Тайна Обители Спасения, стр. 104

Эшалот судорожно сглотнул слюну.

– Одним словом, можешь предложить мне руку и сердце, – закончила мамаша Лео и со стуком поставила пустой стакан на стол.

Эшалот уже открыл было рот, чтобы разразиться такой тирадой, какой он не произносил никогда в жизни, но Леокадия остановила своего рыцаря.

– Подожди, – проговорила она. – Ты скажешь мне это в другой раз. Пока забудем о чувствах и вернемся к делам. Ты согласен на время пожертвовать своей свободой, чтобы помочь бежать Морису?

– Да, хозяйка, – вскричал Эшалот. – Меня огорчает только одно: что я ничем не рискую, – со вздохом добавил он.

– Успокойся, – произнесла вдова. – Главное, чтобы ты хорошо выполнил свою задачу. В этом деле я много чего не понимаю, но эпизод с побегом более-менее ясен. Черные Мантии знают, что делают. Им известна добросовестность государственных служащих. Короче говоря, определенное число наших сограждан решило рискнуть своими местами, получив за это солидное вознаграждение. Но эти люди вовсе не хотят угодить за решетку. Поэтому надо все устроить так, чтобы они оказались в таком же положении, в каком была я после происшествия с покойным Жан-Полем. Понимаешь?

– Кажется, я наконец начинаю что-то соображать! – воскликнул Эшалот. – Нужно, чтобы эти люди могли повторить ваши слова: «Да, произошло несчастье, но я здесь ни при чем».

– Точно! – удовлетворенно кивнула укротительница. – Посмотри, как все забавно: не надо вылезать в окно, не надо долбить стену, не надо убивать охранника. Просто приходишь в тюрьму с разрешением господина Перрен-Шампена. Это большой хитрец, но на этот раз он останется с носом. Никто нам не поможет, что верно, то верно, но, с другой стороны, никто нам и не помешает. Надзирателю заплатили тысячу экю, чтобы он не смотрел в глазок, пока вы с лейтенантом будете меняться одеждой.

– За такую ерунду – столько денег! – прошептал изумленный Эшалот.

– Это еще что! – усмехнулась вдова. – Другие получат столько же просто за то, что не будут задавать лишних вопросов, встретив в коридоре подозрительную личность.

Эшалот улыбнулся.

– Один разбогатеет потому, что не снимет с меня шляпу, другой – потому, что не попросит меня опустить воротник... – задумчиво произнес он. – Теперь я больше не ревную вас к лейтенанту. Если бы вы знали, как я рад, что помогу ему бежать!

Рассмеявшись, Леокадия сказала:

– Видишь, что делают деньги! Благодаря им можно прийти в спальню премьер-министра, засунуть его в корзинку и продать на рынке.

Они снова выпили.

– Я понял, что от меня требуется, – проговорил Эшалот. – А когда будут новости от вас?

Вдова помрачнела. Некоторое время она хранила молчание. Взволнованный Эшалот ждал ответа.

– Послушай, – произнесла наконец мамаша Лео. – Возможно, я сейчас смеялась в последний раз. Пойми, нам предстоит тяжелый бой, из которого можно и не вернуться.

– А я буду в безопасности! – воскликнул возмущенный Эшалот.

– Да успокойся же ты! Дурак! – процедила сквозь зубы вдова. Она выпрямилась. – Я думаю, что все будет хорошо. А ты пока на всякий случай возьми эти деньги.

И Леокадия протянула Эшалоту пачку купюр, которую тот совсем недавно защищал от Симилора.

– Завтра ты отнесешь их той женщине, которая сейчас присматривает за Саладеном, – добавила вдова. – Если ты ей не доверяешь, спрячь деньги в какой-нибудь тайник.

– Но... Зачем это, хозяйка? – пробормотал Эшалот.

– Значит, так надо! – отрезала мамаша Лео. – Ты вернешь их мне, когда я тебя об этом попрошу. Но если я не сделаю этого в течение недели, считай, что деньги твои. Я объявляю тебя своим наследником.

Эшалот хотел было возразить, однако укротительница знаком приказала ему молчать.

– Ты выслушал мое завещание, – проговорила она. – Надеюсь, ты отнесешься к нему с должным уважением. А теперь я иду спать. Спокойной ночи, старина! Да завтра!

XXXVII

ПЕРЕД БИТВОЙ

На следующий день все были заняты. Куатье не появлялся, мамаша Лео не подавала никаких признаков жизни. Валентина почти весь день провела в одиночестве. В одиннадцать часов к ней заглянул Констанс.

– Мадемуазель, вы быстро идете на поправку, – сказал он. – Это хорошая новость. Но есть еще и плохая: полковнику стало хуже. Он не встает с постели. Всеми делами сейчас занимается доктор.

Девушка ничего не ответила.

– Кажется, вчерашнее путешествие не очень вас утомило, – усмехнувшись, добавил Констанс. – Странное дело: несмотря на то, что многие вещи держатся в секрете, всем о них прекрасно известно. Вы только не волнуйтесь. Да, вас предали, но в этом нет ничего особенного. Никто не станет вас после этого меньше любить. Честно говоря, я очень рад, что именно мне довелось привезти к вам эту достойную женщину, мамашу Самайу. Ее присутствие просто воскресило вас.

– Я очень вам признательна, – тихо произнесла Валентина.

– Я в этом не уверен, – ответил помощник доктора Самюэля. – Конечно, я не осмелюсь вслед за полковником назвать вас странной малышкой, однако мне кажется, что он недалек от истины. Впрочем, это неважно. Все любят вас такой, какая вы есть. Даже Робло, этот цепной пес, готов лизать вам руки, словно болонка. Вот вам мой рецепт: никаких лекарств, просыпайтесь во сколько хотите, ешьте что пожелаете, а когда снова станете вольной пташкой, вспомните как-нибудь о бедном враче, который изо всех сил старался сделать вам приятное.

Валентина уже готова была поверить, что Констанс говорит совершенно искренне. Однако чувство опасности, которое не покидало ее на протяжении многих дней, сделало молодую женщину предельно восприимчивой к фальши.

Говорят, у тех, кто охотится в пустыне, невероятно обостряются зрение и слух. Точно так же у Валентины обострилась интуиция. Ее окружали талантливые актеры, которым очень хотелось обмануть молодую женщину, но она безошибочно чувствовала, какой из тысячи ответов является единственно верным.

К трем часам к ней зашла госпожа д'Орнан. Маркиза была очень взволнована. Она сказала, что пора собираться.

Когда госпожа д'Орнан покинула комнату, Валентина уже была одета, однако облачилась она скорее в дорожный костюм, чем в свадебный наряд.

Валентина заметила, что глаза у маркизы покраснели. Казалось, женщину что-то мучило. Когда Валентина спросила, что ее беспокоит, госпожа д'Орнан ответила:

– Вот уже полтора месяца, как мне ни разу не удалось спокойно заснуть. Но теперь неважно. Слава Богу, тебе сейчас лучше, но наши горести, к сожалению, не кончились.

Валентина опустила глаза и скорбно улыбнулась.

– Теперь, когда к тебе вернулся рассудок, я могу поделиться с тобой своими мыслями, – продолжала маркиза.– Я взяла на себя большую ответственность, когда дала согласие на ваш брак. Однако я слишком люблю тебя, дорогая, чтобы помешать твоему счастью. Если бы мы отказа лись от спасения этого несчастного молодого человека, это погубило бы тебя, поэтому не могло быть и речи о том, чтобы бросить его в беде. Я думала о вас сутки напролет. Я говорила себе: «Когда Морис вырвется на свободу, он покинет Францию. Она захочет последовать за ним. Я не могу противиться ее желанию. Значит, я должна сделать все, что от меня зависит, чтобы освятить их союз...» Я понимаю, что общество все равно не признает вашего брака. С точки зрения закона это вообще не брак. Однако у меня есть совесть и я верю в Бога. Вот чем я руководствовалась, принимая решение... О чем ты задумалась, девочка моя? Ты ни разу не ответила мне.

Валентина протянула ей руку и тихо проговорила:

– Я слушаю вас, тетушка. Я очень вам благодарна.

– Господин Юро – хороший священник, – проговорила маркиза, словно пытаясь оправдаться в собственных глазах. – Мы все его прекрасно знаем. Господину де Сен-Луи пришлось немало потрудиться, чтобы убедить его обвенчать вас: ведь, в конце концов, это незаконно...

Госпожа д'Орнан смахнула набежавшую слезу.

– Я опять говорю не о том, – произнесла она. – Кроме тебя, у меня нет больше никого в целом свете. И все же я сейчас плачу, потому что мне очень жалко одного человека... Ты – добрая девочка, ты поймешь мои чувства. С тех пор как скончался мой сын, я еще никогда не испытывала такой боли. Умирает мой старый друг, который любил тебя, как родную дочь! Ах, дитя мое! Скоро на небесах появится новый святой, который будет молиться за нас. Скоро нас покинет полковник Боццо. Он уже лежит на смертном одре.