Каратели, стр. 38
Она. Кончится тем, что ты нас возненавидишь!
Он. Даже у богов есть свой ад: это их любовь к людям! Тут прав студент твой… О, если бы я знал, перед кем стать на колени. Если бы знал, перед кем. Просить, молить: не загубите случайное и лучшее мое творение! Не сотрите живые письмена! Никто не сможет — и я тоже не смогу! — повторить. Никогда больше.
Я молить готов!..
Она. Господи, что ты сделал? Господи! Что со мной теперь будет, с нами? Ты меня (такую! меня!) поцеловал? В самые губы! Совсем обезумеет мир. Что ты сделал, зачем? Я же предупреждала!.. И его тоже. Что вы делаете с собой, несчастные? Что вы делаете, проклятые?
ПО НАПРАВЛЕНИЮ К ЦЕНТРАЛЬНОЙ УСАДЬБЕ ДЕРЕВНИ БОРКИ
Выезжая из деревни, где его солдаты и новички—«иностранцы» побежали по дворам, по хатам, Дирлевангер уже не помнил о тех, кто сейчас работает или кого убивали там. Хватает у него и других забот, мыслей. Сидящий рядом с водителем штурмфюрер Муравьев молчит и неподвижно смотрит вперед: умеет не мешать, когда шеф не в настроении. Этот азиат с широким носом и тонкими губами знает, как себя вести. Ненавязчив, но всегда под рукой. Такт и понимание дистанции у него есть. Но все равно Дирлевангер уже принял решение. Слишком значительные фигуры участвуют в тайной игре, возне вокруг Оскара Дирлевангера, и тут уж не жалуйтесь, если кому-то будет плохо. На то он и «дублер» — русский дублер командира спецбатальона — чтобы делить и неприятности своего шефа. А если надо, то и «козлом» быть. Тем самым, в которого русские бросают все шишки.
И там, в деревне, когда рассматривал шеренгу новичков и слушал штурмфюрера Муравьева, его инструктаж на русском языке, думал не о них, а о письме партайгеноссе Фридриха, сочинял мысленно ответ, умелый, предусмотрительный ответ. Написать и отправить завтра же. Отличная идея: изложить как бы в дружеской болтовне все обстоятельства и расставить акценты-ловушки таким образом, чтобы письмом сразу заинтересовались в цензуре и подали его выше, как можно выше. Уж там-то поймут! Ничего нет хуже, как иметь дело со средним, а не с высшим звеном. Сверху и гром-молния ударить может, но зато там не боятся брать на себя ответственность. Там юмор понимают — не то что эти безликие чиновники! И там нет предрассудков старонемецких. Упомянуть в письме имя рейхсфюрера Гиммлера таким образом, чтобы узрели намек на личное знакомство и общую тайну, но и вроде бы двусмысленность. Сразу подадут наверх. А рейхсфюрер, возможно, помнит, как однажды уже протянул руку помощи безвестному старому бойцу партии Оскару Дирлевангеру. Должны наконец понять, что тут не рядовой случай, а все та же и очень опасная практика: сведение трусливых чиновничьих счетов с настоящими революционерами национал-социализма! В конце концов все держится на немногих людях, близких по духу, — и сама пирамида государства. Высший государственный интерес — сохранять дух национал-социализма, а он в старых бойцах. Уже был случай, когда рейхсфюрер простер грозную и спасительную руку. А ведь тогда Дирлевангер даже не был принят в СС. Все не могли забыть, что он ветеран СА, что близко стоял к Рему. Глупый и храбрый, доверчивый капитан! — сколько репутаций и жизней увлек он за собой в могилу. Но Дирлевангер никогда не бросал вслед ему камни, как это спешили делать другие. Потому и раздули историйку с девочками-малолетками. Ах как вдруг всем стало не по себе от «страшных» слов: развращение лиц моложе четырнадцати! Но попало это дело на глаза рейхсфюреру Гиммлеру, и сразу мрак озарился человеческой усмешкой понимания: «Смотри, какой браконьер!» Свет и воздух ворвались в канцелярии: «параграф 176, абзац 1 — за совращение, развращение…» — сразу все потеряло грозное значение, одно живое слово поставило на место все и всех. Стали повторять, тоже с пониманием: «Ах, это тот браконьер?..» И вместо тюрьмы, лагеря — легендарный авиаполк «Кондор», Испания! А теперь снова зашевелились, подбираются, подползают. Снова пытаются отнять у Германии еще одного ветерана движения. Ненавидят и боятся «плебеев». Это они в свое время натравили фюрера на штурмовиков, на Рема, боялись, что рейхсфюрер станет действительно народной армией, а вчерашние обер-лейтенанты, капитаны выметут из штабов всю генеральскую рухлядь. Теперь, когда побеждаем, они гоже активисты, научились руку выбрасывать, тянут старательно! Поверх голов старых бойцов стараются дотянуться до фюрера.
Муравьев повернул назад голову, показалось, что к нему обращены смех и восклицания шефа. А тот сердито встретил его взгляд и приказал водителю, чтобы обогнал болванов, которые пылят впереди «опеля». Немец-шофер длинно, требовательно засигналил, пятнистый бронетранспортер сразу свернул в зеленую рожь и остановился, качнувшись, а хвост пыли обогнал его и медленно пополз по дороге — навстречу дымам.
«Дорогой партайгеноссе Фридрих…» Начать и сразу же: «Я приятно поражен…» Именно — приятно! Да, да, приятно поражен, что рейхсфюрер СС лично получил сведения о моей жизни в Люблине… На этих словах задержится брезгливый и цепкий взгляд — стеклышки знаменитого пенсне: «Кто это смеет ссылаться, поминать всуе имя Гиммлера?» Да, Дирлевангер, Оскар Пауль Дирлевангер, обратите внимание — уже штурбанфюрер, командир специального батальона! Тот самый «браконьер» и, между прочим, ветеран Испании, Польши. О Польше как раз разговор идет, о Люблинском концлагере… Вцепились, как псы! Не сдал, видите ли, какие-то подштанники еврейские. Не по инструкции сдал имущество. О, эти их инструкции! Они и сюда их шлют — с моих же отчетов списывают и мне же указывают, как и что делать. Где зубы, золотые челюсти куда девал? Будут жрать гусей, поросят, которых соберет и отправит мой батальон, и снова писать про подштанники и зубы. Потеряешь с ними всякое терпение. Но в письме об этом — вскользь, с презрительной усмешкой. С горькой и презрительной. И, может быть, упомянуть о подарке рейхсфюрера — о книге «Чингисхан». Книгу с автографом Гиммлера, хотя и не он автор, вручают всем гауляйтерам и командирам отличившихся айнзатц — и зондеркоманд. Отличившихся! А рейхсфюреру будет приятно прочесть, что намек, что юмор его с рассылкой этой книги понят, оценен. Эти просторы основательно утюжились с востока на запад, пришла пора проделать то же самое — с запада на восток. Пожать руку Чингисхану — через тысячекилометровые пространства, через века! Вот это мышление, масштабы — не ваши дерьмовые инструкции: «Напряжение дня рекомендуется снимать товарищескими вечеринками, чтением писем родных и близких…» Может быть, чтением ваших инструкций-рекомендаций? Вот возвратимся из этих Борков в Печерск и гут же примемся. Идиоты!
«Я приятно поражен, партайгеноссе Фридрих, что бригадный генерал Г…» (Не называть фамилию полностью, пусть разгадывают!) «Что бригаденфюрер Г. выполнил свой долг и…» (хорошо бы написать: «оклеветал меня»). Выполнил, свинья! Получается, что только бригаденфюрер озабочен государственными интересами. Сколько месяцев минуло после того Люблина-Майданека, уже целым батальоном командует Дирлевангер, жизнь, судьбы тысяч уже не поляков, не евреев, а этих советских белорусов зависят от его решимости и твердости, а бумаги все ползают по следу, ищут, нащупывают. Заодно с этими бандитами-партизанами, да, да, и те и другие хотят одного: уничтожить Дирлевангера! Вот так оно получается, мой дорогой рейхсфюрер! Послушать их, так люблинский Оскар Дирлевангер об одном только и мечтал: сохранить жизнь полсотне евреев. А вторая его вина: отравил их, тех самых евреев. Концы с концами не сходятся, но это не имеет значения для немцев, которые от зависти или с испугу топят других немцев. И тем самым великолепно демонстрируют расовое братство. Ах, какой нехороший этот Дирлевангер: взял и отравил тайком! Чтобы, пользуясь отсутствием бригаденфюрера, самому распорядиться золотыми челюстями и коронками. Сначала подкармливал, даже вступал в дружеские разговоры — для себя отобрал и оберегал тех, у кого золото во рту. А потом быстренько отравил, а золото исчезло.