Похитители, стр. 35

Понимаешь? Приходится иногда узнавать слишком быстро; приходится делать прыжок в темноте, надеясь, что Нечто – Оно – Кто-то не даст оступиться. Так что, может быть, в конце концов, не только Бедность и Не-Доброде-тель заботятся о своих присных.

– Вы тогда были не виноваты, – сказал я.

– Нет, виновата. Можно ведь выбирать. Можно решать. Можно сказать «нет». Можно найти настоящую работу, работать. Но больше моей вины не будет. Хочу дать тебе такое обещание. И сдержу его, как ты сдержал свое, про которое говорил мистеру Бинфорду перед ужином. Но ты должен сказать, что берешь с меня обещание. Берешь?

– Ладно, – сказал я.

– Нет, ты должен сказать, что берешь. Вот такими словами сказать.

– Хорошо, – сказал я. – Беру обещание.

– А теперь попробуй опять заснуть, – сказала она. – Я принесла стул, посижу немного, и как раз пора будет подымать тебя и идти на вокзал.

– Вы тоже идите спать, – сказал я.

– Мне не спится, – сказала она. – Я просто посижу здесь. Ты засыпай. – На этот раз это опять был Бун. Лунный квадрат окна передвинулся, значит, я успел поспать; Бун говорил, и голос его изо всех сил старался изобразить шепот или хотя бы бормотанье, а сам он, по-прежнему голый по пояс, наклонялся над кухонным стулом, на котором сидела Эверби (то есть мисс Корри), и тянул ее сопротивляющуюся руку.

– Пошли. У нас всего час остался.

– Пусти. – Она тоже говорила шепотом. – Уже поздно. Пусти, Бун.

Затем опять его скрипучее бормотанье, все еще старающееся изобразить шепот:

– За каким чертом я, думаешь, такую даль перся, столько ждал, и работал, как проклятый, и деньги копил, и снова все только жди…

Затем лунное окошко передвинулось еще подальше, и где-то прокричал петух, я придавил во сне раненую руку, и она болела, потому я, наверное, и проснулся. Так что я не мог сказать – оставался он тут или уходил и снова вернулся: по-прежнему раздавались голоса, которые все еще старались изобразить шепот, но раз прокукарекал петух, значит, пора было вставать. И опять, да, она опять плакала.

– Не надо! Не надо! Оставь!

– Ладно, ладно. Но только на сегодня, а завтра, когда мы будем ночевать в Пассеме…

– Нет! H завтра нет! Я не могу! Не могу! Оставь! Ну, пожалуйста, Бун, пожалуйста!

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Мы – Эверби, Бун и я – пришли на станцию загодя, во всяком случае, так нам казалось. И сразу увидели Неда – он поджидал нас у вокзала. На нем была чистая рубашка – то ли он купил новую, то ли упросил кого-то выстирать старую. Но почти сразу события стали развиваться в таком темпе, что мы только потом узнали – рубашку ему дал Сэм. Бун не успел рта раскрыть, как Нед сказал:

– Успокойся. Я тут все устраиваю, а мистер Сэм Громобоя стережет. Вагон на месте, уже к поезду прицеплен вон там, за вокзалом, так что дело за вами. Уж если мистер Сэм Колдуэлл заправляет железной дорогой, будьте покойны, все будет в лучшем виде. Мы уже коню и имя дали – Громобой. – Тут он увидел мою повязку и прямо взвился: – Что ты натворил?

– Порезался, – сказал я. – Пустяки.

– Здорово? – спросил он.

– Порядочно, – ответила Эверби. – Четыре пальца чуть не до кости. Ему нельзя шевелить рукой. – Нед и тут не стал терять время. Он только оглядел нас.

– А где тот? – спросил он.

– Какой тот? – спросил Бун.

– Вчерашний Свистун, – сказал Нед. – Недоросток, у которого только деньги па языке. Для этого коня две руки требуются. Кто, по-твоему, жокеем будет? Я, что ли, или, может, ты, при том что ты еще в два раза тяжелее меня? Я хотел Люция, но раз уж так получилось, рисковать нельзя, сойдет и тот, по весу он даже легче Люция, а что меньше ума, так зато подлости с избытком, чтобы на скачках играть, и жадности, чтобы выиграть стараться, а уж трусости и подавно, чтобы в седле держаться и не брякнуться. А нам только это и требуется. Где он?

– Укатил в Арканзас, – сказал Бун. – Сколько, по-твоему, ему лет?

– На сколько выглядит, столько и есть, – сказал Нед. – Годков пятнадцать, должно быть? Укатил в Арканзас, говоришь? Придется кому-нибудь поскорей смотаться туда за ним.

– Хорошо, – сказала Эверби. – Я привезу его в Паршем. На этот поезд мне уже не поспеть, так я останусь и привезу его следующим.

– О чем речь, – сказал Нед. – Это же поезд мистера Сэма. Вы передайте Свистуна мистеру Сэму, уж он с ним справится.

– Еще бы, – сказал Бун Эверби. – И ты на свободе сможешь целый час выламываться перед ним – «не надо, не надо!». Но он, наверно, поумнее меня, не станет тебя слушать. – Она только поглядела на него.

– Тогда ты сам поезжай и привези Отиса, а мы встретим тебя вечером в Паршеме, – сказал я. Теперь уже Бун поглядел на меня.

– Так, так, – сказал он. – Как это давеча мистер Бинфорд выразился? Никак в этой луже еще один боров завелся. Правда, пока что не боров, а подсвинок. Или, может, мне только казалось, что подсвинок.

– Прошу тебя, Бун, – сказала Эверби. Только это и сказала. – Прошу тебя, Бун.

– Забирай его и проваливай с ним вместе к чертовой матери на свою бойню. Тебе-то и уходить оттуда было незачем, – сказал Бун. На этот раз она не ответила. Просто стояла, потупившись, такая большая, что неподвижность была ей к лицу. Потом повернулась и сразу пошла прочь.

– Может, мне и вправду уехать, – сказал я. – Прямиком домой. У Неда уже есть жокей, а тебе, я вижу, просто не терпится сцепиться со всяким, кто хоть немножко хочет нам помочь.

Бун мерил, сверлил меня взглядом не меньше секунды. Потом сказал:

– Ладно, – и в два шага нагнал ее. – Я сказал, ладно, – повторил он. – Ладно?

– Ладно, – сказала она.

– Буду встречать тебя с первым поездом сегодня. А не приедешь на нем, так буду встречать, пока не встречу. Ладно?

– Ладно, – сказала она. И ушла.

– Вы, конечно, не догадались прихватить мой чемоданчик? – спросил Нед.

– Что? – спросил Бун.

– А где он? – спросил я.

– В кухне, куда я поставил, где же еще, – сказал Нед. – Шоколадная с золотым зубом видела его.

– Мисс Корри привезет его вечером, – сказал я. – Пойдем. – Мы вошли в вокзал. Бун купил билеты, и мы вышли на платформу, где уже стоял поезд, и пассажиры занимали места. Наш товарный вагон был впереди, возле него, у открытых дверей, разговаривали Сэм, и кондуктор, и еще двое мужчин, – один, наверно, был машинист. Понимаешь? Не просто какой-то сигнальный кондуктор, отработавший смену, а целая поездная бригада.

– Ему когда скакать – сегодня? – спросил кондуктор.

– Завтра, – сказал Бун.

– Ладно, сперва надо доставить его туда, – сказал тот и взглянул на часы. – Кто с ним поедет?

– Я, – сказал Нед. – Как найду ящик или какую-нибудь подставку и залезу туда, так сразу и поеду.

– Давай ногу, – сказал Сэм. Нед согнул колено, и Сэм подсадил его в вагон. – Ну, увидимся завтра в Паршеме, – сказал он.

– А я думал – ты до самого Вашингтона едешь, – сказал Бун.

– Кто, я? – сказал Сэм. – Это поезд до Вашингтона едет, а я в два ноль девять ночи пересяду в Чаттануге на обратный и вернусь. В Паршеме буду завтра в семь утра. Я бы поехал с вами и сел бы в Паршеме на два ноль восемь, но мне надо хоть немного соснуть. Да я вам сейчас и не понадоблюсь. Нед со всем управится.

Нам с Буном тоже не мешало. В смысле – соснуть. Мы и поспали, пока кондуктор не разбудил нас, и это уже был Паршем, рассветало, и мы стояли на дорожке, засыпанной шлаком, и смотрели, как паровоз оттаскивает наш вагон – на этот раз куда надо (на паршемской станции был помост для выгрузки скота), и снова подцепляет свой состав, и тащит его, и вагоны лязгают на стрелках путей, бегущих на юг, в Джефферсон. Потом мы трое разобрали стойло, и Нед вывел коня, и, разумеется, как и следовало ожидать, у самого помоста невесть откуда взялся приятный на вид негр лет девятнадцати и сказал:

– С добрым утречком, мистер Маккаслин.

– Ты, сынок? – спросил Нед. – Куда нам? – И мы ушли, а Бун остался, потому что теперь роль Двигателя перешла к нему: он должен был найти жилье для нас всех, не только для себя и меня, но и для Отиса и Эверби, когда они приедут вечером, и разыскать неведомого человека – Нед даже имени его не знал, но при этом утверждал, что он владелец какого-то коня, – и уговорить этого человека принять участие в гипотетических скачках, которые должны произойти в будущем и, значит, пока что не существуют, и убедить его поставить на своего коня – то есть убедить один плод Недовой фантазии поставить на другой, столь же фантастический плод – против нашего коня, уже дважды проигравшего (опять-таки, со слов Неда, то есть плод фантазии номер три), в результате чего Нед рассчитывал вернуть автомобиль деда; и все это Бун должен был провернуть так, чтобы никто его не спросил, кому же, в конце концов, принадлежит этот конь. Мы – Нед, молодой негр и я – уже шли по дороге, уже за городом – тогда это было совсем близко, не город, а поселок, несколько лавок на пересечении двух железнодорожных линий, станция, помост для погрузки и выгрузки скота, склад и платформа для тюков с хлопком. Впрочем, кое-что там до сих пор не изменилось: огромная, бестолковая, многоэтажная и многокоридорная гостиница готически-пароходного стиля, и по-прежнему каждый февраль там собираются на две недели болельщики в комбинезонах, и дрессировщики легавых собак, и миллионеры с Севера – собственники этих собак (я сам слышал, как однажды вечером в 1933 году, в холле этой гостиницы, Хорес Литл [29] из Огайо, над чьим предприятием, как и над прочими предприятиями, навис тогда дамоклов меч в виде повсеместно закрытых банков, отказался от пяти тысяч долларов, предложенных ему за Мери Монтроз [30]); приезжал туда и Пол Рейни [31] – ему нравились наши края или, может, наши олени, и медведи, и пумы, и он пустил часть своих уоллстритских денег на покупку участка миссисипской земли, чтобы было где поохотиться ему и его друзьям, – страстный собачник, который повез в Африку своих гончих, натасканных на медведей, только для того, чтобы выяснить, как они обойдутся со львами, а львы с ними.