Близнец тряпичной куклы, стр. 10
Но она не понимала истинного положения вещей, пока не оказалось слишком поздно, пока ее рука не дрогнула, позволив младенцу сделать первый вдох.
Айя не пожелала ждать, пока Лхел совершит необходимое очистительное жертвоприношение. Времени еле хватило на то, чтобы завершить наложение уз, а потом пришлось бежать, оставив рассерженный дух одиноким и растерянным.
Когда перед ними показались городские ворота, Лхел все-таки остановилась и попыталась вырвать руку, в которую вцепилась Айя.
— Нельзя оставлять на свободе такой дух! Он быстро превратится в демона, и что тогда ты будешь делать, раз даже наложить узы не сумела!
— Я о нем позабочусь.
— Ты глупа!
Высокая волшебница остановилась и приблизила лицо к лицу Лхел.
— Я спасаю твою жизнь, женщина, а также жизнь девочки и всей ее семьи! Если бы придворный маг уловил хоть намек на твое присутствие, нас всех казнили бы — и первой малютку. Теперь значение имеет только она — не ты, не я, не любой другой человек в этой несчастной стране. Такова воля Иллиора!
Лхел снова ощутила огромную силу, переполняющую волшебницу. Может быть, Айя и отличается от нее, и магия у нее совсем другая, но одно бесспорно: бог коснулся ее и сделал могущественнее, чем Лхел. Так что ведьме не оставалось ничего другого, как позволить увести себя, покинув малышку и связанного с ней узами колдовства близнеца в этом зловонном городе. Оставалось только надеяться, что Аркониэль сумеет найти дерево, которому окажется по силам удержать дух.
Женщины купили лошадей и вместе ехали два дня. Лхел говорила мало, но безмолвно молила Великую Мать о том, чтобы та указала ей путь. Когда они добрались до предгорий, Лхел позволила Айе поручить себя заботам торговцев, направлявшихся на запад в горы. При расставании Айя попыталась помириться с ведьмой.
— Ты хорошо справилась, милая, — сказала она, печально глядя на Лхел своими карими глазами. — Живи в безопасности в своих горах. Мы никогда больше не должны встречаться.
Лхел предпочла не заметить замаскированную угрозу. Порывшись в кошеле на поясе, она вытащила маленький серебряный амулет, изображавший полную луну с двумя тонкими полумесяцами по краям.
— Это для того времени, когда дитя вновь обретет женскую форму.
Айя положила амулет на ладонь.
— Щит Матери…
— Спрячь его. Он — только для женщин. Пока она — мальчик, пусть носит это. — Лхел протянула Айе короткий ореховый прутик с полосками потемневшей меди на концах.
Айя покачала головой.
— Слишком опасно. Я не единственная волшебница, которой знакомы ваши чары.
— Тогда сохрани их для нее! — настойчиво повторила Лхел. — Этому ребенку потребуется много магии, чтобы выжить.
Айя стиснула в руке амулеты — и серебряный, и деревянный.
— Сохраню, обещаю. Прощай.
Лхел еще три дня ехала вместе с караваном, и с каждым днем черный холодный груз — мысль о духе мертвого младенца — все сильнее давил ей на сердце. С каждой ночью его плач в ее сновидениях становился все громче. Лхел молилась сияющей луне — Матери — и просила у нее ответа: зачем послала ее богиня на такое дело и что нужно сделать, чтобы мир снова стал таким, каким должен быть.
Мать ответила ей, и на третью ночь Лхел колдовской пляской заставила своих проводников забыть и о ней, и о тех припасах, которые она взяла с собой на обратный путь.
Серебряный свет убывающей луны указывал ей дорогу. Лхел повесила свой дорожный мешок на луку седла и двинулась обратно — в зловонный город.
Глава 4
В тревожные дни, последовавшие за родами, за Ариани ухаживали только Нари и сам князь. Риус отправил Фарину приказание побывать в его землях в Крине, чтобы отсрочить возвращение рыцаря.
В доме супругов царила тишина. На крыше развевались черные полотнища, сообщая всем о трауре по мертворожденному младенцу. Риус водрузил на домашний алтарь чашу с водой и возжег курения Астеллусу, который показывал путь по воде рождениям и смертям и хранил рожениц от горячки.
Однако Нари, проводившая дни у постели Ариани, хорошо знала, что молодую мать мучает не горячка, а непреходящая сердечная боль. Нари еще помнила последние годы царицы Агналейн и молила богов о том, чтобы принцессу миновало проклятие безумия, от которого страдала ее мать.
День за днем, ночь за ночью Ариани металась на подушках, то погружаясь в дремоту, то просыпаясь с криком:
— Младенец, Нари! Разве ты не слышишь его плача? Бедняжке так холодно!
— С малышом все в порядке, — каждый раз отвечала ей Нари. — Посмотри, Тобин в своей колыбели, вот он, рядом с тобой. Видишь, какой он толстенький!
Но Ариани не желала смотреть на живого ребенка.
— Нет, я слышу, как он плачет, — настаивала она, лихорадочно озираясь. — Зачем вы отправили его на холод? Сейчас же принеси мне сына!
— Нет там никакого младенца, госпожа. Тебе снова приснился плохой сон.
Нари говорила правду: она и в самом деле ничего не слышала, хотя другие слуги и шептались, что по ночам за стенами дома раздается детский плач. Скоро распространился слух о том, что мертвый младенец появился на свет с открытыми глазами, а ведь всем известно, что именно так рождаются демоны. Нескольких служанок пришлось отправить в Атийон, велев им держать язык за зубами. Только Нари и Минир знали правду о том, что случилось со вторым ребенком княжеской четы.
Преданность господину обеспечивала молчание Минира, Нари же слишком многим была обязана Айе. Волшебница на протяжении трех поколений оставалась благодетельницей семьи Нари, и в первые страшные дни только это удерживало кормилицу от того, чтобы бежать из столицы и скрыться в родной деревне: когда Нари соглашалась сделать то, чего хотела Айя, никаких разговоров о демонах не шло.
В конце концов, однако, удержала ее привязанность к черноволосому малышу. Груди Нари полнились молоком, и так же она сама полнилась нежностью, которую не смогла израсходовать на своих умерших мужа и сына. Создатель свидетель: ни принцесса, ни ее супруг теплых чувств к бедному младенцу не выказывали.
Все, конечно, говорили о Тобине «он». Спасибо ведьме и ее странной магии: Тобин и правда выглядел прелестным здоровым мальчиком. Он хорошо спал, жадно сосал и радовался любому оказанному ему вниманию — не то чтобы его собственные родители часто его проявляли…
— Они еще опомнятся, дорогой мой малыш, — шептала Нари, когда ребенок доверчиво засыпал у нее на руках. — Как же им не полюбить такого милого, такого прелестного сыночка?
Если Тобин процветал, то его мать все глубже погружалась во тьму безумия. Лихорадка прошла, но подниматься с постели Ариани не хотела. Она по-прежнему не прикасалась к своему живому ребенку, а на мужа и брата, когда тот приходил ее проведать, не желала даже смотреть.
Князь Риус был на грани отчаяния. Он часами сидел рядом с молодой женой, терпеливо вынося ее молчание, и приводил к ней самых умелых дризидов из храма Далны, однако целители никакой телесной болезни обнаружить не могли.
На двенадцатый день после родов, впрочем, появились признаки выздоровления. Войдя в комнату принцессы, Нари нашла ее в кресле у камина с недоделанной куклой в руках. Вокруг валялись куски муслина, комки шерсти для набивки, мотки шелка.
К вечеру новая кукла была готова — фигурка мальчика, не имеющего рта. На следующий день появилась еще одна, точно такая же, потом — еще и еще. Ариани не заботилась о том, чтобы одеть кукол, как только бывал сделан последний стежок, она отбрасывала куклу и бралась за следующую. К концу недели на каминной полке сидело уже полдюжины фигурок.
— У тебя замечательно получается, дорогая, — сказал жене Риус, по-прежнему каждый вечер проводивший в ее комнате, — но только почему ты не заканчиваешь их лица?
— Так они не будут плакать, — прошипела Ариани. Игла ее так и летала, пришивая руку к набитому шерстью туловищу. — Плач доводит меня до безумия!