Форварды, стр. 26

Если пренебречь заядлыми летунами, которые ищут удобной жизни по той причине, что не являются большими мастерами, не чувствуют себя уверенно и прочно, лишены чувства собственного достоинства, то переходы (а их не так уж и много, заметны они из-за дыма вокруг них раздуваемого), если они серьезны и разумны, не просто оправданны, но и желательны, необходимы. Несколько примеров я привел. Вот и другие: Пономарев, Маркаров, Хусаинов, Шенгелия, Дементьев, Нодия, Якубик, Гаврилов, Газзаев. Все они в другом клубе либо оказывались в более благоприятных игровых условиях, либо испытывали моральное облегчение, и их мастерство расцветало. В широком смысле слова, с точки зрения интересов общего футбольного хозяйства, это было вполне рентабельно.

Колотову полагалось состоять в одном из ведущих клубов – лишь в этом случае его появление в сборной обещало стать постоянным. Не хочу поминать старое: скорее всего, у юного Колотова закружилась голова и он что-то напутал. И однако (случай с Колотовым не первый и не последний), нельзя не заметить односторонности нашего футбольного правосудия – оно идет по простейшему пути, сосредоточивая огонь на том, кому морочили голову, а не на тех, кто морочил. По моему глубокому убеждению, именно эти лица, неспроста тщательно маскирующиеся, должны в первую голову фигурировать в фельетонах и подвергаться наказаниям. От их бойкой, бесцеремонной прыти весь сыр-бор.

В конце концов Колотов уехал по правильному адресу, в киевское «Динамо», к хорошему тренеру А. Севидову, в классную команду, после небольшой заминки копившую новую силу.

Происшествие давнее. Тем не менее есть смысл его вспомнить. Не из-за его начала, а из-за конца. Колотов явил собой пример мастера, который безукоризненным служением футболу как в клубном, так и во всесоюзном масштабе не просто замолил заблуждения молодости, но и доказал, насколько важно футболисту найти свое место, как много он способен совершить, если окажется в подходящей компании, под началом дельных тренеров, если примет участие в турнирах высокого ранга.

Колотов – один из самых титулованных наших футболистов. Он не испробовал свои силы только на чемпионатах мира, что его беда, но не вина. Он завоевывал медали чемпионата страны, чемпионата Европы, олимпиад, Кубка СССР. Кубка кубков и Суперкубка, несколько раз был первым в «33 лучших». И в Клуб Г. Федотова вошел, став в нем единственным представителем игроков середины поля. Мог бы и не входить, никто этого от него не требовал – у него и без того на поле была уйма обязанностей. А он вошел, потому что рвался забивать голы. И тут уже не одно умение или тренерское задание – это характер, человеческая сущность.

Игрок поразительной активности, ничто не казалось ему менее или более необходимым, он готов был отвечать за все происходящее. В обороне ворот усерден, терпелив, отважен, и, посмотрев его за этим занятием, нельзя было не произнести: «Вот твердый защитник!» И не считал это эпизодом, помощью тем, кому по штату полагалось обороняться. Нет, вместе с ними, в одном ряду, сколько нужно, отбирал мяч, подставлял грудь, кидался в рискованные подкаты.

Тут же мы его видели среди атакующих, мчащегося со всех ног к мячу, посланному вперед, и теперь хотелось воскликнуть: «Вот истинный форвард!»

Длинноногий – трусы ему казались коротковатыми – он перемахивал через поле по-лосиному, часто без мяча, в ту точку, где надеялся его повстречать. То был один из вариантов атаки киевского «Динамо», да и сборной, колотовский вариант. С одного фланга мяч перебрасывали на противоположный, и он туда несся, вратарь и защитники противника не успевали перестроиться, перед Колотовым оказывался открытый угол ворот, и он бил в упор. Этот комбинационный росчерк тайны в себе не содержал, геометрически был прост, но для него требовался Колотов – у другого ничего бы не вышло, никто не был способен с середины поля, из толпы игроков вынестись, всех оставив за спиной, и явиться к мячу как из-под земли.

Большому мастеру, имеющему партнеров средних способностей, обычно приходится разрываться на части, ему в каждом матче вменяется в обязанность больше разумного. Рядом с Колотовым были Мунтян, Веремеев, Буряк, Коньков – ткачи, плетущие узоры командной игры, и ему, не столь искусному в передачах, не требовалось делаться диспетчером. Рядом были молодые форварды Блохин и Онищенко, из тех, кому голы снятся по ночам, и ему не было нужды опасаться, что, кроме него, забить некому. Его игра была уравновешенна, ясна, легко вплеталась в общую игру команды и, в свою очередь, ее обогащала и разнообразила. Вот и осталось впечатление, что Колотов сумел на поле выразить себя полностью. Для игрока это большая удача. Как и для футбола.

ВИТАЛИЙ СТАРУХИН

Почему-то считается, что лучший футбольный возраст двадцать три-двадцать пять. Возраст, что и говорить, прекрасный. Но не перечесть случаев, когда форварды в тридцать, а то и старше начинают заколачивать голы еще хлеще, чем в молодые годы, и вокруг них тогда вскипает всеобщий интерес, подчеркнуто сочувственный, особенно у людей в годах, бывалых болельщиков, которые радуются так, словно этот форвард и за них постоял. Возьмем и пофантазируем: каков был бы футбол, если бы возраст расцвета наступал от тридцати до сорока, в ту пору, когда мужчины в полной мере набираются опыта и разума? Я думаю, что футбол в их исполнении смотрелся бы интереснее и уж наверняка заслуживал названия «интеллектуальный». Не потому ли и случаются такие взрывы у 30-летних форвардов, что они к этому моменту постигают те тайны футбола, которые не давались в юности?

Один из поздних бомбардиров – Виталий Старухин. Год 1979-й, год «Спартака», во втором сезоне после возвращения в лигу высшую из первой выигравшего чемпионское звание. Такой сюрприз способен затмить все остальное, тем более что у «Спартака» великое множество болельщиков по всей стране. Нет, не затмил: в ту осень симпатизировали Старухину, центрфорварду «Шахтера», забившему в матчах чемпионата 26 мячей и выигравшему приз «Труда». Дальше – больше. В предновогодних выборах лучшего футболиста года предпочтение у журналистов получил Старухин, опередивший по популярности звезд «Спартака». Его бомбардирское достижение было столь поощрено еще и потому, что совершил он его в «роковые» для футболиста 30 лет. В подобной ситуации выборщики про себя думают: «те» еще успеют, а «этому» другого случая не представится.

Старухина я намеренно назвал центрфорвардом, хотя и знаю, что в конце семидесятых этот термин отдавал старинкой. А он оставался центрфорвардом и по району действий, «переезжать» из которого не собирался, и по всем повадкам. Достаточно высокий, рано облысевший и потому выглядевший особенно крупноголовым, Старухин имел любимое занятие: подстеречь высоко летящий мяч и боднуть его в сетку. В годы, когда играл Старухин, он был общепризнанным, а точнее сказать, единственным мастером игры головой. Он не особенно высоко выпрыгивал, как это умеют английские центрфорварды, нет, он угадывал ту точку, где ему следовало оказаться. Вряд ли его удары головой надо представлять эффектными, напротив, они совершались обычно незаметно, в столпотворении. Одно резкое касание, и мяч скрылся из виду, только что летел, а теперь гните спину и доставайте его из ворот! С детских лет любил он забивать головой, имел к этому способности и развивал их. Все, не только защитники, а и любой человек на трибунах, знали, чем силен Старухин. И все-таки он улучал мгновение, подкрадывался, и его голова обрывала полет мяча.

Мяч сам не летает. Партнеры знали любимые точки своего центрфорварда и заученно навешивали мяч то к ближней, то к дальней штанге. Говорят (правда, как проверишь?), что головой он забил половину своих мячей. Впрочем, это правдоподобно.

Умел он – и тоже как заправский центрфорвард – выскочить, а то и продраться прямиком к воротам. Он не был шустрым, чтобы лавировать и проскальзывать, движение его угадывались заранее, но надо же и остановить массивного человека! Останавливали. И тут вспыхивало разноречие. Одни негодовали, что опять Старухин разлегся и вымаливает несуществующий штрафной, притворяется, другие горячо брали его сторону, клеймили, обидчиков, выкрикивали: «Так и гибнет футбол!» Спорщиков в случае со Старухиным не так легко рассудить. Бывало (он сам это печатно признавал), что лежал на траве дольше, чем требовали медицинские нормы, и падать старался во всю длину, подрагивая, чтобы наверняка тронуть сердце, присутствующих, а арбитров особенно. Может быть, картинность была формой протеста. Не исключаю и того, что он не был от природы устойчив на ногах. Как бы то ни было, повторения приедались, и судьи не слишком ему доверяли. В конце концов пантомимы оборачивались против Старухина – нередко свисток помалкивал, когда его цепляли явно сверх допустимого.