Осквернитель праха, стр. 33

— Сюда, мальчики!

— Не беспокойтесь, — сказал шериф. — Мы сами. — Он повернулся к неграм:

— Ну-ка, берите ваши лопаты…

— Я же вам говорил, — снова неслышно шепнул дядя, — отошлите их обратно в машину.

— Правильно, адвокат — адвокат Стивенс, если не ошибаюсь, — сказал старик. — Уберите их отсюда. Это наше дело. Мы этим сейчас займемся.

— Это теперь мое дело, мистер Гаури, — сказал шериф.

Старик поднял револьвер, спокойно, не спеша согнул руку в локте, пока револьвер не оказался на должном уровне, и, обхватив большим пальцем курок, взвел его так, что оружие теперь было на взводе, может быть, еще не совсем на полном и не то чтобы точно нацелено, а так, направлено куда-то на уровень пустых петель для пояса на брюках шерифа.

— Уберите их отсюда, — сказал старик.

— Хорошо, — сказал шериф. — Ступайте в машину, ребята.

— Подальше, — сказал старик. — Отошлите их обратно в город.

— Это заключенные, мистер Гаури, — сказал шериф. — Я этого не могу сделать. — Он не двинулся с места. — Ступайте, садитесь в машину, — повторил он им.

И тут они повернулись и пошли не назад, к калитке, а прямо через проволочную ограду, шагая очень быстро, высоко поднимая ноги и коленки в грязных полосатых штанах, и все ускоряли шаг, пока не дошли до второй изгороди, а там — то ли перешагнули, то ли перескочили через нее и только тогда повернули в обратную сторону, к машинам, и все для того, чтобы дойти до машины шерифа, не приближаясь нигде по дороге к двум белым на муле; а он смотрел на этих сидящих на муле, одинаковых, как две зажимки на веревке для сушки белья: одинаковые лица, даже загорели и обветрились одинаково, свирепо-запальчивые и спокойные, — пока старик не окликнул их еще раз:

— А ну, мальчики! — И они соскочили оба сразу, одним движеньем, как тренированная пара в каком-нибудь эстрадном номере, оба как один шагнули левой ногой через ограду, даже не поглядев на калитку, — близнецы Гаури, неразличимые вплоть до одежды и башмаков, только на одном рубашка хаки, а на другом тонкая безрукавка джерси, лет им уже под тридцать, на голову выше отца, с такими же светлыми глазами, как у него, и нос такой же, клювом, разве только что у них не орлиный, а ястребиный; они подошли и, не произнося ни слова, даже не кинув взгляда ни на кого из них, остановились и стояли с угрюмыми, спокойными, неприветливыми лицами, пока старик, показав револьвером (он заметил, что предохранитель сейчас по крайней мере был спущен) на две лопаты, не сказал своим высоким голосом, в котором даже появилось какое-то оживление:

— Хватайте, ребятки. Это имущество округа, если мы и сломаем одну из них, взыскивать некому, кроме суда присяжных.

Близнецы, стоя теперь лицом Друг к другу по обе стороны могилы, принялись копать все с той же безупречной, почти балетной согласованностью движений; это были последние перед самым младшим, покойным Винсоном, — четвертый и пятый из шести сыновей, — старший, Форрест, мало того что вырвался из-под власти своего свирепого деспота отца, но даже женился и вот уже двадцать лет служил управляющим хлопковой плантацией в дельте, повыше Виксберга; второй, Кроуфорд, был призван в армию второго ноября 1918 года, а в ночь на десятое (надо же так просчитаться, вот уж действительно невезение, говорил дядя, не дай бог ни одному человеку, — в сущности, этой же точки зрения придерживались, по-видимому, и судившие его органы федеральной власти, потому что его приговорили к заключению в Ливенуортской тюрьме всего только на один год) он дезертировал и чуть ли не полтора года скрывался в разных пещерах и подземных убежищах в горах, в пятнадцати милях от здания федерального суда в Джефферсоне, до тех пор, пока его наконец не схватили после чуть ли не настоящей атаки с боем (к счастью для него, никто не был серьезно ранен), но он продержался в своей пещере свыше тридцати часов, вооруженный (и дядя говорил, что он проявил немалую стойкость и мужество, этот дезертир из армии Соединенных Штатов, защищавший свою свободу от правительства Соединенных Штатов оружием, захваченным у врага, с которым он не желал драться) автоматическим пистолетом, который один из сыновей Маккалема забрал у пленного немецкого офицера, а вернувшись домой, выменял на пару гончих у Гаури; когда Кроуфорд, отсидев год, вернулся, в городе через некоторое время пошли слухи, что он в Мемфисе, где он 1) занимается тайной поставкой спиртных напитков из Нового Орлеана, 2) поступил секретным агентом к хозяевам какого-то предприятия на время стачки, но, как бы там ни было, он вдруг снова появился и опять стал жить в родительском доме, и с тех пор его мало кто видел, и вот только несколько лет тому назад в городе стали говорить, что он более или менее остепенился, торгует понемножку лесом, скотом и даже будто засадил небольшой участок земли; третий, Брайен, был поистине опорой, движущей силой, связующим элементом — как там ни назови, — но на нем или им, в сущности, и держалась родительская ферма, которая кормила их всех; затем близнецы Вардемен и Билбо, которые целые ночи просиживали перед тлеющим костром из пней и гнилушек, в то время как псы загоняли лисиц, а днем спали на голом дощатом полу на веранде до тех пор, пока не стемнеет и снова можно будет спустить собак; и, наконец, последний, Винсон, у которого с самого детства наблюдалась склонность к торговле и любовь к деньгам, так что, хотя он умер всего двадцати восьми лет, говорили, будто он не только владел несколькими земельными участками в округе, но был первым Гаури, чья подпись на чеке была достаточна для любого банка: близнецы, по колено, а затем уже по пояс в земле, копали с угрюмой и свирепой поспешностью, точно роботы, и в таком совершенном единении, что обе лопаты, казалось, в один и тот же миг стукнули о крышку гроба, но даже и тогда они словно сговорились — без каких-либо явных знаков общения, как птицы или животные, без звука, без жеста, — просто один из них вышвырнул наверх вместе с землей одним и тем же броском лопату и сам без всякого усилия легко выбросился из ямы и стал на краю среди других, в то время как его брат сгребал остатки земли с крышки гроба, затем не глядя швырнул наверх лопату и — так же как он сам этой ночью — смахнул с краев крышки приставшую землю и, упершись одной ногой, схватил крышку, дернул ее вверх, приподнял и сдвинул, так что все стоявшие на краю могилы могли теперь заглянуть в гроб.

Он был пустой. В нем совсем ничего не было, пока маленькая струйка земли, отскочившей откуда-то, не покатилась по дну с сухим шепчущим звуком.

И он, как сейчас, помнит это: все пятеро они стояли на краю могилы над пустым гробом, потом таким же быстрым, плавным движением, как и его близнец-брат, второй Гаури выскочил из могилы и, нагнувшись, с сосредоточенным, недовольным и даже несколько возмущенным и расстроенным видом начал счищать и сбивать комья глины, приставшие к низу штанин, первый близнец сразу же, как только второй нагнулся, двинулся прямо к нему, словно повинуясь в своем поспешном слепом, неуклонном движении некоему приводному устройству, точно он был другой частью машины, другим шпинделем какого-нибудь, ну скажем, токарного станка двигающимся по той же неотвратимой станине к своему гнезду, и, нагнувшись, стал счищать и отряхивать глину сзади со штанин брата; и теперь уже чуть ли не целая глыба земли свалилась вниз и, ударившись о сдвинутую крышку, грохнула в пустой гроб, произведя своей массой и тяжестью такой шум, что даже послышалось слабое глухое эхо.

— Выходит, он обоих убрал, — сказал дядя.

— Да, — сказал шериф. — Но куда?

— Черт с ними с обоими, — оказал старик Гаури. — Где мой сын, шериф?

— Сейчас мы этим займемся. Найдем, мистер Гаури, — сказал шериф. — Хорошо, вы догадались взять с собой собак. Спрячьте-ка ваш револьвер да велите вашим сыновьям поймать собак и придержать их, пока мы здесь управимся.

— Нечего вам беспокоиться насчет револьвера и собак, — сказал старик Гаури. — Всякого, кто здесь шатался или скрывался, они выследят и поймают. Но мой сын и этот, как его, Джек Монтгомери — если он только в самом деле был найден в гробу моего сына, — они-то ведь не могли скрыться, чтобы замести следы.