Уснуть и только, стр. 2

– Никогда не думал, что услышу от Роберта Шарденекого такие слова.

– Да? Почему же? Ведь это тебя, а не меня за бесстрашие и дерзость прозвали Наглецом Валье. Ты получил это прозвище, когда тебе не было еще и пятнадцати.

Джон расхохотался.

– Шальная кровь, Роберт. Это у нас в роду.

– Ты это очень часто повторяешь. А теперь садись. Хочу доиграть эту партию, хотя всеми мыслями я уже в завтрашнем дне.

– В завтрашнем дне?

– Не делай удивленное лицо, Валье. Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Прибытие архиепископа и прием.

Последовала пауза, в течение которой двое мужчин обменялись многозначительным взглядом. На секунду они даже сделались похожи друг на друга, хотя на самом деле были совершенно разными. Джон Валье – смуглый, широкогрудый, хорошо сложенный, с яркими быстрыми глазами цвета хорошего эля и ниспадающими на плечи черными волосами, и Роберт де Шарден – невысокий, легкий, с каштановыми волосами и серыми глазами, холодными, как морозный октябрьский день. Они говорили на франко-норманнеком диалекте, как было принято в те времена среди знати, но теперь вдруг почему-то перешли на язык уроженцев этой страны, когда-то завоеванной их предками.

Джон заговорил по-английски:

– Ей-Богу, Роберт, ты начал задирать нос. Бейлиф – архиепископ, управитель Баттльского аббатства. Если не остановишься и будешь продолжать в том же духе, твой язык скоро почернеет – от лизания чужих сапог и других мест, не столь низко расположенных.

Роберт изобразил усмешку: левая сторона его рта дернулась, правая осталась неподвижной.

– Возможно, возможно. Но если ты последуешь моему совету – ведь ваша семья обосновалась здесь, в Кентербери, уже очень много лет назад, – то будешь весьма осторожен с новым архиепископом. Он отнюдь не лилия в богатой рясе.

– Нет. – Темное лицо Джона Валье оставалось непроницаемым, пока он следил, как хозяин замка Шарден бросает в потрескивающий огонь очередное полено, на котором еще сохранились следы снега. – Нет, я тебе верю. Я слышал, что новый архиепископ пытается во всем подражать Томасу Бекету.

– Да, ему кажется, что между ними много общего.

На лице Джона Валье сверкнули белые зубы – из его груди вырвался смех, больше похожий на рык медведя.

– Надо надеяться, он не собирается окончить свои дни так же, как и Бекет.

– Поживем – увидим. Не нужно только недооценивать Джона Стратфорда. Он – настоящий «делатель королей». Эдуард обязан ему своей короной.

Некоторое время гость и хозяин сидели, молча глядя в огонь, но видели перед собой молодого длинноволосого воинетвенного короля – третьего по счету Эдуарда со времен Завоевания, и думали о жутких, кровавых событиях, приведших властолюбивого юношу на трон в возрасте четырнадцати лет, событиях, ведущую роль в которых сыграл Стратфорд.

Затем Джон произнес:

– Наконец король достойно вознаградил своего верного вассала, сделав его архиепископом. Должно быть, теперь он считает, что расплатился с ним сполна.

Роберт де Шарден еще раз криво усмехнулся:

– Королю никогда не избавиться от чувства вины, покуда он жив.

– Вздор! – энергично возразил Джон. – Он уже все забыл.

Роберт намеревался, как обычно, вступить в спор – всю жизнь он и его неукротимый соcед, более молодой, но столь же умный и острый на язык, как и он сам, вели долгие беседы и со знанием дела обсуждали события и темы дня, но теперь его остановил донесшийся с другого конца зала голос: «Господа, нас приглашают к столу».

К ним подошла Алиса Валье. Невысокая, изящная, с проказливым личиком эльфа, Алиса была прекрасной парой своему неистовому супругу. Вот и сейчас, радостно воскликнув: «Иди сюда, моя прелесть!», он элегантно подхватил и поднес к губам ее пальчики, одновременно обхватив и фривольно шлепая ее пониже спины другой рукой. Отмахнувшись от Джона, как от надоедливой мухи, Алиса обратилась к Роберту:

– Вы не сочтете невежливым, если мы покинем вас тотчас же после ужина? По правде говоря, я боюсь этих зимних ночей. К тому же завтра у архиепископа я хочу хорошо выглядеть.

Растянувшись в кресле, Роберт, улыбаясь, любовался ею. Ему всегда очень нравились ее вздернутый нос и причудливо изогнутые губы, так легко расплывающиеся в улыбке.

– Вы всегда прекрасно выглядите, – заметил он.

– Если бы только это было правдой!

Вcе с тем же невозмутимым лицом Алиса вновь стряхнула с себя назойливую руку мужа и, повернувшись, взглянула в тот конец зала, где на помосте возвышался огромный стол. Там, наблюдая за суетящимися слугами, стояла Маргарет де Шарден. На хмурившись, она сделала рукой нетерпеливый жест, призывая супруга наконец занять место во главе стола.

– Вы слишком увлеклись игрой. Боюсь, Маргарет сердится, – обратилась к хозяину Алиса.

Поднявшись, он наигранно вздохнул:

– Нынче это ее обычное состояние. Она переходит от зрелости к старости и испытывает вcе связанные с этим недомогания, приступы раздражения, жара и вcе прочее.

И действительно, подойдя поближе, Алиса обратила внимание на пылающее лицо и поджатые губы своей ближайшей подруги и соседки. Однако вихрем подлетевшего сзади Джона это ничуть не смутило.

– Вы – Ева-искусительница, Маргарет, – заявил он, поднося к губам ее руку и щекоча языком тонкие пальчики. – Когда вы гневаетесь, ваши глаза так сверкают, что вы снова кажетесь двадцатилетней.

Она ответила сердитым взглядом, но тут же смягчилась. Несмотря на свои сорок лет и намечающуюся полноту, Джон Валье продолжал оставаться неотразимо обаятельным. Польщенная, Маргарет улыбнулась и cела за стол, напротив нее разместилась Алиса. Только когда мужчины тоже заняли свои места, в зал торопливо вошли дети Маргарет: дочь Ориэль и сын Пьер.

Как обычно, глядя на них, Маргарет испытывала противоречивые чувства. Она знала, что должна благодарить Бога уже за то, что они живы, ибо семеро из рожденных ею десяти детей умерли при родах или в младенчестве. Однако вся ее привязанность сосредоточилась только на одном из выживших – ее первенце, Хэмоне. Даже сейчас, сидя за столом рядом с гостями, она замирала от счастья, вспоминая сладостное ощущение, которое испытала, впервые поднеся его к своей груди. О, Господи, как же она его любит! А теперь он уже взрослый мужчина, рыцарь и служит королю Эдуарду.

– … Ты простишь нас, мама? – прервал ее мысли странный, похожий на флейту голос Пьера.

Порой он тревожил Маргарет: что у него в голове, кто его друзья? Частенько Пьер брал лошадь и исчезал на несколько дней, а возвратившись, выглядел как-то необычно и никак не объяснял своего отсутствия. Даже гнев Роберта, обрушивавшийся на него после этих исчезновений, казалось, ничуть его не волновал.

При взгляде на Ориэль сердце Маргарет всякий раз начинало стучать сильнее. Нечасто бывает, чтобы женщина, которую с колыбели считали уродливой, произвела на свет такую красоту. Но ей, безобразной Маргарет де Шарден, это удалось. Конечно, она всю жизнь делала все возможное, чтобы выглядеть как можно лучше: подкрашивала губы, подводила глаза, румянила щеки, как когда-то научила английских женщин королева Элинор, и в чем они с тех пор преуспели. Кроме того, Маргарет всегда носила платья из ярких дорогих тканей и научилась особым образом покачивать бедрами и волочить за собой шлейф при ходьбе. Благодаря этому ей удалось заполучить в мужья Роберта де Шардена – наследника прекрасно го поместья, когда ей едва исполнилось пятнадцать.

Зато у Ориэль не было нужды прибегать к ухищрениям. По какой-то таинетвенной прихоти судьбы (поскольку Роберт тоже не отличался особой привлекательностью) дочь Маргарет от природы была одарена всем, чем только возможно. Золотые волосы, ниспадавшие ниже талии, стройная, точеная фигурка. Но даже если бы Ориэль была так же несчастна, как горбатый Бенджамин Баттон, на нес все равно бы заглядывались, потому что лицо ее, с глазами яркими, как лесные колокольчики, губами алыми, как ягоды рябины, и ресницами черными, как ночная тьма, было прекрасно.