Срубить крест, стр. 33

Обращаю ваше внимание на отсутствие радиосвязи на Изумрудной. Развитие радиотехники рано или поздно позволило бы обнаружить сигналы Креста и разгадать их тайну. Поэтому правители Изумрудной всячески тормозили развитие науки. Но диалектика имеет свои законы. Развитие — это вектор, устремленный в будущее. И если его нет, регресс захватывает все области жизни — от науки и техники до культуры. Волею слуг Креста вы были обречены на деградацию и вымирание. К счастью, среди вас нашлись люди — сотни и тысячи людей, — способные противодействовать этому. Схватка с силами зла была неизбежна, и появление Алексея Северцева лишь ускорило развязку. Теперь власть рюделей и теодоров свергнута навсегда, и ваша жизнь отныне в ваших собственных руках. Все вы будете жить долго и счастливо — от имени коммунистических планет я обещаю вам это и зову вступить в наше Содружество…

Мне не пришлось дослушать речь бабушки до конца. Зажужжал вызов моего браслета, и мне сообщили, что Леннада пришла в сознание и хочет видеть меня.

Я вошел к ней в палату с букетом цветов столетника, который по моей просьбе прислала с Изумрудной Виола — она до сих пор находилась там, помогая бабушке дирижировать сложным механизмом экспедиционного флота Службы безопасности, дрейфующего вокруг планеты по близким космическим орбитам. Впрочем, я подозревал, что ее удерживает на Изумрудной не только эта причина…

Леннада лежала в окружении приборов контроля здоровья в залитой солнцем комнате. Она увидела меня и грустно улыбнулась.

— Я рада видеть кавалера Алексея, — прошептала она.

— Здравствуй, Леннада, — сказал я, садясь возле нее. — Только какой уж я кавалер… Не будет больше на Изумрудной кавалеров.

Она вся напряглась.

— Я что-то сказала неправильно? — произнесла она через силу. — Мне следовало сказать… король Алексей?

Я смотрел в ее огромные глаза, и смысл вопроса медленно доходил до моего сознания. Ведь она ничего не знает!

— Я не король и никогда им не буду! — произнес я наконец. Я никак не мог решить, можно ли сказать девушке, что Ганелона умерла, и в отчаянии оглянулся, словно кто-то мог дать мне совет.

— Это правда? — прошептала девушка. Глаза ее засияли. И без всякой подсказки нужные слова сами пришли ко мне на язык.

— А знаешь, почему я не стану королем? — спросил я шепотом, наклоняясь ближе к девушке. — Потому что мне очень некогда. У меня есть одно важное-важное дело: я должен сидеть вот здесь, возле тебя, и ждать, когда ты выздоровеешь. Я буду сидеть очень тихо, чтобы доктора не выгнали меня, а если они это сделают, я все равно никуда не уйду, сяду возле твоей двери и буду оберегать твой сон, а по утрам я буду класть возле твоего изголовья охапки самых лучших цветов Земли и буду петь тебе свои самые любимые песни, хотя, если быть честным, петь я совершенно не умею… А когда ты станешь совсем-совсем здоровой, я возьму тебя на руки и унесу отсюда, посажу в дисколет и покажу тебе мою планету. А дома бабушка будет кормить нас лучшими в мире пирогами, которые она испечет специально для тебя и для меня…

Я гладил руку девушки и рассказывал ей о чудесах Земли, и о сидящем в железной клетке Рюделе, и о том, какие красивые глаза у одной моей знакомой девушки, которую зовут Леннада… Я сказал, что теперь она, как и все жители Изумрудной, будет жить долго-долго — не меньше ста лет, и все эти сто лет я буду около нее… Я говорил и чувствовал, как силы возвращаются к Леннаде, как глаза ее приобретают привычный блеск, глубже становится дыхание, уверенней движения.

— Вы волшебник, профессор! — сказал мне на следующий день седой врач. — Я не верю своим приборам. Моя пациентка выздоравливает буквально на глазах. Может быть, вы открыли чудесный препарат, способный оживлять умирающих?

— Вы угадали! — засмеялся я. — Вчера я сделал великое открытие. Но я ничего не скажу о нем…

Эпилог. Памятник

Павел Гусев пришел ко мне без предупреждения, хмуро поздоровался, глядя в сторону. Войдя в комнату, не уселся в кресло, как всегда, а стоял точно столб, молчал и разглядывал потолок.

Он очень изменился за те дни, что мы не встречались. От его веселой суетливости не осталось и следа. Видимо, смерть Тины была для него тяжелым ударом.

— Во всем виноват я, — произнес он наконец. — Это я отдал Волшебное копье Рюделю…

Я молча смотрел на него и не узнавал в нем милого друга Пашку — веселого, беззаботного, самоотверженного. Передо мной стоял совсем чужой человек, подавленный и растерянный.

Всего месяц назад мы сидели с ним и с Тиной в этой самой комнате, смеялись и дурачились. И вот он стоит передо мной, маленький и несчастный, не смея посмотреть мне в глаза:

— Я знал, что Тина любит тебя… Но я тоже ее любил… И когда Рюдель рассказал, что ты будешь биться за нее на копьях и женишься на ней, я решил: пусть не мне и не тебе. Я отдал ему копье и рассказал, как с ним работать. Я же не знал, что он будет убивать этим копьем…

Нет, он по-прежнему ничего не понимал. Для него моя схватка с Рюделем была только битвой за женщину.

— Для чего ты пришел? — спросил я. Наш разговор был бесполезен, и его следовало кончать. — Хочешь извиниться? Разве в этом дело?

— Я знаю, ты меня не простишь. Но попробуй хотя бы понять. Я не мог уступить ее тебе! — Он почти кричал мне в лицо. — Сколько можно во всем уступать? Всё, всё только тебе одному — победы на турнирах, восторг болельщиков, улыбки женщин. Да, ты всегда первый во всем — первый в поединках, в Большом и Малом Споре, в науке, в любви! А я тоже хочу быть первым. Чтобы меня несла на руках толпа! Чтобы моему коню бросали под ноги цветы! Чтобы меня целовали красивейшие девушки! Чтобы меня, понимаешь, меня любила Тина! Чем я хуже тебя?

Я смотрел на него с изумлением. И этого человека я считал своим другом!

— Разреши, я напомню тебе одну мелочь, о которой ты, наверно, позабыл. Выиграв с твоей помощью турнир, Рюдель получал законное право вышвырнуть нас с Изумрудной, чтобы без помех установить там фашистскую диктатуру! Вот оно, твое “ни мне, ни тебе”!

— Я ведь не знал… — только и мог пробормотать Павел. Он был уничтожен.

— А что копье отдавать нельзя, ты тоже не знал? Забыл, что говорит рыцарский кодекс о равном оружии? Кстати, не ты ли помог Рюделю раздобыть робота? Я помню, ты говорил как-то, что твой брат — конструктор роботов…

Гусев повернулся и медленно пошел к двери. Вдруг он остановился и несколько секунд глядел на вазочку, в которой стояла полуосыпавшаяся красная роза, потом стремглав выбежал из комнаты.

Через несколько дней после того, как Леннаду выписали из больницы. Фей сообщил, что нас ожидают на Изумрудной.

Десантный “Гриф” опустился на хорошо знакомую мне площадь перед дворцом, и я сразу попал в объятия многочисленных друзей.

— Вот его обнимайте сколько угодно, — отбивался я, показывая на Петровича. — А нас пощадите!

Я помог Леннаде сойти с трапа — она еще недостаточно окрепла и остерегалась быстрых движений.

— Твои комнаты ожидают тебя, — сказал мне Фей.

Я знал, что моего друга избрали председателем Революционного Совета, что его день расписан по минутам, и был очень благодарен ему, что он все же нашел время повидаться со мной.

— Может быть, сегодня кавалер Алексей все же пригласит меня зайти к нему в гости? — спросила с лукавой улыбкой Леннада. Мы вспомнили, как я прятал от нее Фея, и дружно расхохотались.

— А вот это наш маленький сюрприз, — сказал Фей, когда мы вошли во двор. И я увидел на том месте, где прежде была коновязь, высокий постамент, на котором возвышалась фигура конного рыцаря.

Коня я признал с первого взгляда — это был мой Баязет, но лишь в следующее мгновение понял, что рыцарь — это я. Скульптор изобразил меня в боевой броне, только вместо бургиньота на голове у меня был прозрачный космический шлем. Из-за этого изваяние чем-то походило на изображение Георгия Победоносца, но вместо змея я поражал копьем огромный крест… Удар копья раздробил крест на куски, и теперь он напоминал уже не крест, а разбитую вдребезги свастику.