Три минуты с реальностью, стр. 37

Дамиан отвел влево согнутую в колене ногу, потом той же ногой выполнил легкое крестообразное движение возле пола.

Она следила за игрой его мышц под кожей, восхищалась контролируемым спокойствием обнаженного торса над грациозными перемещениями ног, воплощавшими уже танцевальный эквивалент для Е и двойного Т. Он остановился на мгновение, подумал и сказал:

– Enrosque 104 и двойное taconeos 105.

Развернулся вокруг своей оси так быстро, что ноги на мгновение переплелись крест-накрест, выпутался при помощи крестообразных шагов, потом дважды ударил пятками друг о друга, словно танцевал фламенко, соскользнул в правостороннее вращение и вернулся в исходную позицию.

– А теперь заключительная буква для самого прекрасного создания на земле: А, как в abanico 106… – И он исполнил фигуру – сложное вращение, похожее на движение веера по полу. Потом повторил всю последовательность целиком. Джульетта вскочила с дивана, захлопала в ладоши, обняла его и мягко толкнула назад, на диван, чтобы прибегнуть к помощи совсем другого алфавита, ведомого губам и кончикам пальцев.

Воспоминание заставило ее остановиться посреди улицы.

И это замечание Лутца: «Дамиан танцует странные вещи. Поэтому все его ненавидят».

Если бы у нее была видеокассета с записью последнего представления в Берлине! Может, там он тоже написал что-то на паркете?

Танго и математика.

11

Была почти полночь, когда Джульетта приехала на такси по указанному Линдсей адресу. Пока шофер искал мелочь на сдачу, она рассматривала здание. Решетка ограды сдвинута в сторону. Сквозь нее кое-где пробивается слабый свет из освещенного холла. Здание больше напоминает Дворец спорта или молодежный центр. Джульетта взяла сдачу и вылезла из прохладной машины в удушливую ночную жару. В холле за столиком возле входной двери сидел мужчина. Перед ним стояла самодельная картонная коробка с надписью фломастером: «5 песо». Рядом – объявления и брошюры, рекламирующие все, что имеет отношение к танго: туфли, курсы, учителей. Она положила на стол банкноту и взяла зеленый билетик. Дверь в зал приоткрылась, в холл ворвалась музыка. В дверях стоял другой мужчина: он взял у нее билетик и о чем-то спросил. Среди множества непонятных слов ее слух выхватил нечто похожее на «заказан». Она покачала головой. Мужчина шагнул в сторону, приглашая ее войти.

Глазам понадобилось несколько минут, чтобы привыкнуть к слабому освещению. Помещение оказалось не очень большим и безнадежно переполненным. Вокруг квадратной танцплощадки в два ряда разместились столики и стулья. Зажатые в кольцо пары томились в такой тесноте, что большую часть времени стояли на месте, практически не двигаясь. Громкая музыка, спертый воздух. Ей захотелось развернуться и уйти. Но, оказывается, тут были знакомые.

Она вдруг увидела руку, приветственно махавшую издалека. Линдсей. Джульетта аккуратно протиснулась между столиками. Линдсей поднялась ей навстречу и поцеловала в щеку. Рядом с ней за столиком сидели двое полных мужчин в возрасте, которые тоже поднялись, представились как Лео и Чичо и приветствовали ее таким же поцелуем. Линдсей что-то сказала им по-испански и перешла на французский.

– Я объяснила, что ты не понимаешь по-испански. Лео заметил, что тебе бы очень подошло имя «Восход солнца» и спросил, что ты будешь пить.

Джульетта неуверенно посмотрела на Лео, который широко улыбался, обнажив передние зубы, наводившие на мысль о солнечном затмении. Чичо ковырял в зубах зубочисткой, не сводя глаз с танцплощадки.

– Не бойся, – продолжала Линдсей. – Они абсолютно безобидны. Я знаю обоих очень давно. Как ты относишься к белому вину?

Не дожидаясь ответа, она что-то сказала Лео, и тот тут же подозвал официанта. Джульетта изо всех сил старалась приспособиться к этой ситуации. В Берлине ей разве что в страшном сне могло присниться, что она оказалась за одним столом с типами, подобными Лео и Чичо.

– С ними можешь чувствовать себя так же спокойно, ну, или неспокойно, как на коленях у собственного дедушки. Правда-правда. Рано или поздно все они предпринимают попытку, но если ты не хочешь, ничего не произойдет. А комплименты не значат абсолютно ничего. Вот, например, сегодня один тип выкрикнул мне вслед, что хотел бы стать седлом моего велосипеда. Глупость, ничего больше. На самом деле их стоит пожалеть. И потом, многие мужчины приходят сюда тайком.

– Как это тайком?

Линдсей наклонилась к ней, чтобы не приходилось орать, перекрикивая музыку.

– Ну, жены остались дома и, разумеется, не должны знать, что их благоверные таращатся тут на молоденьких девочек. Чичо на прошлой неделе чуть не попался. Он всегда говорил жене, что идет гулять с собакой. Наверное, жена глуповата, потому что безоговорочно верила, что каждый вторник с половины двенадцатого до половины третьего ночи он действительно гуляет с собакой. А на прошлой неделе бедное животное издохло в автомобиле: Чичо забыл, уходя, приоткрыть окно. И ему пришлось переехать мертвую собаку машиной, чтобы было похоже на несчастный случай.

Джульетга с изумлением посмотрела на Линдсей, потом перевела взгляд на мужчину напротив, пытаясь представить себе описанную сцену. Пришел официант и поставил на стол два бокала сухого вина. Они выпили, Лео, глядя на них, улыбался, Чичо продолжал смотреть на танцоров. Линдсей закурила.

Джульетта потихоньку рассматривала людей вокруг, чувствуя на себе изучающие взгляды, причем не только мужские: на нее смотрели и женщины, с которыми эти мужчины пришли, – прикидывая, что нашли в ней их спутники. Джульетта на взгляды не отвечала, оглядывала помещение в надежде заметить фигуру, жест, силуэт, которые тут же узнала бы в любой толпе. Но Дамиана не было видно.

– Совсем другая атмосфера, правда? – сказала Линдсей. – Сейчас еще слишком много народу, но около двух, половины третьего станет гораздо лучше.

– Ты знакома со всеми здешними танцорами?

– С большинством. Видишь приземистого мужичка в полосатой куртке?

– С совсем молоденькой партнершей в коротком топе с открытым животом?

– Да. Это Эктор Гойеча. Один из самых известных. Попозже он выступит. Так принято. Он руководит коммерческим шоу в центре – но это так, для туристов. Настоящее танго они показывают только в своем кругу.

«Эктор! – подумала Джульетта. – Учитель Дамиана». Но Линдсей тем временем продолжала:

– Девушку, с которой он танцует, зовут Эстела. Она племянница Эктора Орезолли. Тоже легенда. Партнер по шоубизнесу Клаудио Сеговии 107.

– Прости, никогда не слышала, – сказала Джульетта.

– Ну, ничего удивительного. Настоящие гении возрождения танго никому не известны. А ведь не сделай Клаудио Сеговия и Эктор Орезолли свое шоу аргентинского танго, этот город бы вымер, а взаимоотношения между полами в Америке и Европе были бы гораздо более плачевными, чем сегодня.

– Что ты имеешь в виду? – удивленно спросила Джульетта.

– Тебе даже сама мысль кажется странной, правда? На протяжении почти сорока лет никто не желал танцевать под эту музыку. И вдруг, в самый разгар эмоционального и сексуального ледникового периода восьмидесятых, на сцену возвращается танго, и танцевальная лихорадка мгновенно охватывает чуть ли не весь мир. Танец мачо в цитадели феминизма. Разве не удивительно?

– Ты пишешь об этом?

Линдсей кивнула.

– Об этом тоже. Хотя больше всего меня, пожалуй, интересуют взгляды. Не устаю наблюдать, как они это делают. Видишь девушку за третьим столиком слева? В черном платье с бретельками, похожими на спагетти?

Джульетта давно уже заметила эту девушку. Она была необычайно красива. Сидела за столиком возле самой танцплощадки с двумя другими женщинами и, казалось, ни в малейшей степени не интересовалась происходящим. Время от времени перебрасывалась парой слов со спутницами, подносила к губам бокал, кажется, с колой, курила и, похоже, ужасно скучала. Очевидно, танцевать не собиралась.