Коллекционная вещь, стр. 24
Я же хочу еще раз отведать воспоминаний Розы. Вот они.
Рооооооза
У нее в руках бутылка шампанского. Она нервничает, она раздражена. Нажимает кнопку звонка против таблички «Марк». В окне на мгновение появляется и тут же исчезает мужское лицо, обрамленное белокурыми волосами. Вскоре, впрочем, белокурые волосы возникают в оконном проеме вновь
– словно их обладатель чувствует, что скрыться уже не удастся. На лице – вымученная улыбка. Она Розе почему-то не нравится. Очень не нравится.
– Ты что, не получила мое сообщение? – интересуется Блондинчик.
– Нет. Я прождала час и пошла к тебе. Я волновалась.
– Морковка звонила сказать, что ужин отменяется.
Переминается с ноги на ногу. Не надо обладать моим опытом, чтобы заметить – он волнуется. Но Роза ничего не замечает, она не хочет, чтобы он вошел в ее положение; она хочет, чтобы он вошел в нее. Она влюблена. Она готова ждать Блондинчика сутками, она готова не ужинать никогда. То, что ужин отменился, ей только на руку.
Она начинает раздеваться и раздевается до тех пор, пока не раздевается догола. В принципе такое безрассудство ей не свойственно – да и не безрассудство это, а продуманная капитуляция. В постели он не так уж и хорош, но на его стороне ее воображение.
– Что ты делаешь?! – кричит он, порываясь поднять и набросить ей на грудь уже сброшенный на пол лифчик.
Его порывистость еще больше ее заводит, и она надеется, что заведется и он. Блондинчик же в полной растерянности, которую Роза воспринимает как победоносное шествие похоти.
– Давай что-нибудь придумаем, – говорит она.
– Здесь неподалеку отличный китайский ресторан, – отзывается он.
Решив, что он пошутил, она пытается стащить с него тренировочный костюм.
– Я не убежден, что ты права.
Тут только я замечаю на полу журнал, в котором печатается Табата.
Роза стягивает с дивана покрывало.
– Роза, мы ведь еще недостаточно хорошо знаем друг друга.
– Что это ты как девушка заговорил? Мужчинам подобные реплики отпускать не пристало.
Она изучает его скрюченный, небоеспособный член – нахохлился, будто злобный карлик, забравшийся в спальный мешок.
– Роза, я сегодня неважно себя чувствую.
– Тем более самое время лечь в постель.
Но главное действующее лицо бездействует по-прежнему. Роза прижимает его к губам, касается языком, выделывает с ним всевозможные фокусы, в том числе «йо-йо» и «мексиканский заключенный», даже хлещет им себя по лицу – однако член в своей податливости тверд и непреклонен. Проходит десять минут, и подобная «податливость» становится вызывающей.
– Я что, тебе не нравлюсь?
– еще как нравишься.
– Неделю назад ты проявлял гораздо большую заинтересованность.
– Ничего не изменилось. Просто я очень устал.
Роза озадачена: большую часть жизни она испытывала неудобство оттого, что на дансингах и в общественном транспорте постоянно соприкасалась с протуберанцами. Успокоив себя тем, что теперь она по крайней мере узнала о мужчинах нечто совершенно новое, Роза идет к холодильнику положить в морозилку бутылку шампанского. Квартира пустовата, вся обстановка – матрац на полу, диван да стул, зато холодильник поистине необъятен – остался, должно быть, в наследство от большой семьи, что ютилась здесь раньше. Блондинчик говорит по телефону и замечает, что она подходит к холодильнику, в самый последний момент – увы, слишком поздно!
Холодильник почему-то приоткрыт, повсюду разбросаны, как это принято у холостяков, скоропортящиеся продукты. Роза распахивает дверцу и обнаруживает, что внутри, скорчившись в три погибели, сидит полураздетая женщина. Сразу видно – сидеть в такой позе ей здорово надоело.
– Клянусь, мы наговорили тебе на автоответчик, что ужин отменяется, – информирует она Розу, а затем добавляет: – И всего-то пять раз.
В ее словах, безусловно, есть свой резон: в правой руке она сжимает именно это число презервативов, а в левой – коробку из-под них. На женщине клипсы в виде перьев, которые могла бы надеть шведская журналистка – такие ездят «встряхнуться» на Мальту и не привыкли говорить «нет».
На полу лежит журнал, в котором печатается Табата; раскрыт журнал на странице, где черным по белому написано следующее: «Если вам кажется, что без подруги вашей подруги вы не можете жить, – действуйте и поменьше рассуждайте».
Роза сердится – и не только потому, что ей изменили; судя по выражению его лица, это не измена, а подмена. Она видит, Блондинчик и сам понимает, что совершил ошибку, – поначалу ему показалось, что в Морковке что-то есть, однако, исследовав ее пять раз, он ничего особенного в ней не обнаружил. Роза знает: долго сердиться на Морковку она не будет, но знает она и другое: позволить себе простить Блондинчика, как бы ей этого ни хотелось, она не сможет тоже.
Покамест она даже не злится на него за то, что в жизни он руководствуется исключительно советами из популярных журналов.
Ее руки по-о-о-одымаются. Ночь о-о-о-пускается.
Морковка
В гостиной сидит Свидетельница Иеговы; назвалась подругой Никки – вернее, «подругой темноволосой девушки, которая здесь живет».
– Вы – ее подруга, а как ее зовут, не знаете?
– Да, – отвечает гостья, совершенно не отдавая себе отчета в том, какую чушь она несет.
Роза и ее подруга Морковка идут на кухню.
– Я так волнуюсь, – говорит Морковка. – Мы ведь не предохранялись.
На Морковке те самые перьеобразные клипсы, которые носят на Мальте шведские журналистки. Главный, на мой взгляд, талант Морковки – это ее беспечность. В данный момент разлучница беспокоится вовсе не из-за той связи, которая имела место год назад и прочно утвердилась в памяти Розы.
– Зачем же тогда ложилась с ним в постель?
– Спать я с ним не собиралась.
– Зачем в таком случае к нему поехала?
– Поговорить.
– "Поговорить"?! Но ты же знала, что его подруга – в Америке.
– Понимаешь, было уже поздно... Мне пришлось остаться ночевать, ну и...
– Понимаю, в темноте он спутал тебя со своей подругой.
– При чем тут... Ну ты же знаешь... Надеюсь, я не...
– Скажи, Морковка, а что было, когда ты ночевала у него в предыдущий раз?
– Когда его подруга была в Исландии?
– Может, и в Исландии. Или я ошибаюсь, и в это время она находилась в Таиланде. Или в Португалии. Порядок стран я могла перепутать, потому что, стоит ей уехать, как ты обязательно его навещаешь, вы занимаетесь этим всю ночь, а потом ты приходишь ко мне и говоришь, что волнуешься...
Морковка изучает содержимое холодильника.
– Хочешь, я тебе приготовлю поесть?
– Нет, спасибо. Так, чего-нибудь погрызу, если не возражаешь. – Она вынимает из холодильника миску с картофельным салатом и, взяв вилку, начинает лениво, с отрешенным видом тыкать ею в салат. – Я ужасно волнуюсь.
– По крайней мере по этому поводу волноваться нет никаких оснований. Ты же историк, выводы должна делать только на основании фактов. Не ты ли постоянно твердишь мне, что история ничему нас не учит? Если тебе суждено повторять одни и те же ошибки, то хотя бы по этому поводу не волнуйся.
– Между прочим, сегодня утром меня вырвало.
– Тебя вечно рвет. Рвет, потому что ты боишься не сдать экзамен. Рвет, потому что боишься потерять работу. Рвет, потому что боишься потерять мужчину, с которым у тебя многолетняя связь, у которого есть постоянная подруга и с которым ты спишь два раза в году. Тебя рвет, потому что ты постоянно боишься залететь. Рвет, потому что боишься, что тебя вырвет.
– С Терри у меня тоже была длительная связь.
– С Терри? Да, двухмесячная – по твоим меркам, и вправду длительная. И связь эта осуществлялась почему-то не менее чем в пятидесяти милях от Лондона.
– Он же не виноват, что у него постоянно ломалась машина.
– Как тебе сказать? Когда машина ломается каждый день в течение двух недель, виноват ее владелец.