Тайна Рио де Оро, стр. 29

Но они не обращают на меня внимания. Пазио поспешно гасит очаг. Зинио закрывает вход в хижину. В отблесках пламени я замечаю, как исказилось от страха его лицо. Становится темно. Слышу дрожащий голос капитона:

— Бойтата пришла, бойтата пришла!..

— А что в этом страшного? — спрашиваю Пазио.

Хотя Пазио и не так взволнован, как Зинио, однако и он проявляет беспокойство. Шепотом объясняет мне:

— Бойтата это злой дух. Показывается редко, но всегда сеет зло. Вижу бойтату впервые в жизни… Она, говорят, нападает на людей, ранит животных, может опалить волосы, а если от нее бегут, она догоняет и вызывает болезнь…

— Да ведь это блуждающий огонь, болотные газы или что-нибудь подобное!

— Возможно. Но бойтату боятся все… Она нападает на людей, как злой дух.

Мы тихо сидим в хижине. Осторожный шепот Пазио и страх Зинио производят неприятное впечатление. Тягостное настроение висит в воздухе. В течение долгого времени ни чего особенного не происходит. Я подхожу к выходу и в темноте открываю дверь, несмотря на протесты товарищей. На небе блестят звезды. Прибрежные лягушки квакают, так же как и раньше. По-прежнему слышен шум водопада на Марекуинье.

Мои спутники понемногу приходят в себя. Пазио раздувает огонь, а Зинио выходит во двор и становится рядом со мной. Спустя некоторое время к нам подходит и Пазио.

— Нет бойтаты, — говорю я.

Лес на противоположной стороне реки стоит, как черный вал: ни отблесков, ни света.

— Шум с Марекуиньи все отчетливее, — замечает Пазио.

— Не только шум, но оттуда, как мне кажется, идут и суеверия! — подсмеиваюсь я над ними.

— К сожалению, это правда, — откровенно признается Зинио.

Капитон снова обрел равновесие. Ему немного стыдно, что перед этим он так поддался тревоге. Теперь лицо его по-прежнему совершенно спокойно.

Горячий шимарон, который приготавливает Пазио, разогревает наши желудки и возвращает хорошее настроение.

— Нелегко отделаться от леса! — задумчиво говорит Зинио.

Фигурки из глины

Бастион умеет изготовлять не только луки и стрелы, он еще и скульптор. Бастион берет на реке глину, садится где-нибудь в тени, подальше от людей, и лепит замечательные фигурки, незамысловатые, но очень выразительные. Это фигурки размером сантиметров пятнадцать, у которых нет ног, плечи едва обозначаются, но зато необыкновенно выразительны головы. О них трудно сказать, кому они принадлежат — богам, людям или обезьянам. Некоторые лица таинственно улыбаются, другие печальны, третьи грустно смотрят вверх.

Я спрашиваю Бастиона, кого олицетворяют эти статуэтки: уж не индейских ли богов? Он отвечает, что они вообще никого не олицетворяют.

— Как так? — удивляюсь я. — Зачем же тогда ты лепил их?

— Так, захотелось.

Мы молчим. Затем индеец улыбается и говорит:

— Это ты, это я, это все они…

И смотрит на меня испытующе: верю ли я ему? В эту минуту он заканчивает фигурку со злорадным, жестоким выражением лица. Показываю на нее и говорю со смехом:

— Но вот этот урод — уж наверняка злой дух бойтата!

Бастион пугается и начинает уверять, что это вовсе не бойтата. Быстро замазывает отвратительное лицо и лепит новое, на котором выступает мягкая, грустная улыбка.

— Мы христиане… — говорит Бастион, дабы убедить меня, что это не языческие божки.

Бастион лепит и зверей. Фигурки их очень похожи. Броненосцы, которые во множестве водятся в окрестных лесах, получаются у него отлично. Они как живые. Также хорошо удаются индейцу тапиры и обезьяны, правда, они требуют больше времени. Но с ягуаром дело не клеится: это не ягуар, а скорее собака. Индеец признается мне, что не любит ягуара и что ему редко приходилось видеть его. Но, к моему удивлению, еще неохотнее берется Бастион за лепку попугаев. Попугаев вокруг сколько угодно, но он не может схватить их форму. Когда я обращаю на это внимание, Бастион крутит свой ус, что является признаком озабоченности, и объясняет мне причину:

— Попугаи далеки, очень далеки…

— Ага! — догадываюсь я. — Они высоко на деревьях и потому их трудно подсмотреть?

— Нет, не то! — возражает Бастион. — Я хорошо вижу и верхушки деревьев… Попугаи далеки от человека.

— Далеки?

— Броненосец близко к человеку: ест, пьет, передвигается и живет, как человек. То же самое обезьяны и анты. Человек из их рода. Птицы же не имеют ничего общего с человеком. У птиц есть клюв и перья и они совсем не похожи на него.

Я убедился, что Бастион хорошо лепит только то, что ему близко и понятно.

Мое постоянное пребывание в компании симпатичного лепщика вызывает в Росиньо — как это часто бывает — определенное недовольство. Некоторые индейцы завидуют Бастиону — его заработку. Однако многие рады за него и проникаются к нему еще большим уважением. Капитон Зинио целый день ходит сияющий и гордый за своего земляка. Видя мой интерес, он сам превращается в мецената. Расхваливает способности Бастиона и ищет в окрестностях лучшие сорта глины.

Пазио смотрит на вещи с другой точки зрения. Он полагает, что ему не пристало дружить с кем-либо другим, кроме капитона Зинио. Между тем он считает себя истым демократом, поэтому я подшучиваю над тем, что он ослеплен «престижем белой расы». Но Пазио не отступает, он смотрит на искусство Бастиона искоса. Он считает такое занятие бесполезным и не верит мне, что эти фигурки имеют большую ценность как образцы индейского искусства.

— Ну, на что все это, на что? — повторяет Пазио и качает головой.

Я подозреваю, что милый лентяй опасается далекого обратного пути к поселениям белых с солидным грузом фигурок.

Вокруг занятого лепкой Бастиона садится несколько зевак. Они присматриваются к его работе и дымят цигарками из листьев паи. Пазио шутливо болтает с ними и рассказывает им что-то смешное о Бастионе, чего я не понимаю, а затем, показывая на фигурки, говорит зевакам, что это «бринкуэдос». Это я понимаю: игрушки.

При этом слове индейцы разражаются язвительным хохотом. Бастион ничем не проявляет досады, продолжает спокойно работать над фигурками. Индейцы хохочут до упаду и не скупятся на едкие насмешки. Поэтому я вмешиваюсь и сухо говорю Пазио, что это вовсе не игрушки, ибо на фигурках Бастиона я много заработаю. Здесь я их покупаю по триста рейсов [27] за штуку, а в Европе, где знают толк в таких вещах, я продам их по десять мильрейсов, стало быть более чем с тридцатикратной прибылью.

Пазио становится серьезным и таращит на меня глаза.

— Неужели они столько стоят там?!

— Вот именно! А теперь прошу перевести мои слова этим хохочущим дурням.

Когда Пазио выполняет мою просьбу, смех немедленно прекращается. Бастион выразительно смотрит на меня. Из-под прищуренных век он без слов выражает мне свою благодарность. Да, мы с ним друзья!

В тот же день сын Бастиона стрижет мне волосы, сильно отросшие за три месяца. Делает он это по короадской моде, превращая мою шевелюру в некое подобие венчика францисканцев. При этом он пользуется такими тупыми ножницами, что я испытываю сущие «индейские пытки». С трудом сдерживаю слезы, выступающие у меня на глазах, но все же выношу испытание до конца. После этого Пазио заявляет мне, что индейцы в Росиньо еще больше любят нас.

Легенды и собаки

На Иваи очень жарко и душно. Пожалуй, нет более жаркой местности во всей Паране. Усердное солнце колдует над тропическим лесом, холит его и оживляет чудеснейшей бабочкой «Морпьо», на металлических крылышках которой отражаются его лучи. В то же время солнце отравляет здесь ваше существование. Весь день человек еле дышит и оживает лишь тогда, когда огненный диск скрывается за лесом. Тогда идут по кругу куйи с шимароном, легче становится на душе и кто-нибудь начинает рассказывать предания и легенды.