Тайна Обители Спасения, стр. 72

Графиня на цыпочках подошла к кровати, поцеловала ледяную руку Валентины и грустно взглянула на госпожу Саману.

– Они очень любят друг друга, – тихо произнесла она. – Тот, который умер, тоже обожал ее. Ее безумие заключается в том, что она думает, будто Реми д'Аркс – ее брат. Она говорила с вами об этом?

– Да, – ответила вдова.

– Вы знаете ее очень давно. Как вы считаете, может она действительно быть его сестрой? – допытывалась графиня Корона.

– Когда я познакомилась с этой девушкой, ее звали Флореттой, – стала вспоминать укротительница. – Я не думала, что у нее есть брат, но я не подозревала и о том, что она – родня маркизе и полковнику.

– Да, вы правы, – прошептала Фаншетта Корона. – Тогда вам заплатили, не правда ли? – внезапно добавила она.

Укротительница вспыхнула. Схватив графиню за руки, она быстро заговорила:

– Послушайте, я бедная женщина, я ничтожество, может быть, я сделала плохо: да, мне заплатили... Ко мне пришли, чтобы забрать ее, и возможно, я была неправа, что слишком быстро поверила... – Мадам Самайу виновато посмотрела в глаза графине Корона. – Но ведь она и вправду походила на ребенка из знатной семьи! Как я могла подумать, что такие люди решили меня обмануть?

Если вы знаете что-нибудь, что поможет помочь мне исправить мою ошибку, умоляю, скажите!

Графиня опустила глаза и холодно ответила:

– Сударыня, я ничего не знаю. Когда два года назад Валентина появилась в доме маркизы д'Орнан, мне сказали, что это моя кузина. Я полюбила ее, как сестру. Реми д'Аркс был моим другом, почти братом... В этом трауре, который мы носим, кроется какая-то тайна. И вот еще одна загадка: почему все наши друзья так интересуются молодым человеком, который сейчас в тюрьме?

– Он невиновен, клянусь вам! – воскликнула вдова.

– То же самое сказала Валентина, – задумчиво произнесла графиня Корона. – Это было в тот день, когда Мориса Паже арестовали. Он был весь в крови... Сударыня, я не судья, и с самого детства меня окружают загадки еще удивительнее этой...

– Расскажите, – попросила жадно слушавшая укротительница.

Фаншетта Корона медленно покачала головой.

– Не спрашивайте меня, это бесполезно, – ответила она. – Я ничего не понимаю... Я знаю только, что я очень несчастна. Но это мое личное горе и касается только меня, и я не обязана никому о нем рассказывать. Если этот молодой человек невиновен, пусть ему поможет Бог! Они любят друг друга, поэтому они должны быть счастливы. Идемте, сударыня, вас ждут в салоне, и каждый надеется на вашу помощь. Я провожу вас, а потом вернусь к Валентине. Сейчас, когда она страдает, я еще больше люблю ее.

Графиня направилась к двери.

Вдова хотела было опять заговорить с ней, но вдруг почувствовала холодное прикосновение руки Валентины.

Она обернулась и увидела, что девушка поднесла палец к губам.

XIV

САЛОН

Госпожа Самайу повиновалась немому приказу Валентины: она молча последовала за графиней, которая проводила ее в салон, находившийся этажом ниже. Мамаша Лео предпочла бы более длинную дорогу, потому что ей надо было собраться с мыслями.

В самом деле, нашу героиню легко понять: она только что испытала сильнейшее потрясение.

Возможно, другой человек на месте укротительницы почувствовал бы недоверие, однако мы уже не раз говорили, что ярмарочная богема, одним из достойнейших представителей которой являлась госпожа Самайу, с большим уважением относится к рассказам о страшных преступлениях – примерно так же, как язычники относятся к своим мифам.

Впрочем, это касается не только тех, кто устраивает представления на ярмарке, но и зрителей. Те же самые истории оживленно обсуждаются в трущобах, где живет бедный люд.

В Ирландии есть барды, в Италии – импровизаторы, в средневековой Европе были трубадуры. В Париже тоже есть свои рассказчики, ведущие холодными зимними вечерами захватывающие повествования.

Однако они разительно отличаются от своих собратьев, воспевающих меч или шпагу, ибо парижские труверы воспевают нож.

Если вы окажетесь в Нижней Бретани, вы можете с кем угодно заговорить о корриганах [9], и вас поймут с полуслова. В Ирландии так же обстоит дело с переселением душ, в скандинавских странах – с эльфами и гоблинами. Если же вы живете в Париже времен царствования Луи-Филиппа, то вам не нужно объяснять, кто такие Черные Мантии.

Не было такого парижанина, который не знал бы, что означает это словосочетание, хотя разные люди рассказывали об этих бандитах по-разному: как и в любой мифологии, здесь существовали варианты.

Однако было и нечто общее, что объединяло все рассказы: считалось, что эта организация напоминает масонскую ложу, в которой, как и в обществе, существует иерархия – своя аристократия, своя буржуазия, свои простолюдины.

Все знали, что эта невидимая армия имеет множество солдат и офицеров и что ее генералы занимают самые высокие посты в государстве, являясь поэтому практически неуязвимыми для закона.

Вот почему Валентина, упомянувшая о Черных Мантиях, не стала объяснять укротительнице, кто они такие;

Вот почему ее слова так поразили мамашу Лео,– которая, казалось, уже должна была бы привыкнуть к тому, что в последнее время вокруг нее творится нечто невероятное. Черные Мантии! Люди, власть которых безгранична и которые ни разу не привлекались к ответу и ни разу не понесли наказания за свои злодеяния! Черные Мантии, эти призраки-убийцы, рассказы о которых способны вселить ужас в любого!

Ее Флоретта видела Черные Мантии! Она находится в доме, принадлежащем Черным Мантиям!

Странная вещь – вера. Известно, что доверчивый человек часто испытывает потрясение, иногда даже похожее на помрачение рассудка, когда внезапно реально встречается с объектом этой веры.

Поэтому, спускаясь по лестнице, ведущей из комнаты, которую занимала Валентина, в салон доктора Самюэля, мамаша Лео размышляла: «То, что к ним принадлежит Констанс, меня не удивляет: его лицо очень напоминает маску. Но остальные господа выглядят такими почтенными! Полковник Боццо! Принц Сен-Луи! Что же мне после этого думать о маркизе д'Орнан? Хотя Флоретта и сказала, что та здесь ни при чем, я в этом сомневаюсь: с волками жить – по-волчьи выть. Теперь я никому не могу здесь доверять!»

Укротительница пыталась решить, как ей следует себя вести, но в ее голове все путалось.

И вот что интересно: не зная, что предпринять, вдова хотела было обратиться к правосудию, однако быстро поняла, что это было бы безумием и что это проявление слабости погубило бы и ее, и тех, кого она любит.

К сожалению, народ не верит в правосудие. Он четко видит мрачные исключения, возводит их в правило, и это заставляет его бояться судей.

Хотя, с другой стороны, кто может с уверенностью сказать, где тут правила, а где исключения?

Когда народ смотрит вверх, добро ускользает от него, и он видит только зло, которое кажется ему вездесущим.

Возможно, благополучное меньшинство должно быть благодарно большинству за то, что оно относительно редко расправляется с теми, к кому судьба была более благосклонна.

Открыв дверь салона, графиня Корона сказала:

– А вот и госпожа Самайу. Наша дорогая Валентина уснула.

Мамаша Лео переступила порог и закрыла за собой дверь. Ей казалось, что она пьяна. Все вокруг нее кружилось в стремительном танце.

Однако укротительница умела управлять собой. Кроме того, она явно ощущала надвигающуюся опасность, и это заставляло ее поскорее взять себя в руки и обуздать собственные чувства. Несколько секунд – и вдова снова была хладнокровна, собранна, готова к любому повороту событий.

Она осмотрелась и убедилась, что в салоне находились те же люди, которых она видела в комнате наверху у ложа Валентины.

Вдруг Леокадия заметила человека, которого она прежде не встречала. Он и полковник тихо разговаривали. В этот самый момент маркиза д'Орнан упрекнула нового посетителя в опоздании и назвала его бароном де ля Перьером.