Зов Амазонки, стр. 19
Наша лодка протискивается среди скользких пней и кустарников, преграждающих путь. Все же кое-как продвигаемся вперед. Как выяснилось потом, мы могли плыть так целую неделю: лес затоплен на протяжении нескольких десятков километров, если не больше. Дятел перелетает с дерева на дерево и уводит нас все дальше и дальше в глубь леса. Мы наталкиваемся на маленький островок. Дятел укрылся в его зарослях и продолжает вызывающе стучать. Дальнейшая погоня в лодке невозможна. Педро хватает мое ружье и выскакивает на островок. Через мгновенье прозвучал выстрел.
— Есть! — слышится радостный возглас метиса. Но вслед за тем мы слышим отчаянный крик ужаса и шум панического бегства. Педро с лицом, позеленевшим от страха, выскочил из зарослей и мчится сломя голову к нам. Добежав до лодки, он вскакивает в нее, резко отталкивая от берега, и вопит:
— Чушупи! Гонится за мной!
Действительно, вдруг послышался треск, низко растущие ветки зашевелились, и мы увидели чушупи. Она передвигается большими пружинистыми прыжками, как бы и в самом деле преследуя Педро. Эта страшно ядовитая змея, светло-коричневая гроза укаяльских лесов, кажется, единственная из змей, нападающая на человека.
Чушупи! В памяти живо возник случай, о котором рассказывал мне мой нынешний хозяин, поселенец Барановский. Однажды молодой метис проходил мимо его дома. Вдруг из зарослей выползла огромная, трехметровая змея чушупи и набросилась на юношу. Тот успел увернуться и в несколько прыжков оказался в домике Барановского. Чушупи бросилась за ним. В доме никого не было. Метис выскочил в другую дверь, которую тут же за собой захлопнул, и поднял страшный крик.
Неподалеку работали люди. Услышав крик юноши, они бросились к дому. Двое из них держали в руках винтовки, заряженные дробью. Рассвирепевшая змея выскользнула из дома и ринулась к ним, но охотники, к счастью, не растерялись и меткими выстрелами уложили чушупи на месте.
Когда все это молнией промелькнуло в моей голове, я выхватил из рук Педро ружье. Неужели змея в самом деле хочет напасть на нас? Она уже рядом, продирается сквозь кусты, затопленные водой. Я стреляю, не целясь. Не знаю, попал или промахнулся. Брызги воды разлетаются во все стороны, и с минуту вокруг нас ничего не видно. Потом наступает настороженная тишина. Если бы не пузыри на поверхности воды, трудно было бы поверить, что только что здесь произошла смертельная схватка и на какое-то мгновенье вспугнула мрачное спокойствие этих мест!
Педро нервно гребет, торопится убраться подальше от страшного места. Валентин, который до сих пор сидел неподвижно на корме лодки, вдруг разражается диким хохотом. Педро орет на него, чтобы заставить грести, но это не помогает. Валентин продолжает хохотать так, что лодке грозит опасность перевернуться. Теперь уже я ору изо всех сил:
— Замолчи, черт тебя подери!!!
Это помогает. Валентин замолчал и послушно взялся за весла. Только зубы у него стучат, как в лихорадке. Змея чушупи терзает его нервы.
Когда мы приблизились к опушке леса и перед нами сквозь стволы деревьев засверкала гладь реки, Педро вдруг бросил весла и, сгорбившись, застыл.
— Хелло, Педро! — окликаю его.
Вместо ответа слышу глухой стон. Метис сидит не шелохнувшись, точно в столбняке.
— Педро, греби же!
Педро пытается повернуть ко мне голову, но напрасно. Вдруг он начинает дрожать как осиновый лист. Старается побороть эту дрожь, но, очевидно, не может и содрогается все больше. А тут еще и Валентин громко зарыдал. Я вырываю из его рук весло и с ужасом замечаю, что мои руки тоже трясутся, что мне трудно грести и я тоже теряю над собой власть. Страх, закравшийся в душу, парализует все мои движения.
К счастью, во мне еще уцелела способность к самоанализу.
«Неужели это массовая истерия?» — задаю себе вопрос, удивляясь и даже забавляясь.
Нет, уже не массовая. Чувство юмора и ощущения действительности все же взяли верх. Я ощущаю как бы живительное дуновение рассудка, прогоняющего прочь все лесные страхи. Одновременно я обретаю и физическое равновесие: дрожь унялась, я могу снова грести.
Вскоре лодка наша выплывает на открытую гладь реки, и я пристаю к ближайшему островку, чтобы отдохнуть и выпрямить уставшие члены. Ясное солнышко и речной ветерок оказались самым действенным лекарством для моих товарищей. Спустя четверть часа все приходят в себя.
— Чушупи — страшная змея! — с жаром объясняет мне Педро, к которому вернулся прежний цвет лица. — Вы сами видели: ее яд отравил нас даже на расстоянии!
— Угу! — хмыкнул я в знак согласия.
36. ЦВЕТЫ, ВОСХИТИВШИЕ ВЕСЬ МИР
Орхидеи занимают в растительном царстве особое место. Не только потому, что они поражают разнообразием цветовых оттенков — от вульгарных до тончайших; не потому, что они источают тысячи запахов — от аромата фиалок и тубероз до зловония гниющего мяса; не потому, наконец, что орхидеям присущи самые причудливые формы; нет, сила орхидей в том, что они обладают какими-то особыми, необъяснимыми чарами, свойственными лишь живым существам. Роза, бесспорно, один из самых красивых цветков, но человек лишил ее очарования простоты, превратив в некий символ, ставший уже шаблонным. А к орхидее мы относимся, как к существу одухотворенному: общение с ней всегда связано с какими-то приключениями или переживаниями, оставляющими след в нашем сознании.
Во время охотничьих блужданий в окрестностях Кумарии мы почти ежедневно натыкаемся на новые виды орхидей. Некоторые цветы скромные — серые или желтые. Но иногда совершенно неожиданно где-то среди веток дерева-хозяина заблистает вдруг такой великолепный экземпляр, что трудно отвести от него глаза. Цветок приковывает внимание, его дикая красота пленяет.
Сравнительно недавно изучена интересная биология орхидей. Каждый цветок создает бесчисленное количество крохотных семян, число их достигает двухсот тысяч. Но когда из семян попытались вырастить цветы, то натолкнулись на непреодолимые трудности: проросшие семена погибали. Долгие кропотливые исследования вскрыли причину неудач. Оказалось, что орхидеи живут в симбиозе с некими мелкими грибками, которые служат им пищей в первые дни существования. Без этих грибков-«мамок» цветы не могут выжить. Когда это обнаружили, стали добавлять орхидеям соответствующее удобрение, и они оказались необычайно благодарными объектами. С той поры, собственно, и возник культ орхидей.
В начале XIX столетия насчитывалось только около ста видов орхидей, сегодня их больше пятнадцати тысяч. С каждым днем число их возрастает; кроме многих других удивительных особенностей, цветы эти обладают еще способностью скрещивания, что дает возможность выводить все новые и новые виды.
Почти все дикорастущие виды орхидей науке уже известны. Но сколько на это затрачено труда, усилий, сколько исследователей погибло в скалах Анд или Гималаев!
Более ценные виды орхидей имеют свою историю, зачастую очень романтическую, богатую приключениями и увековеченную на бумаге. Такой является история каттлеи лабиаты — красивой розовой орхидеи, очень распространенной среди садоводов и открытой в начале XIX столетия совершенно случайно. Ботаник Свенсон послал однажды собранный в окрестностях Рио-де-Жанейро бразильский мох своему коллеге, профессору ботаники в Глазго Джексону Хукеру. Мох этот он упаковал в какие-то сорняки, которые, к великой радости английского профессора, оказались неизвестным еще видом орхидей. Их назвали каттлея лабиата, вырастили в Англии и размножили. Но когда позже некоторые крупные предприниматели послали своих агентов в Рио-де-Жанейро отыскать этот дикорастущий цветок, посланцы вернулись с пустыми руками. Никто не мог найти место, где вырос таинственный цветок. Свенсон к тому времени пропал где-то в Новой Зеландии. Так по сей день и неизвестно, откуда эта орхидея, которая сейчас миллионами выращивается во всех оранжереях мира и служит их украшением.