи в рейхе.

– Почему?

– Только так можно объяснить, что он не боится наказаний за свое явное пренебрежение к вышестоящему начальству, за элементарное несоблюдение субординации. Взять, к примеру, его «Привет Вилли». Должно быть, адресовано самому Канарису.

– Думаете, они с Канарисом были друзьями?

– Так или иначе, у него есть высокий покровитель, возможно, даже более влиятельный человек, чем был до недавнего времени Канарис.

– У меня такое ощущение, что надо поработать в этом направлении – может, откроются новые детали…

– Хорошие связи обычно тянутся еще из школы, университета, военного учебного заведения. Необходимо здесь покопаться.

Они проходили мимо полуразрушенного магазина. В здании темнела огромная дыра – прямо в том месте, где когда-то находилась зеркальная витрина. Табличка с грубым, от руки нацарапанным текстом была прикреплена к чудом уцелевшей раме и гласила: «Сегодня открыты даже больше, чем всегда». Блогс от души рассмеялся, оценив юмор.

– Однажды я видел надпись на полицейском участке, в который тоже попала бомба: «Участок работает, ведите себя хорошо, не нарушайте установленных правил».

– Похоже, такие надписи все больше становятся одной из форм народного творчества.

Они пошли дальше, и Блогс снова заговорил об Игле.

– А что если Игла действительно учился вместе с тем, кто позднее занял в Вермахте высокий пост?

– В любом случае должны сохраниться какие-то школьные фотографии. Вот, например, Мидлтон. Там в подвале, что на Кензингтон – ну вспомни, дом, где располагалась МИ-6 до войны – у него буквально тысячи фотографий немецких офицеров: школьные фото, веселые попойки в клубах, парады, представления фюреру, снимки из газет – словом, все.

– Понимаю, – сказал Блогс. – Если вы правы, да к тому же Игла учился в Германии в известных учебных заведениях, мы, возможно, сумеем достать его фотографию.

– Почти наверняка. Как ты знаешь, шпионы сниматься не любят, но в школе шпионами не становятся. Надо посмотреть у Мидлтона, может, найдем какое-нибудь фото Иглы в юности.

Теперь они шли мимо большой воронки от бомбы, совсем рядом с парикмахерской. Само заведение не пострадало, но традиционная – в полоску, красная с белым – вывеска была разбита вдребезги, и осколки лежали на тротуаре. В окне выставлено объявление: «Гладко бреем – приходите и убедитесь сами».

– Но как мы его узнаем? – продолжил Блогс, – ведь никто его не видел.

– Нет, видел. В пансионе миссис Гарден на Хайгейт его знали отлично.

Дом викторианской постройки стоял на холме. Казалось, он смотрит на Лондон. Он был из красного кирпича, и Блогс подумал даже, что дом, возможно, сердится, видя какие разрушения приносит городу война. На холме прекрасный прием из эфира. Игла наверняка жил здесь на последнем этаже. Блогс задумался, какие сообщения он передавал отсюда в смутные дни 1940 года: вероятно, координаты авиа- и сталелитейных заводов, информацию об обороне побережья, политические сплетни, сообщал о противогазах повсюду, о бомбоубежищах, мешках с песком, моральном духе населения, о результатах бомбежек… «Так держать, ребята, молодцы, вот вы и Кристину Блогс угрохали…» Стоп, хватит об этом.

Дверь открыл пожилой мужчина в черном жакете и полосатых брюках.

– Доброе утро. Я инспектор Блогс из Скотланд-Ярда. Хотел бы поговорить с хозяином, если можно.

Блогс заметил страх в глазах мужчины, но тут откуда-то из глубины коридора появилась молодая женщина и сказала:

– Входите, пожалуйста.

В покрытом плиткой холле пахло мастикой. Блогс повесил полушинель и шляпу на вешалку. Старик куда-то исчез, женщина повела Блогса в комнату отдыха. Комната была обставлена богато, в старом викторианском духе. На маленьком передвижном столике стояли бутылки виски, джина и хереса – все непочатые. Женщина села в широкое цветастое кресло, положила ногу на ногу.

– Почему старик вдруг испугался, когда узнал, что я из полиции? – спросил Блогс.

– Это мой свекор. Он – немецкий еврей, попал в Англию в 1935 году, спасаясь от Гитлера, а уже в 1940 англичане отправили его в концентрационный лагерь. Свекровь тогда покончила жизнь самоубийством. Сейчас его только что освободили из лагеря с острова Мэн. У него письмо от короля, в котором приносятся извинения за вынужденные лишения и неудобства.

– У нас нет концентрационных лагерей, – возрази Блогс.

– Нет? Это мы их и придумали. В Южной Африке. Вы что, не знаете? Мы так кичимся нашей историей, демократией, но не хотим замечать нелицеприятных фактов.

– Мне больше по душе другой пример.

– Какой?

– В 1939 году мы так не хотели замечать тот факт, что в одиночку нам не справиться с Германией – и посмотрите, что получилось.

– Это как раз то, что говорит мой свекор. Он не такой желчный, как я. Ладно, чем мы можем помочь Скотланд-Ярду?

Блогсу начало нравиться спорить с этой милой женщиной, поэтому он с сожалением перешел к делу, ради которого, собственно, пришел.