Пираты Марокко, стр. 18
Эжен был занят с крестьянскими мальчишками в саду, куда им разрешалось приходить для игр с хозяйским сыном, а Мари играла с няней на веранде. Ивонна схватила дочь на руки, осыпала ее поцелуями так страстно, что та заплакала, тараща на мать синие глаза, наполненные крупными слезами, не понимая ее порыва.
– Няня, успокой малышку, а то я не в себе и затерзала ее. Ух ты, моя прелесть, – сказала Ивонна, копируя Пьера. – Прости свою взбалмошную мамочку. Я тебя напугала, но ничего. Как она, няня?
– Все чудесно, мадам. Кушает хорошо. Кормилица довольна ею. Зубки выскакивают, как и положено. Прелестное дитя, мадам. Видите, как хорошо сидит. И спокойная, вся в вас, мадам.
– А мне кажется, что моего у нее только глаза. Остальное от отца.
– Так даже лучше, мадам, если вам кажется, что она похожа на мессира Пьера.
– С кем в саду Эжен?
– С ребятишками под присмотром Актава, мадам. Неугомонный какой ваш Эжен, не находите ли?
– Это хорошо. Пусть играет, аппетит нагуливает.
– При его резвости никакая еда не прибавит ему жирка под кожей, мадам. Уж очень шустрый мальчик.
– Мальчику стыдно нагуливать жирок, Роберта. Розалию не видела?
– Кажется, она на кухне, торопит с обедом, сударыня.
Ивонна поиграла немного с Мари, которая быстро успокоилась, улыбалась почти беззубым ротиком, хватала мать за локоны. Обеим было радостно и весело, казалось, все напасти отодвинулись далеко и больше никогда не вернутся.
Но Ивонна вдруг так переменилась в лице, что Роберта даже испугалась ее отсутствующего взгляда. Ивонна поднялась, натянуто улыбнулась Мари и молча удалилась своей энергичной легкой походкой.
Она прошла в кабинет, уселась в кожаное кресло, утонув в нем почти с головой, и задумалась. Ивонна перебирала в который уже раз все сказанное Фомой, сопоставляя слова, выражение лица, мимику и жесты. Все в голове складывалось в цельную картину с необыкновенной отчетливостью.
– Нет, – начала она тихо говорить сама себе, – тут что-то не так. Я постоянно это чувствую. Недаром я так недовольна посещениями этого противного Фомы. Он виляет и не говорит всего. Но лишь бы Пьер был жив. Господи, помоги ему выбраться или хотя бы дать о себе весточку!
Прозвучал сигнал к обеду, Ивонна недовольно скривила губы. Она поднялась, нужно было привести себя в порядок и проследить за Эженом. Тот, как всегда, запоздает и будет оправдываться.
По дороге ей попался Давила. Он стоял в стороне громадной неподвижной фигурой, провожая глазами Ивонну. Та вдруг остановилась и поглядела в глаза свирепого разбойника. Улыбка осветила все лицо женщины, а Давила смущенно опустил глаза. Ивонна сказала, подойдя ближе:
– Милейший разбойничек, что ты здесь делаешь в одиночестве?
– Сударыня, мне все кажется, что вам что-то грозит, меня почему-то никак не отпускает страх за вас.
– С чего ты взял, что мне что-то грозит, мой славный разбойник?
– Мадам, я уже давно не разбойник – и это ваша заслуга. Вы много для меня сделали, и я никогда не забуду этого.
– Ты преувеличиваешь, Давила. А кстати, как твое настоящее имя? Уж если ты больше не разбойник, то и имя у тебя теперь должно быть нормальное.
– Неужто мадам станет называть меня по имени? Это большая честь для такого, как я.
– И все же…
– Меня крестили Полем, мадам. Поль Баден, с вашего позволения.
– Да у тебя просто прекрасное имя, Поль! А то – Давила! Просто невозможная кличка. Ужас! Как тебе тут живется, Поль? Скучаешь, наверное?
– Мадам, я очень рад, что живу рядом с такими людьми, как вы и ваш супруг. Правда, его нет сейчас, но я верю, что он вернется и вы еще изопьете чашу своего счастья, мадам.
– О, да ты поэт, Поль! Какие витиеватые выражения. Вот не ожидала услышать такое от тебя. А относительно моего супруга… Большое спасибо за утешение, Поль, – тихо сказала Ивонна.
– Не отчаивайтесь, сударыня. Я слышал, как говорили образованные люди – надежда умирает последней. Так что надейтесь и ждите. Он вернется, я в этом уверен, мадам.
– Как же хорошо ты утешаешь меня, Поль. Спасибо тебе еще раз! Ты мне доставил большое удовольствие своим разговором. Иди обедать.
– Приятного аппетита, сударыня! – ответил Поль и потупил кудлатую голову. Потом, когда Ивонна уже дошла до двери, добавил: – Как я жалею, мадам, что меня не было рядом с мессиром. Я бы не оставил его одного на палубе неприятельского судна. И мне кажется, что тут не все чисто, сударыня. И не очень-то доверяйте мессиру Фоме, мадам. Он слишком хитер и коварен. Остерегайтесь его, сударыня.
– Ты так считаешь, Поль, – голос Ивонны дрогнул, она почувствовала, какая правда зазвучала в голосе Поля, а ведь он должен был знать Фому гораздо лучше ее или даже Пьера.
– Да, мадам. Он опасен, у него что-то недоброе на уме, я его знаю. Но я всегда рядом, мадам. Можете целиком на меня положиться. Я вас в обиду не дам, уверяю вас, мадам.
– Спасибо, Поль, – с этими словами Ивонна скрылась за дверью столовой.
Глава 10
Новый стражник
По пятницам, которые у мусульман являются днями отдыха, на работы никого не гоняли, и пленники наслаждались относительным покоем и праздничной едой. К их обычному пайку в этот день добавляли аж целую горсть фиников и ложку риса.
– Знаешь, Пьер, я теперь стал понимать тебя, – как-то заметил Арман после очередной праздничной трапезы.
– Ты очень туманно говоришь, Арман. Поясни свою мысль.
– Ты как-то говорил, что все надо воспринимать без злобы, трагизма и ожесточения, а так, как оно есть. Уверял, что так легче переносить все напасти, которые иногда сваливаются на человека.
– Я и сейчас это утверждаю, Арман.
– Так вот я теперь согласен с тобой. Эти пятницы стали для нас в какой-то мере желанными и ожидаемыми, как благо Божие. Мы получили дополнительную еду и уже считаем себя счастливыми. Согласен?
– А почему нет? Когда человеку мало дают, то и малая толика добавки приводит его в отличное настроение. Я не говорю о людях, злобных от природы, конечно.
– Смирение, сын мой, и еще раз смирение, – подал голос отец Бонифаций, прислушиваясь к разговору друзей. – Бог внемлет смиренным.
– Но мне так охота расквитаться за такое смирение, отец Бонифаций! – ответил Арман. – Иногда и вовсе не до него, хоть волком вой от такой жизни. Да и сколько можно смиряться?
– Смирения никогда не бывает много, сын мой. Отодвинуть его может лишь ненависть к неверным, сын мой.
– Э, отец, куда вы клоните, – заметил Пьер. – При чем тут неверные?
– Лишь смертельная борьба с неверными может оправдать отсутствие должного смирения, сын мой. И Господь это простит!
– Господь наш никогда не проповедовал такое, падре. Терпение – вот его призыв, а не смертельная борьба, как вы тут говорите.
– Все папы ратовали за крестовые походы и призывали добрых христиан участвовать в них!
– По-видимому, это были не такие уж добрые христиане, падре, и совсем уж недобрые папы.
– Не кощунствуй, сын мой! Ты противишься велению Бога!
– Это когда же такое повеление Бог изрек? И кто его слышал?
– Ты еретик! Сразу видно, что иностранец. Страшись кары Божьей!
– Чего мне ее бояться, если я всегда каюсь и жертвую на нужды церкви по мере сил моих, – ответил Пьер. – Смертных грехов я давно не совершал, а битва с неверными, по твоим словам, падре, не является грехом.
– Еретик! Сатана! Богохульник!
– Куда понесло, падре, твое священство? – Пьер начинал злиться и не мог сдержать себя, называя священника то на «вы», то на «ты».
– Повторяю, остерегись! Кара Божья самая страшная из всех! Бойся ее и трепещи!
– Я, падре, много разных стран повидал на Востоке. И там нигде не видел такого нетерпимого отношения к инаковерующим. Всяк верит в то, что считает для себя наиболее приемлемым. Никто не вмешивается в это и не навязывает своей веры другому. И там живут в мире многие религии. А вы тут проповедуете насилие, злобу и нетерпимость. Все мы люди, но каждый живет по своим законам, падре. И Господь никогда не возражал против этого.