Книга, в которой исчез мир, стр. 34

У одной молоденькой девушки ему пришлось задержаться, ибо она кашляла кровью, а отхаркивающая микстура из кислого меда и купоросного камня, которую он назначил ей несколько дней назад, оказалась столь же бесполезной, как и зедлицевская соль, тамаринд и рвотный камень, которыми он пытался лечить больную вчера. Девушку рвало густой желчью, другие вредные вещества удалось вывести с помощью частого стула, но кровохарканье и колотье в боку только усилились. Женщина начала жаловаться на сильную головную боль. Так как, кроме того, у больной участился пульс, Николай решил прибегнуть к кровопусканию, положив предварительно пузырный пластырь на шею больной. Когда он уходил, девушка бредила и металась на подушках.

У Николая было отвратительнейшее настроение, когда он пришел в библиотеку сиротского приюта. Он почти физически чувствовал, как бессилие и невежество давят ему на плечи. Насколько же безнадежно и бесполезно все его так называемое искусство! Он скользнул взглядом по корешкам переплетенных в кожу медицинских трактатов, но долго не мог решить, какой том взять с полки. Все это он уже читал. Он знал рецептуру и лечебные методы, предложенные Ван Свитеном. Но больные Николая реагировали на предписания не так, как это было описано в книгах. Но даже если такое и случалось, Николай не мог отделаться от впечатления, что и все иные средства привели бы в этих случаях к такому же результату.

Николаю потребовалось некоторое время, чтобы взять себя в руки, и он принялся читать о гнилостных поражениях. Ван Свитен посвятил много страниц этим разрастаниям, приписывая их образование запорам и воспалению. Дальше Николай натолкнулся на описание различий между гнилостным и гнойным распадом. Но что пользы было в этих описаниях, если никто не знал их причин и происхождения?

Может быть, ему поможет Ауэнбруггер. Прошло уже довольно много времени с тех пор, как он последний раз читал книгу великого врача. «Inventum novum ex percussione thoracis humani ut signo abstrasos interni pectoris morbos detegendi» значилось на корешке, то есть «Учение, обещавшее выявить скрытые в грудной клетке болезни путем выстукивания».

Николай пропустил введение и начал читать первую главу специальной части. «О хронических болезнях, при которых над грудной клеткой выслушиваются противоестественные звуки». Но и здесь Николай нашел мало конкретного. В параграфе 27 он прочел:

«Болезни, которые с помощью неведомой силы поражают внутренность груди, суть следующие:

1. таковые, связанные с врожденной предрасположенностью к легочным страданиям;

2. болезни, происходящие от смятения души и главным образом от неутоленных желаний, среди которых в первую очередь надо упомянуть ностальгию;

3. болезни некоторых ремесленников, у которых к тому же от природы слабые легкие».

Николай откинулся на спинку стула и принялся размышлять. Наследственная отягощенность, конечно, могла играть свою роль. Как Максимилиан, так и дочь Альдорфа София отличались слабым сложением. Разве не говорил Циннлехнер, что Софию убило медленно нараставшее удушье? Третью причину можно с уверенностью исключить. Альдорф был аристократом и не мог страдать профессиональной болезнью ремесленников. Оставались, однако, «болезни, происходящие от смятения души и главным образом от неутоленных желаний». Николай вспомнил, какие теории развивали врачи, занимавшиеся душевными болезнями. Уже давно были написаны книги об этих страданиях. Он помнил названия такого рода: «Мысли слез и плача» или «Трактат о вздохах». Правда, сам Николай очень скептически относился к авторам таких сочинений. Он так и не смог понять, каким образом можно отличать слезы души от слез тела. И какую пользу медицинской науке может принести теория о плаче? Каково же было его удивление, когда в сочинении Ауэнбруггера он нашел следы воззрений этих докторов из Галле. Сможет ли помочь ему то, что он сейчас прочел?

«К приглушению нормального перкуторного звука, по моим наблюдениям, из всех душевных страданий чаще всего приводит рухнувшая надежда достичь желаемого. Поэтому, так как первенство здесь держит ностальгия (сиречь, тоска по родине), я приведу краткое описание ее. Когда молодых, растущих еще людей, против их воли берут в солдаты и заставляют лишаться всякой надежды на благополучное возвращение домой, их охватывает особого рода печаль; они становятся молчаливыми и, что особенно сильно бросается в глаза, ищущими одиночества, задумчивыми, погруженными в себя. Они постоянно охают и вздыхают. Под конец их охватывает оцепенение и равнодушие к серьезным вещам, которых требует от них жизнь. Это страдание называется ностальгией или тоской по родине. При этой болезни не в состоянии помочь ни лекарства, ни взывание к разуму, ни уговоры, ни угрозы наказанием. Тело же чахнет тем временем, когда все помыслы больного заняты напрасными желаниями.

Между тем, пока страшная тоска охватывает и подчиняет себе дух страдальца, тело продолжает чахнуть, и на одной из сторон его начинает выявляться глухой перкуторный звук».

Ну-ну, подумалось Николаю. Это тоже не подходит к нашему случаю. Граф Альдорф не был молод и не находился в процессе роста, к тому же никто не забирал его на военную службу. Напротив, это сам граф Альдорф взял в солдаты множество своих подданных и продал их своим соседям для военных походов. Однако следующий абзац Ауэнбруггера привел Николая в изумление.

«Мне приходилось вскрывать множество трупов людей, умерших от этой болезни, и постоянно случалось мне видеть, что легкие срастались с плеврой, при этом доля легкого на стороне притупления звука оказывалась огрубевшей, уплотненной и — в большей или меньшей степени — нагноившейся».

Это описание полностью соответствовало диагнозу, поставленному Николаем графу Альдорфу. Они с Циннлехнером обсуждали диагноз той достопамятной ночью, тот приглушенный звук над нижней долей левого легкого покойника, распространявшийся вплоть до паховой области. Это можно было объяснить только болезненным разрастанием. Но как мог Альдорф умереть от ностальгии? Он находился дома, в собственной библиотеке. Ди Тасси поднял бы Николая на смех, вздумай он предложить советнику такой диагноз. Ничего не понимая, Николай прочел еще один абзац.

«Эта некогда весьма распространенная болезнь ныне встречается очень редко, а именно с тех пор, как с солдатами стали заключать договоры на определенный срок, по истечении которого у них появлялась надежда вернуться с войны домой и наслаждаться всеми благодеяниями их земли».

С недовольным видом Николай захлопнул книгу и уставил в стол неподвижный взгляд. Ко всем неприятностям он вспомнил замечание Мюллера, слышанное им за обедом: «Рёшлауб, вам надо еще многому научиться».

Он хотел учиться. Но вот только у кого?

12

Девушка спала, когда Николай вечером еще раз зашел в больницу, и он решил, что будет лучше, если он не станет сейчас ее тревожить. Он придет к ней завтра утром.

Однако когда Рёшлауб некоторое время спустя раздевался в спальне, собираясь спать, его вдруг неудержимо потянуло к ней. Он сел на край кровати, подпер голову руками и принялся смотреть в окно, в сгустившийся ночной мрак. Но даже холод нетопленной комнаты не смог унять беспокойства и какого-то лихорадочного возбуждения. Ему не стоило в ту ночь поддаваться безнравственному вожделению и распутно ее ласкать. Эти картины неотступно мучили его, и он не знал, сможет ли уснуть в эту ночь.

Холод взял свое, и Николай все же нырнул под одеяло и изо всех сил попытался подумать о чем-нибудь другом. Он вызвал в памяти изуродованное тело Зеллинга, припомнив его во всех подробностях, но и это переживание было неразрывно связано с восхитительным искушением, которое упрямо продолжало преследовать его. Какие бы картины ни пытался он вызвать в своем воображении, он все равно продолжал видеть сквозь них образ спящей девушки. Он явственно видел себя в больнице, наедине с девушкой, раздевал ее и ложился к ней в кровать. От его ласк она приходит в себя и требует, чтобы он продолжал свои нежные ухаживания, она хочет, чтобы его ласки стали более дерзкими… но в этот момент он вскакивает и усилием воли прогоняет соблазнительные образы. Такие мысли и желания никогда не являлись ему в такой форме. Потея и кашляя, он садится в кровати и смотрит в ночь за окном. Так он никогда не обретет покой. Что с ним происходит? Что есть в этой девушке такого, что она так сильно околдовала его? Что-то в ней было не так. Почему она выкрасила волосы? Что искала она в том месте, где убили Зеллинга?