Мой, и только мой, стр. 66

Он подался назад, как будто уловил ее желание, оглядел ее голодным взглядом.

— Я… мне пора на работу. Я уже опоздал на дневной прием. А я не терплю спешки в любви.

По телу Линн пробежала дрожь ожидания. Придет, придет момент, когда они никуда не будут тешить. Она взяла его под руку, и они двинулись вниз по тропе.

— Когда вы придете к обеду, у нас будет время поговорить, и вы сможете рассказать мне о вашей работе.

Счастливая улыбка осветила его лицо.

— С удовольствием расскажу.

Тут до нее дошло, что она и не помнила, когда в последний раз интересовалась, чем он занимается. «Как прошел день?» — на большее ее не хватало. Для взаимного общения требовался не только рассказчик, но и слушатель.

Улыбка увяла, его лоб прорезали морщины.

— Наверное, мне не следует брать с собой моего сына, когда я приду к обеду?

Перед тем как качнуть головой, она поколебалась не более секунды:

— Извините. Моя мать этого не разрешит.

— Вроде бы вы достаточно взрослая. Так ли обязательно для вас разрешение матери?

— Иногда она чувствует, что должно быть, а что — нет. Вот и сейчас ей решать, кому можно входить в этот дом.

— И моему сыну путь туда заказан? В ее глазах стояла печаль.

— Боюсь, что да. Я надеюсь… скоро все изменится. Слово за ним, а не за Энни.

Он упрямо выпятил челюсть.

— Трудно поверить, что вы позволяете наполовину свихнувшейся старухе принимать решения в столь важном вопросе.

Она остановила его, чмокнула в каменную челюсть.

— Может, не такая она свихнувшаяся, как вам представляется. В конце концов, именно она сказала, что я должна прогуляться с вами.

— А иначе вы бы не пошли?

— Не знаю. Слишком многое в моей жизни поставлено сейчас на кон, и я не хочу допустить ошибку. Иногда матери знают, что для их дочерей является наилучшим. — Она посмотрела ему в глаза. — И для сыновей.

Он покачал головой, плечи смиренно поникли.

— Хорошо. Кажется, и я теперь знаю, когда надо дать задний ход.

Линн улыбнулась и едва сдержалась, чтобы не поцеловать его.

— Мы обедаем рано. В шесть часов.

— Я приеду.

Глава 21

Линн постаралась показать Джейн во всей красе — так представляют незнакомцу любимого ребенка. Она пела Джейн осанну до тех пор, пока у Джима не затуманился взор, а потом препроводила их в гостиную, чтобы они смогли окончательно наладить отношения.

Усаживаясь в кресло-качалку Энни, Джейн особенно остро почувствовала схожесть отца и сына. Очень ей хотелось пересесть к нему на диван, чтобы ее обняли такие же, как у Кэла, могучие руки. Вместо этого она глубоко вдохнула и рассказала, как познакомилась с Кэлом и при каких обстоятельствах.

— Статью в газету я не писала, — подчеркнула она, — но практически все факты, приведенные в ней, — правда.

Она ожидала сурового порицания.

— Полагаю, Этан мог бы сказать пару слов о божественном провидении, которое свело тебя и Кэла.

Этим он ее сильно удивил.

— О провидении я ничего не знаю.

— Ты любишь Кэла, не так ли?

— Всем сердцем. — Она опустила глаза. — Но это не значит, что в его жизни я должна оставаться на вторых ролях.

— Мне очень жаль, что он так огорчает тебя. Не думаю, что он это делает сознательно. В нашей семье все мужчины ужасно упрямы. — Он замялся. — Я тоже должен кое в чем сознаться.

— В чем же?

— Днем я позвонил Шерри Воглер.

— Вы позвонили моему врачу?

— Меня очень волновала твоя беременность, и я не мог успокоиться, не убедившись, что протекает она нормально. Она заверила меня, что со здоровьем у тебя полный порядок, но не пожелала сказать, кого мне ждать, внука или внучку. Заявила, что ты хочешь узнать об этом при рождении ребенка, так что придется подождать и мне. — Он потупился. — Я знаю, не следовало мне говорить с ней за твоей спиной, но я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Ты сердишься?

Она подумала о Черри и Джейми, потом о собственном отце, проявлявшем полное безразличие к ее делам и тревогам. И заулыбалась.

— Я не сержусь. Спасибо вам.

Он покачал головой, губы его разошлись в улыбке.

— Ты — хороший человек, Джейни Боннер. Старая карга в тебе не ошиблась.

— Я все слышу! — откликнулась из соседней комнаты старая карга.

Позже, лежа без сна на узкой кровати, Джейн улыбнулась, вспомнив негодующий возглас Энни. Но улыбка разом сползла с ее лица при мысли о том, что она потеряет, уехав отсюда: Джима, Линн, Энни, горы, которые стали частью ее жизни, и Кэла. Только могла ли она потерять то, чего никогда не имела?

Ей хотелось закрыть глаза и выплакаться, но вместо этого она обняла подушку и представила себе, что это Кэл. Злость утихла, она перевернулась на спину, уставилась в потолок. Что она здесь делает? Подсознательно ждет, что он переосмыслит свои чувства? Поймет, что любит ее? Сегодняшняя стычка показала, что на это рассчитывать не приходится.

Она вспомнила, как он унизил ее, крикнув, что не собирается разводиться. Слова, которые она жаждала услышать, вырвали из него силой, и, уж конечно, они ничего не значили.

Она должна смотреть правде в лицо. Он, возможно, и останется с ней, но из чувства долга, а не по любви, потому что к ней он относится совсем не так, как она к нему. Она должна с этим смириться и в дальнейшем рассчитывать только на себя. Пора ей покинуть гору Страданий.

За окном поднялся ветер, в комнате стало прохладно. И хотя одеяла сохраняли тепло ее тела, холод, казалось, шел изнутри. Она свернулась калачиком и твердо решила, что должна уехать. Она всегда будет с радостью вспоминать эти две недели, которые прожила в свое удовольствие, но сколько можно прятаться от себя? Пора возвращаться к прежней жизни.

В печали она таки заснула, чтобы проснуться как от толчка: громыхнул гром, и тут же ее рот прикрыла холодная мокрая рука. Она попыталась набрать в легкие воздуха, чтобы закричать, но рука сильнее прижалась к губам.

— Ш-ш-ш… Это я, — прошептал в ухо знакомый голос. Ее глаза широко раскрылись. Темная тень нависла над ней.

Дождь бил в распахнутое окно, ветер прижимал занавески к стене. Он убрал руку, закрыл окно под очередной раскат грома. Еще не придя в себя от испуга, она села на кровати.

— Убирайся!

— Говори тише, а не то Медея заявится сюда со своей подручной.

— Как ты смеешь так говорить о них!

— Они же обедают своими детьми.

Почему он так жесток? Почему не оставит ее в покое?

— Что ты тут делаешь?

Он уперся руками в бедра, бросил на нее хмурый взгляд.

— Пришел, чтобы похитить тебя, но на улице очень уж мокро и холодно, так что с похищением придется повременить.

Он опустился на стул, что стоял между ее кроватью и швейной машинкой. Капельки воды блестели на его волосах и нейлоновой куртке. В отсвете молнии она увидела, что он по-прежнему не брит и такой же осунувшийся, как и днем.

— Ты собирался похитить меня?

— Неужели ты серьезно думаешь, что я и дальше оставлю тебя в компании этих сумасшедших женщин?

— Мои дела тебя не касаются.

Эти слова он пропустил мимо ушей.

— Я должен поговорить с тобой без этих вампиров, жадно ловящих каждое слово. Прежде всего несколько дней тебе не следует показываться в городе. Приехали репортеры, которые хотят знать, соответствует ли действительности тиснутая в этой жалкой газетенке статья.

Так вот почему он заявился глубокой ночью. Не для того, чтобы признаться в вечной любви, а с предупреждением: остерегайся прессы. Она не стала скрывать разочарование.

— Паршивые ищейки, — прорычал он.

Джейн поставила подушку на попа, откинулась на нее.

— Не пытайся отомстить Джоди.

— Как бы не так.

— Я серьезно.

Он пристально смотрел на нее, молния вырвала из темноты его грозно сверкающие глаза.

— Ты же знаешь, что именно она продала эту историю газете.

— Больше она ничего сделать не сможет, так какой прок от твоей мести. — Джейн натянула одеяло до подбородка. — Все равно что раздавить муравья. Она — несчастная женщина, и я хочу, чтобы ты оставил ее в покое.