Мы - живые, стр. 103

Бойцы, расшвыряв ногами вещи, в беспорядке разбросанные по полу, подняли винтовки.

Лео подошел к зеркалу и с щепетильностью человека, собиравшегося на важный официальный прием, поправил галстук, надел пальто, пригладил волосы. Его пальцы приобрели уверенность. Аккуратно сложив носовой платок, Лео положил его в нагрудный карман.

Андрей стоял в ожидании.

На пути к выходу Лео остановился перед Кирой:

— Не хочешь попрощаться, Кира?

Он обнял ее и крепко поцеловал. Андрей терпеливо ждал.

— Только об одном я тебя прошу, Кира, — прошептал Лео. — Забудь меня.

Кира промолчала.

Один из бойцов открыл дверь настежь. Лео вышел вслед за Андреем. Боец закрыл дверь.

XIII

Лео поместили в одну из камер ГПУ. Когда Андрей возвращался домой, в воротах дворцового сада его окликнул товарищ по партии, который спешил на заседание райкома.

— Товарищ Таганов, сегодня вечером вы выступите перед нами с докладом об обстановке в сельской местности?

— Да, — ответил Таганов.

— В девять часов, если я не ошибаюсь? Мы с нетерпением ждем вас, товарищ Таганов. До девяти тогда.

— Я буду. Ждите.

Андрей с трудом пробрался через глубокий снег в саду. Поднявшись по высокой лестнице, он очутился в своей темной комнате.

Во дворце горело окно зала, где собирался райком, и желтый квадрат света падал на пол комнаты Андрея. Сняв фуражку и кожаную куртку, он отстегнул кобуру и встал у камина, вороша подошвой сапога серые угли. Подбросив дров, он зажег спичку.

Андрей пристроился на ящике у огня. Он сидел, свесив руки между коленями. В отблеске огня его лицо и кисти рук были розового цвета.

Послышались шаги по лестничной площадке, затем раздался резкий удар в дверь. Андрей не запирался.

— Войдите! — крикнул он. На пороге появилась Кира.

Хлопнув за собой дверью, она вошла под своды комнаты. В темноте Андрей не мог разглядеть ее глаз; верхнюю половину лица поглощали черные тени; но красное зарево высвечивало размытые, грубые очертания ее рта.

Андрей поднялся и встал, глядя на нее.

— Ну, и что ты собираешься теперь делать? — в бешенстве бросила она.

— Тебе лучше уйти, — медленно произнес Андрей.

— А что, если я не уйду? — поинтересовалась Кира, прислонившись к стене.

— Уходи, — повторил он.

Сорвав с себя шляпу, Кира отшвырнула ее в сторону. Затем она сняла пальто и бросила его на пол.

— Убирайся, ты…

— Шлюха? — закончила за Андрея Кира. — Все правильно, именно это я и хотела от тебя услышать.

— Что тебе нужно? Мне тебе нечего сказать.

— Зато я хочу поговорить с тобой. И ты выслушаешь все, что я скажу. Ты застукал меня, товарищ Таганов. И теперь будешь мстить? Ты пришел со своими солдафонами, товарищ гэпэушник, и арестовал его. И теперь, используя все свое влияние, партийное влияние, ты добьешься того, чтобы его поставили к стенке, ведь так? Возможно, ты даже попросишь разрешение на личное руководство расстрелом? Давай! Мсти! Я тоже в долгу не останусь. Я не буду просить за него. Мне нечего больше бояться. Но я буду говорить. Мне так много нужно сказать тебе, всем вам. Я молчала слишком долго, и теперь мне нужно выплеснуть все наружу. В отличие от тебя, мне терять нечего.

— Тебе не кажется, что это бесполезно? К чему разговоры? Если ты хочешь оправдаться… — начал было Андрей.

Кира рассмеялась — в этом смехе не было ничего человеческого, это даже нельзя было назвать смехом.

— Ты глупец! Я испытываю гордость за то, что я сделала! Слышишь, я ни о чем не жалею. Ты думаешь, я любила тебя? Любила, но как большинство женщин, просто изменяла тебе? Так вот, слушай: ты со своей большой любовью, твои поцелуи и твое тело значили для меня только одно — пачку хрустящих белых червонцев с серпом и молотом в уголке. Я их посылала в один из туберкулезных санаториев Крыма для того, чтобы спасти жизнь человека, которого я любила еще до того, как встретила тебя, человека, который владел мной еще до того, как ты прикоснулся ко мне, — сейчас ты держишь его в одной из ваших камер и собираешься расстрелять. Что ж, вполне справедливо. Убей его. Лиши его жизни. Ты за нее заплатил.

Кира посмотрела в глаза Андрею, в них она увидела не обиду или злость, а испуг.

— Кира… я… -— бормотал Андрей, — я… я не знал.

Кира отклонилась назад; скрестив на груди руки, она мелко тряслась от смеха:

— Ведь ты любил меня? Я была для тебя идеальной женщиной, возвышенной, как храм, военный марш или статуя бога? Не ты ли говорил мне это? Посмотри на меня! Я всего лишь шлюха, а ты первый мой клиент. Я продавала себя — за деньги, и ты с готовностью платил. Благодаря твоей большой любви мое место — в сточной канаве. Я думала, тебе будет приятно узнать это. Как ты считаешь? Думаешь, я любила тебя? Находясь в твоих объятиях, — я думала о нем. Говоря слова любви, я обращалась к нему. Каждый поцелуй, каждое слово, каждый час предназначались ему, а не тебе. Я никогда не любила его так, как в те минуты, когда находилась в твоей постели! Нет, я не оставлю тебе твоих воспоминаний. Они его по праву. Я люблю его. Слышишь? Я люблю его! Давай! Убей его. Но все, что бы ты ни сделал с ним, не сможет сравниться с тем, что я сделала с тобой. Ты это осознаешь?

Кира стояла покачиваясь. Ее поднимавшаяся к потолку тень была так неустойчива, что казалось, еще немного — и она рухнет вниз.

— Я не знал… — повторил беспомощно Андрей, изо всех сил цепляясь за каждое слово.

— Ты не знал. Хотя все было очень просто и довольно обыденно. Пройдись по забитым людьми подвалам и чердакам ваших Красных городов, и ты обнаружишь множество подобных случаев. Он хотел жить. Ты считаешь, что все живое имеет право на жизнь? Отнюдь. Тебя учили по-другому, я знаю. Но он один из тех, кто должен был выжить. Таких немного, и поэтому вы их в расчет не берете. Врач сказал, что он умрет. А я любила его. Ведь ты почувствовал на себе, что это значит? Ему не требовалось многого. Только покой, свежий воздух и хорошее питание. Неужели у него не было на это права? Ваше государство утверждало, что нет. Мы просили. Мы унижались, умоляли. Знаешь, каков был их ответ? Врач в одном из госпиталей сказал, что в списке у него сотни ожидающих.

Кира подалась вперед; пытаясь добавить убедительности своим словам, она раскинула руки. Голос ее стал неожиданно спокойным, вкрадчивым; губы слегка раздвинулись, как у удивленного ребенка; но в ее неподвижном взгляде сквозил могильный ужас:

— Ты должен до конца разобраться. Никто, кроме меня, не видит этого. Я вижу и ничего не могу поделать. Ты тоже должен прозреть. Понимаешь? Сотни, тысячи, миллионы. Миллионы чего? Желудков, голов, ног, языков и душ. Даже не важно, совместимы они друг с другом или нет. Просто миллионы. Просто плоть. Человеческая плоть. Их регистрируют и считают, как консервные банки на магазинных полках. Интересно, их принимают по количеству или на вес? У них была возможность жить дальше. А у него нет. Он был всего лишь человек. Из всех камней вы признаете только булыжники. Алмазы — бесполезны, поскольку на солнце они сияют слишком ярко для глаз и слишком тверды для сапог, шагающих к пролетарскому будущему. И улицу алмазами не мостят. Во всем мире им находят достойное применение, однако вы не постигли это своим умом. Именно поэтому вы вынесли ему и многим другим смертный приговор, который приводится в исполнение не взводом, снаряженным для расстрела, а тяжелым недугом. Я ходила к одному занимающему высокий пост комиссару. Он сказал мне, что сотни тысяч рабочих погибли в гражданской войне и почему бы одному аристократу не отдать свою жизнь за Союз Советских Социалистических Республик. Но что такое Советский Союз в сравнении с личностью человека? Тебе не ответить на этот вопрос. Я благодарна тому комиссару. Он дал мне разрешение на то, что я сделала. Я не питаю к нему ненависти. Это ты должен ненавидеть его. Он первым сделал то, что я сейчас делаю с тобой!

Андрей пристально смотрел на Киру. Он стоял не шелохнувшись, храня молчание.