Рибофанк, стр. 8

Когда тридцать процентов генов тебе достались от росомахи, ты серьезный боец. Вскоре четверо лежали с разорванными глотками, кровь замарала ковер, на котором недавно резвились Бык и Поэтесса.

Работяжка спокойно слизала кровь с губ – нет, все-таки мармелад куда вкуснее. Потом, часто смачивая слюной ладони, тщательно очистила мех на лице. И только после этого повернулась к мистеру Майклу.

Он рыдал, лежа поперек трупа жены.

Работяжка бесшумно подошла к нему, ласково тронула за плечо. Он вздрогнул.

– Мистер Майкл, все уже в порядке.

– Ах, Работяжка, – всхлипнул мистер Майкл, – осиротели мы с тобой…

Петушиный бой

Согласен, образ жизни мусорного цыгана – отнюдь не самый комфортный, и нервы для него требуются крепкие. Ну и, понятное дело, неважнецкая это карьера для человека женатого – о чем Джеральдина никогда не устанет мне напоминать.

Но я не женат. И не имею привычки прислушиваться к доводам Джеральдины.

И все же, чем сурова такая судьба? Во-первых, ты все время в пути. Вынужден обходиться самым малым – в котомке вещей не больше, чем у бхопальского нищего слепца. Во-вторых, ты всегда свободен – ну, почти всегда – и болтаешься, как у Быка ядра. Невостребованная твоя задница факсуется по свету, с одной горячей точки на другую – в зависимости от того, в какой фирме, или корпорации, или компании начальство вдруг задумывается о спасении души: а не пора ли, дескать, расчистить крошечное местечко в великом-превеликом свинарнике, каковым сделался мир за последний свинский век.

Впрочем, встречаются уголки совсем даже неплохие – в плане отдыха после трудового дня. К примеру, когда мы в Милане прочищали водопровод (какой-то мерзавец слил туда в восемьдесят шестом двадцать тонн коктейля из ядовитых отходов и испортил весь городской запас питьевой воды), я вовсю повышал свой культурный уровень – посещал церкви, любовался «Тайной вечерей» (на мой взгляд, картина здорово выиграла после обработки реставрационными багами, хотя скептики утверждали, что теперь это смахивает на компьютерную живопись) и знакомился с архитектурой итальянских стриптиз-клубов. (Один располагался в настоящем дворце, и среди девчонок, по слухам, были настоящие принцессы. И это вполне возможно, я же помню, когда закрылось Монако, целому поколению золотой молодежи пришлось в срочном порядке искать себе заработок.)

А бывает, черти заносят тебя на такие дремучие кулички, что городишко Роберт-Ли в штате Техас (это моя родина) в воспоминаниях поднимается вровень с Новым Орлеаном, празднующим Марди-гра. То приходится стучать зубами ниже пятидесятой широты в компании одних лишь глупых жирных пингвинов, сокращая антарктический разлив нефти, то – прожаривать штаны на стапятидесятиградусной жаре [1], демонтируя Ближневосточный завод химического и биологического оружия. И в том, и в другом случае после смены заняться больше нечем, кроме как резаться в гаш-карты, драить мозги эйфоротропами и чесать языки с ромалами.

Иногда такие разговоры приводят к тому, что парни натурально хватают друг друга за глотку – надо же как-то нагружать рецепторы. Но это не для меня, я стараюсь ладить с теми, с кем меня сводит судьба. Когда проработаешь с человеком бок о бок несколько лет, он для тебя привычен и малоинтересен, как твоя престарелая усатая тетушка или чопорная троподозировщица в начальной школе. Выяснять отношения уже просто глупо.

Поэтому чаще мы просто делимся воспоминаниями. А поскольку народ мы бывалый, то и вспомнить нам есть что. Послушать любого из нас – мороз по коже гарантирован. Случалось нам и под радиоактивным снежком ходить, и излучение шинковало нам хромосомы в капусту – двухголовой змее такое даже не снилось; и трудились, стоя по пояс в вонючем болоте, в каше из отработанного древнего моторного масла, и промышленных растворителей, и бог знает чего еще, и тут вдруг перед тобой появляется пасть амазонского аллигатора-мутанта, и он шпарит к тебе скорее восточного экспресса, и ты едва успеваешь врубить силоумножитель и нанести единственный верный удар.

Но вот что удивительно: все эти байки, все эти ужастики, звучащие в раздевалке после смены, вовсе и не пугают нас, цыган, а совсем даже наоборот. Мы благодаря им себя чувствуем людьми особенными, нужными. Да если на то пошло, кто другой возьмется делать эту черную, но необходимую работу? По идее, для общества чистка бедной замордованной планеты – задача номер один, и еще не изобретен робот, который сравнится с нами по возможностям, который хотя бы способен вытерпеть то дерьмо, которое мы терпим. Ведь мы ежедневно проходим через круги ада, где у любого детища эвристики сгорят все ПЗС [2] и растворятся панели.

Что же до помесей, то им путь в наши ряды заказан – за этим следит профсоюз. И пока мы регулярно проходим обследование и получаем инъекции ремонтно-восстановительных силикробов, смертельные заболевания опасны для нас не больше, чем для среднего нуэво-йоркца или невадца.

И не то чтобы я хотел славы, или там чувство долга перед человечеством играло бы какую-то роль. Ни черта подобного. Опросите тысячу цыган – вряд ли сыщете среди них хоть одного гринписа. Я свое дело делаю потому, что за него хорошую зарплату платят, да еще и премии, и через пятнадцать лет можно выйти на пенсию. «Даллас детокс инкорпорейтед» ввела у себя такую систему, как только ее придумали, – и потому я горжусь тем, что работаю в этой фирме.

А еще я горжусь оттого, что она на сто процентов американская, не так уж и много осталось фирм, способных этим похвастаться, с тех пор как десять лет назад заработал в полную силу Союз.

Я не сторонник ни Сыновей Дикси, ни других легальных или подпольных конституционалистских группировок. Но все-таки чем-то не по душе мне правление франко-канадцев. И одно дело – жить под их властью, а другое – вкалывать на них. Слава богу, хоть от этого я пока избавлен.

В общем, на жизнь мне грех жаловаться, денег и приключений хватает, пусть даже, как я уже говорил, это не карьера для женатого человека, о чем Джеральдина никогда не устанет мне напоминать.

Но я не женат. И никогда не прислушиваюсь к мнению Джеральдины.

Когда Стэк вошел в помещение для отдыха, помахивая метамедийной распечаткой с логотипом «ДДИ» в верхнем углу (пинцет, щиплющий биспираль) и улыбаясь, мы сразу поняли, что получен хороший заказ. Но даже не догадывались, насколько он хорош, пока наш бригадир не заговорил:

– Мальчики и девочки, да будет вам известно, парламент наконец проголосовал. Все, «Сликслэк» приказал долго жить, и «ДДИ» может забрать себе тело.

Мы эту весть встретили таким восторженным ревом, что затряслись, застучали биополимерные панели в просторном модуле на берегу озера Байкал в Великой Свободной Монголии – такое громкое название носила вонючая дыра, где мы подвизались на поприще раскисления почвы, восстановления экобаланса и т. п. Мы успешно выполнили свою задачу и теперь собирались домой, в милые, родные США (я до конца своих дней буду так называть свою страну и плевать хотел на запрещающие законы). А тут оказывается: мы не просто возвращаемся в цивилизованные края, но еще и работенку там получим – вот это пруха так пруха! Отдохнем от экзотической еды, смуглокожих женщин и смешной туземной болтовни, в которой без таблетки ни словечка не разберешь. Все-таки Боженька любит бедного цыгана!

Я опустошил шкафчик и принялся складывать разбросанные по койке вещи в ранец, и тут ко мне – воплощенная непосредственность – подошла Джеральдина. А я притворился, будто ее не замечаю.

– Лью, – проговорила она голоском сладеньким, как засахаренный батат с кукурузным сиропом, – Стэк подыскал для нас жилье в Ваксахачи. Поселимся в тамошнем мотеле, и все номера – двухместные. Вот я и подумала: как насчет того, чтобы…

Тут я посмотрел на Джеральдину. Она носила серьги, изображавшие знак биоугрозы, каштановые волосы были острижены еще короче, чем мои, поперек лба – косая челка. Никакой косметики, только силикробовые татуны – бабочки по углам губ, и округлости чуточку распирают форменный дэдэишный комбез. Она вполне сошла бы за мою сестренку, да вот только не было у меня никогда сестры.