Пурпурная линия, стр. 79

Но Великий герцог хотел большего. Он уже давно положил глаз на Марсель, так как опасался, что в противном случае этот город перейдет испанцам или герцогу Савойскому, который и без того уже протягивал руки к Салуццо. Поэтому Фердинанд уже в 1591 году начал с того, что потребовал разрешения укрепить расположенный на одном из островов в гавани Марселя замок Иф.

Обстоятельства благоприятствовали герцогу, и в 1597 году он силой взял все три острова в марсельской гавани и изгнал оттуда французов. Жители Марселя воззвали к королю о помощи. Однако тот оказался бессилен что-либо сделать, и тогда марсельцы пригрозили предаться испанскому королю, если их собственный король не освободит их от итальянских узурпаторов. Наварра был вне себя и потребовал от герцога возвращения островов. Фердинанд ответил, что сделает это, если король рассчитается с долгами. В гневе Наварра даже схватился за шпагу, но тот, у кого нет сил, вынужден довольствоваться дипломатией. Был составлен договор, который предусматривал, что Фердинанд в течение четырех месяцев освободит острова с условием погашения долга, за что впредь ручаются двенадцать французских землевладельцев, и, кроме того, возмещения расходов на строительство крепостей. Договор был подписан 1 мая 1598 года.

Ввиду таких событий можно было только гадать, какие чувства испытывал Наварра к дому Медичи. Мелочная торгашеская душа Фердинанда и Генрих Наваррский – нельзя представить себе большей противоположности. Какой стыд для короля подчиняться прихотям какого-то разбогатевшего парвеню! Да и кроме того, разве мог Генрих забыть ужасы Варфоломеевской ночи, когда он был на волосок от гибели? Медичи! К этому имени прилипла кровь тысяч безоружных, убитых в ту ночь гугенотов. Цвет протестантской знати был подло вырезан в ту ночь по приказу Екатерины Медичи, и Наварра на собственном опыте знал, на что способен флорентиец.

– И тем не менее он женился на племяннице Фердинанда.

– Да, это известно. Но тот факт, что после смерти Габриэль Генрих согласился на союз с Марией Медичи, объясняется только его заботой об упрочении с таким трудом объединенного королевства. Страх перед вспышкой новой гражданской войны и перспектива посадить Францию в долговую яму оказались сильнее, чем отвращение к дому Медичи. Но до смерти Габриэль никто не мог даже подумать, что такой союз вообще возможен. Финансовые вопросы были улажены, но дипломатические отношения оставались весьма напряженными. Между Флоренцией и Парижем в то время вообще не было дипломатических отношений. Даже тайная переписка Фердинанда с его агентом во Франции прервалась второго декабря 1598 года и возобновилась только в ноябре 1599 года. Так что никто не мог бы извлечь пользу из покушения на жизнь Габриэль.

Катценмайер сделал глоток кофе.

– Что это за тайная переписка? – спросил я.

– Фердинанд держал в Париже множество шпионов. Лучше всего внедрен был там известный Бончани. Его донесения сохранились, но опубликованы они были только в прошлом веке небезызвестным Дежарденом. Правда, за весь обсуждаемый нами период, то есть практически за весь 1599 год, нет никаких следов переписки. Это еще одно доказательство того, что переговоры с Флоренцией возобновились только месяцы спустя после смерти Габриэль.

Бончани! Еще один кусочек мозаики, из которой была построена рукопись, оказался подлинным.

Катценмайер поднялся, подошел к книжному шкафу за письменным столом и провел пальцем по корешкам книг.

– Я вижу, что вы мне не верите, но я должен вас разочаровать. Не было никакого заговора против герцогини. С вероятностью, граничащей с достоверностью, она умерла от обычной, обусловленной беременностью болезни, которая называется «эклампсия». Странным в ее смерти является только ее момент. Но подождите, где-то здесь есть две работы, где все то, о чем я рассказал вам вкратце, описано в мельчайших деталях. Однако где же эти книги?

Его взгляд скользнул по рядам книг на полке. Когда он наконец положил передо мной два фотокопированных тома, я тотчас узнал фамилии авторов. Луазлер и Деклозо.

– Вчера в библиотеке я натолкнулся на эти имена, – сказал я, – но мне сказали, что в Германии нет этих книг.

Он вскинул брови.

– Естественно, нет. Этот случай уже в течение более ста лет никого больше не интересует. Я заказывал книги в Париже и делал с них фотокопии. К сожалению, у меня нет других экземпляров, но в Bibliotheque Nationale есть оригиналы. Все, что известно о деле Габриэль д'Эстре, этот Луазлер мастерски собрал и проанализировал. Что же касается обстоятельств смерти герцогини, то Деклозо почти все списал у него. Но у него вы найдете интересную дискуссию о других источниках, например, он разбирает вопрос о надежности мемуаров Рони. Я сейчас напишу вам названия.

Дружеское предложение говорило о том, что наш разговор можно считать оконченным. Я сердечно поблагодарил историка за время, которым он пожертвовал ради меня, но Катценмайер ответил, что ему доставило удовольствие общение с заинтересованным слушателем, и если у меня возникнут новые вопросы, то я всегда могу обратиться к нему. Но сейчас, к сожалению, он должен заняться делами.

– Здесь список литературы. У вас есть аккредитация в Национальную библиотеку?

Я удивленно посмотрел на него.

– Аккредитация?

– Вы слишком долго прожили в Америке, дорогой коллега. Без рекомендательного письма вы вряд ли туда попадете. Но подождите, я сейчас скажу секретарю, чтобы она составила для вас такое письмо.

Я хотел было с благодарностью отказаться, но Катценмайер уже снял телефонную трубку и отмахнулся от моей оживленной мимики решительным жестом.

– Фрау Галиан? Катценмайер. У вас есть еще бланки для посещения Национальной библиотеки в Париже?.. Да, на французском.

Он прикрыл трубку рукой.

– Это займет пять минут, но избавит вас от бесконечных объяснений с администрацией библиотеки… Да, для господина Михелиса. Я сейчас пришлю его к вам.

Мы вышли из кабинета и пошли по светлому коридору. На лестничной площадке он показал мне дорогу к секретарю и на прощание протянул руку.

– Вы действительно мне очень помогли.

– Ах, умоляю вас. Мы же коллеги.

– В вашей книге упомянуто еще одно имя. Некий Болль.

– Да, – сказал Катценмайер с некоторым раздражением, вызванным, как мне сначала показалось, моими нескончаемыми вопросами. Однако, как выяснилось, скривился историк от имени автора. – Там вы найдете и его. Это весьма запутанные рассуждения о теории отравления и возможных пробелах в тайной переписке. Я сам не понимаю, зачем цитировал его. Но такова наука. Каждое снесенное яйцо должно быть непременно высижено. Даже если это яйцо кукушки.

С этими словами он спустился по лестнице и исчез.

ПЯТЬ

Ночной поезд прибыл в Париж ранним утром. На улице Рамо, недалеко от Национальной библиотеки, я снял номер в отеле и вскоре уже стоял перед мощным порталом, который в вышине, словно могучая крепостная стена, прикрывал здание библиотеки. Я пришел почти за два часа до открытия и направился к югу по улице Ришелье в поисках кафе. Париж просыпался. Из дверей булочных, словно запах деревенских духов, доносился аромат свежевыпеченного хлеба. Мимо с треском проезжали музейного вида автомобили со стопками газет или хлебом, сложенным в светло-коричневые пирамидки. Тротуары влажно поблескивали. Влага испарялась с камней под первыми солнечными лучами, пробивавшимися из-за крыш в узкие ущелья улиц, наполняя воздух средиземноморской прозрачностью.

Я нашел кафе на площади Пале-Рояль и насладился последними моментами перед пробуждением Парижа. В нескольких десятках шагов от меня высился мощный северный фасад Лувра, и где-то за ним висели картины с изображением двух сестер в ванне. До десяти часов я успел просмотреть свои записи, сделанные после разговора с Катценмайером. Рекомендательное письмо, составленное на витиеватом французском языке и украшенное штампом Базельского университета, я достал как дипломатическую верительную грамоту, но только немного позднее, когда я пересек внутренний двор библиотеки и вошел в стеклянную дверь главного корпуса, я понял, что значило это рекомендательное письмо. Мне дали laissez-passer [16], на котором был напечатан номер места. Во всем предприятии чувствовалось что-то запретное. Я прошел в зал каталогов, заполнил требование и направился на отведенное мне место. В читальном зале царила тишина монашеского скриптория. Время от времени по залу к определенному месту проходил служитель библиотеки с толстыми, переплетенными в кожу фолиантами и оставлял их на столе. Каждое рабочее место было оборудовано настольными лампами с зелеными стеклянными колпаками. Дерево столов казалось многовековым. Здесь сидели, склонившись над книгами, поколения ученых и писателей, старавшихся найти ответы на мучившие их вопросы.