В стране слепых, стр. 140

– Все?

– Да.

– И ты… никогда об этом не жалеешь?

– О чем? О прошлом? – Деннис скрутил полотенце в тугой узел. – Каждый день жалею. О тебе. О нашей квартире. О Саре. О моей работе. Ничего этого уже нет. Ничего, что я знал, чем я владел. И что я любил. Как же об этом не жалеть? – Он поглядел на полотенце, развязал узел и разгладил его. – Ну, что сделано, то сделано.

– Понимаю.

– Не думай, я представляю себе, что ты пережил. И ради чего. Я тебе признателен, я тронут. Только…

– Неважно. – Джереми слез с сиденья и взял со стойки шляпу и перчатки.

– Я пойду. Не буду больше тебя тревожить.

– Погоди. – Деннис положил руку ему на запястье. – Ты еще вернешься. Пол этого хочет.

Джереми взглянул на Бернстайна.

– Ну, раз уж Пол хочет…

– Не надо так. Ему нужен связной. Кто-нибудь, через кого можно поддерживать контакт между его группой и… ну, группой, с которой связан ты.

Джереми скривил губы.

– Это с какой? Их так много…

– Отчасти в этом-все и дело. Мы должны как-то согласовать свои действия.

– Разве? А почему именно я?

Деннис поглядел ему в глаза.

– Пол считает, что у тебя с ним есть некоторые общие интересы.

– А почему я должен во все это впутаться?

– Потому что есть такие люди, кто сбивает машиной безобидных архитекторов и взрывает профессоров-историков, и есть другие люди, которые хотят их остановить.

– Вся проблема в том, что многие хотят их остановить и у всех разные мотивы.

– Тем больше оснований попробовать навести мосты.

Джереми натянул перчатки и взял шляпу.

– Хорошо. Я поговорю об этом с моими… друзьями. Прощай, Деннис. Я передам от тебя привет Саре.

Он повернулся, чтобы уйти.

– Джерри!

– Да?

– Знаешь, ты тоже изменился. Если бы этот наш разрыв происходил в июне прошлого года, ты бы сейчас был уже вне себя от отчаяния. Ты стал другим. Более уверенным в себе. Более независимым.

Джереми остановился и оглянулся. Деннис крутил в руках полотенце.

– Да, должно быть, так и есть. Ты прав. Люди меняются. Иногда они при этом становятся более независимыми. – Он надел шляпу. – Увидимся.

– Ну как? – спросила его Гвинн в кафе на углу.

Джереми задумчиво посмотрел на небоскреб, поднимавшийся в середине квартала.

– Я только что встретился с человеком, который когда-то был Деннисом Френчем.

16

Струны пианино рыдали. Оно было слегка расстроено, и звуки блюза раздирали ей сердце. Пальцы ее легко скользили по клавишам, рождая печальные звуки. Она подпевала вполголоса, медленно покачивая головой из стороны в сторону. Мистер Мяу сидел на крышке пианино и слушал, полузакрыв глаза. Казалось, все подземное убежище отступило куда-то далеко-далеко.

– «Я пою, я от счастья пою», – напевала она тихо, потому что, когда поешь для себя, нет нужды петь громко. – «Я свободен, и я пою». – Ее слегка дрогнувший голос задержался на этой фразе. – «И только Господь на небе знает, как я его люблю».

– Ну еще бы, конечно, знает. Он все знает, кто кого любит.

Из-под пальцев Сары вырвался диссонирующий аккорд.

– И давно ты тут подслушиваешь, Ред? – Она повернулась на стуле и увидела, что он собирает свой кларнет. – Не смущай меня, – продолжала она.

– Не так уж я хорошо пою. Не люблю, когда кто-то слушает.

– Ну, примадонна из тебя не выйдет, это точно. Но иногда душа важнее, чем голос. – Он сунул мундштук кларнета в рот и смочил его слюной. – Как, например, у меня. – Он вынул мундштук и помахал им в воздухе. – Хорошую песню ты пела. Правильно, Господь все знает. И то, что нас сейчас, по всем правилам, не должно бы быть в живых, тоже. Ты можешь объяснить, как все это получилось?

– Джейни не сознается, что была в Сан-Франциско. Говорит, ездила на охоту.

– На охоту, – проворчал Ред. – Это можно толковать по-разному.

– Ред, что за человек Джейни Хэч? Я никак не могу ее понять.

– Никто не может. Она делает, что ей вздумается, а потом придумывает себе оправдания. Может быть, ты просто ей приглянулась.

– Подумай только, какая ирония судьбы. Селкирк мог не согласиться на твою последнюю просьбу. Может, это был первый действительно добрый поступок в его жизни, и от него он погиб.

– Хорошие люди умирают молодыми, – философски заметил Ред. – Что ты хочешь этим сказать? Что если бы он был добрее, он бы умер куда раньше?

– Если бы он был добрее, он вообще не оказался бы на той башне. – Ее пальцы снова тихо прошлись по клавишам. – Я думаю, он хотел доказать, что он все-таки не чудовище.

– Зачем было доказывать это нам? Он же собирался убить нас, верно?

– Нет. Доказать самому себе.

– Ах, вот что. – Ред вставил мундштук. – Ну, ладно. – Он сыграл несколько пробных пассажей, снова вынул мундштук и начал его разглядывать.

– А почему ты меня не застрелила?

– Ничего себе вопрос.

– Там, на башне. Когда Селкирк привел в действие твою программу. Ты не стала стрелять. Не думай, я рад, что ты этого не сделала. Но я не понимаю. Я ведь знаю, как сильно действует такое внушение.

Она сыграла несколько тактов блюза, и ее пальцы замерли в воздухе над клавишами.

– Знаешь, это очень странно. Я могу припомнить все, что тогда произошло. Во всех подробностях. Холодный ветер. Соленый запах с моря. Как все словно засветилось, когда появилась заря. Но это как сон. Все нереально, как будто я была совсем не там, а глядела откуда-то издалека. – Она повернулась на стуле и посмотрела на него. – Он приказал мне убить Джимми Кальдеро, и я помню, что глядела и глядела на тебя, но видела только Реда Мелоуна.

Ред вздрогнул.

– Семантическая тонкость, – сказал он. – Но это не должно было помешать.

– Нет, дело не в семантике, Ред. В глубине души я никогда не воспринимала тебя как «Джимми Кальдеро». Селкирк велел мне убить человека, который, насколько это меня касалось, никогда не существовал.

– Ах, вот что, – сказал он, рассеянно перебирая клапаны. – Ну, ладно.

– Чем ты недоволен?

– Я-то надеялся, что это просто любовь пересилила внушение.

– Ты серьезно?

– Нет. Не совсем. Но было бы здорово, а?

Она повернулась к нему спиной и медленно, тихо сыграла хроматическую гамму.

– Любовь пересилила внушение? – повторила она. – Может быть… А ты когда-нибудь был влюблен?

– Да. Один раз.

Она на секунду остановилась, потом продолжала играть гамму.

– Понимаю. Джексонвилл, да?

– Тебе кто-то рассказал.

Она мотнула головой так, чтобы он видел.

– Нет. Но я не такая уж дура – когда ветер с нужной стороны, могу кое-что сообразить. И если вижу шрам от старой раны, могу понять, в чем дело. Как ее звали? Не Фанни Пауэр?

– Нет. Алиса Маколиф. Ее звали Алиса Маколиф.

Алиса Маколиф. Имя из перечня.

– А что произошло?

– Ну, она была вроде тебя. Знала больше, чем надо. Была системным аналитиком, заинтересовалась историей. Толкнулась сюда, толкнулась туда и не успела опомниться, как оказалось, что она знает слишком много. Вейл закатила истерику и приказала ее убить, а Кэм послал меня, чтобы я ее предупредил. Мы вдвоем несколько недель прятались в хижине в Скалистых горах, пока Кэм торговался с Советом, чтобы ее допустили к нам, в Убежище. Это были… это были долгие недели, за это время мы хорошо узнали друг друга. Переговоры кончились успешно, все шло благополучно, только Кеннисон забыл отозвать своих псов. Или просто не подумал об этом. Они настигли нас в Джексонвилле.

Он умолк. Она оглянулась на него через плечо.

– И дальше?

– Что дальше? Дальше получилось не так гладко, как у нас с тобой. У нее не было твоего опыта и твоих талантов. Я доверился кое-кому, кому доверяться не следовало, и мы… В общем, кончилось плохо. Давай больше об этом не будем.

– Значит, вот о чем говорила Джейни…

– О чем?

– В тот день, когда привезла нас в Стейплтон. Она сказала тогда, что моя безопасность важнее для тебя, чем для меня. Тогда я подумала, что в этом нет никакого смысла.