Форварды, стр. 23

Честный ответ показался бы странным, поэтому его и замалчивают, хотя он существует: ростом не вышел. Как просто – 164 сантиметра, и отказ. Права на такой отказ нет, нет и разумных доводов. Зато есть «вкус». И тут ничто не поможет. Какие доводы, примеры, аналогии ни приводи, натолкнешься на усмешку: «Все это прекрасно, но если мы проиграем, скажут: „Кого набрали? Что за детский сад? Нам нужны атлеты. Надо лезть, давить, а не чикаться“, и меня снимут за непонимание, как надо формировать команду». Так объяснит тренер. Да и далеко не все болельщики примут «малыша». В крайнем случае смилостивятся: «У нас-то ничего, пусть играет, а на международной арене ему делать нечего».

Я сильно подозреваю, что в случае с Маркаровым ссылка на рост выручала тех, кто ему не давал ходу. Для определенной категории людей он играл слишком тонко. К такому, как Маркаров, любых партнеров не приставишь, начнется неразбериха. Нужно, чтобы и остальные были ему под стать, а это перестройка, смена взглядов, концепций… Зачем мудрить? Лучше попроще, попрочнее, с гарантией от поражения. Правда, без гарантий на классную игру. Вот так и властвуют немудреные вкусы.

А сам Маркаров сделал все, чтобы о нем помнили как о редкостном мастере.

БЕРАДОР АБДУРАИМОВ

Нам неустанно, особенно в телерепортажах, навязывают существование «стопроцентных ситуаций». Если виновата словарная нищета, то куда ни шло, простим. Но, похоже, в «сто процентов» верят. Имеется в виду положение игрока с мячом перед воротами, когда он, согласно уверенности смотрящих матч, обязан забить гол. Если это получается, то тут же тон снижается заявлением «остальное было делом техники». Если же мяч в сетку не проникает, тон повышается до патетического, где все вместе – и обманутые надежды, и школьные поучения, и сарказм. Прислушайтесь: сегодня сфальшивившего мастера стирают в порошок, а три дня спустя, когда он забьет великолепный гол, называют чуть ли не профессором по части удара.

Все это – накипь от эмоций. Стопроцентных ситуаций в футболе не существовало и сто лет назад, не бывает их и сейчас, они вообще игре не свойственны. Доподлинно известно, что в наших чемпионатах начиная с 1936 года одиннадцатиметровые штрафные удары забиваются в таком соотношении: семь с половиной из десяти. И это не мимолетное, наблюдение, а статистика достаточно больших чисел, которую вывел страж нашего Клуба Константин-Есенин. Пенальти тоже принято относить к «стопроцентным» ситуациям, а он, как видите, всего «семидесятипятипроцентный». Что же тогда говорить о мгновениях, предшествующих удару с игры?!

Пробегает время, и мы от щедрот своей влюбленности в футбол сочиняем легенды о вратарях, которым «забить было невозможно», и о форвардах, которые «не промахивались». Нам хочется, чтобы существовали такие герои даже вопреки нашему рассудку, нашей осведомленности. И пусть себе живут-поживают сказки, наша услада. Да они и со значением, футбольные сказки, как и любые другие, – «сказка ложь, да в ней намек…»

Мастерство тогда уважаешь и признаешь, когда оно проникнуто стремлением к совершенству. Бразильский форвард Пеле давно закончил играть, но его никто не превзошел, он остался «королем». Нам странно представить, что он бил мимо. А так бывало. Я видел его с трибун стадиона в семи матчах, кроме тех, что смотрел по телевидению, и прекрасно помню, как он останавливался словно вкопанный и качал головой, глядя вслед скользнувшему от его ноги в сторону от ворот мячу. «Сто процентов» не давались и «королю», гению футбола. Но этот человек потому и сделался великим форвардом, что стремился к идеалу, даже зная, что достичь его на футбольном поле никому не дано, оттого и дико, невежественно было укорять его за промахи.

Вот какое вступление получилось к очерку об Абдураимове. Почему бы это? Он любил забивать, вел счет своим голам, самолюбие его подстегивало. И верил в свой удар. Школьником не ленился вставать по утрам пораньше и без конца бил и бил в стену. И начав в «Пахтакоре» в тот год, когда клуб вышел в высшую лигу, Абдураимов быстро приобрел репутацию форварда «с ударом». Плотный, быстрый, упрямство угадывалось в наклоне крупной головы, он бил легко и естественно, на бегу, без замаха, резко и неожиданно. Левша, а стал правым крайним, и не просто так, а с намерением. Когда шел с фланга к центру, ждали, что ударит по ходу движения в дальний угол, как все правые крайние, а он своей сильной левой бил вдруг в ближний угол, чем заставал врасплох вратарей.

Мне представляется, что Абдураимов был у нас одним из лучших по технике удара. Он сам разучил, натренировал завершающий удар и связывал с ним свои надежды на успех. Это был как бы его личный взнос на текущий счет команды, с его помощью он рассчитывал приблизиться к «ста процентам» попаданий. Однако не приблизился.

В первые сезоны вера в удар оставляла его подолгу безучастным на фланге, в стороне от событий, в ожидании мяча. Ему казалось, что вынужденные простои он оправдает, когда дело дойдет до момента завершения. Его чаяния сбывались реже, чем ему хотелось.

В 25 лет Абдураимов выиграл соревнование бомбардиров года, забил 22 мяча из 42-х, которые числились в том чемпионате за «Пахтакором». Его удар не стал лучше, просто он заиграл вернее, понял, что за мяч полагается бороться, что позицию, с которой можно хорошо ударить, надо искать в постоянном движении. И сразу вырос как форвард. Перешел в ЦСКА, – наверное, тянуло его в команду посильнее «Пахтакора», а то ведь что за радость быть лучшим бомбардиром года, когда твоя команда все равно на 17-м месте?! В ЦСКА у Абдураимова не получилось, не стал он там по игре своим. Вернулся в «Пахтакор», а тот вскоре выбыл в первую лигу. Счет голам, которые он так любил забивать, пришлось прервать, в Клубе прибавляются только забитые в матчах высшей лиги.

Абдураимов сделал что от него требовалось – вместе с «Пахтакором» вернулся в высшую лигу. А тут подкрался «эндшпиль», забивать удавалось все реже.

Не так уж много счастливой игры выпало на его долю. Мне часто казалось: есть команда и есть Абдураимов. Давали себя знать заблуждения, заметно запоздавшее прозрение, неблагополучие дел в клубе, может быть, и замкнутый характер. Как бы то ни было, форвард, имевший все основания забивать много, остался далек от тех «ста процентов», о которых мечтал. Но, несмотря ни на что, клубный норматив осилил, оставив о себе память, как о форварде «с ударом», правда, без ясной и прямой футбольной судьбы.

И в жизни игрока, как и перед воротами, «стопроцентных ситуаций» не бывает. А бил по воротам Абдураимов классно, красиво, это помнится.

ВЛАДИМИР ФЕДОТОВ

Был я однажды в турне со сборной командой. Вдруг среди руководителей команды возник шумок: «Безобразие, Михаил Месхи скупает журналы со своими фотографиями… Экая нескромность!» Левому крайнему нападения было сделано внушение. Сразу после душеспасительной беседы мы с Месхи отправились пройтись по улицам Буэнос-Айреса. На нашем пути оказался газетный киоск, на витрине были разложены издания, открытые на наиболее привлекательных, броских страницах. И на нас глядел большой портрет Месхи. Мой спутник, не задумываясь, взял номер журнала.

– Чудаки, – негромко произнес Месхи, когда мы пошли дальше, – думают, что я собираю для рекламы, чтобы красоваться. А у меня сын. Вырастет, спросит, кем я был. Что я ему отвечу? Вот и покажу картинки…

Сыновьям мастеров не дано знать, как играли их отцы. Владимиру Федотову в 1949 году, когда его отец, Григорий Федотов, проводил свой последний сезон, было шесть лет. Мастера покидают поле, в сущности, молодыми людьми, и детям их, когда подрастут, остаются рассказы очевидцев, предания, семейные архивы, кадры старой кинохроники, где мелькнет иногда фигура отца, странно худого, напряженного, почти неузнаваемого. Не научились мы (а может быть, просто руки не доходят) делать хотя бы короткие фильмы о наиболее искусных футболистах, которые бы служили памятью всему юному потомству, любопытному и переимчивому.