Роковое наследство, стр. 90
– Мы не в моей комнате, отец, – ответила Ирен. В глазах Винсента мелькнуло беспокойство.
– Так, значит, ты меня обманула, – прошептал он. – Я уверен, что точно следовал всем указаниям, которые ты дала мне в своем письме. Я выучил их наизусть.
Ирен и сама вся извелась от волнения и тревоги. Девушка предчувствовала, что, поговорив с отцом, получит неопровержимые доказательства самой гнусной бесчестности, жертвой которой она стала.
Винсент произнес:
– Голова у меня не совсем в порядке, это правда, но клянусь, что все это мне не привиделось. Я получил письмо от своей дочери, в этом я уверен. Я прочитал его сто раз, пока добирался до Парижа. Из этого послания я узнал, что демон умер. А что касается твоего почерка, то убедись сама, – добавил Карпантье, обращаясь к Ирен.
Он порылся в карманах своей куртки и извлек из них сначала пару пистолетов и маленький кинжал.
– Нужно хорошо вооружиться, когда пускаешься в путешествие, – пробормотал Винсент в свое оправдание. – Дороги теперь небезопасны...
– Вот оно! – вскричал Карпантье, найдя наконец конверт. – Смотри!
Ирен взяла письмо, которое он протягивал ей. Казалось, что в теле девушки не осталось больше ни капельки крови, так Ирен была бледна.
Она вспомнила слова графини Маргариты: «Ваш отец покинул шахты Штольберга, получив ваше письмо...» Ирен взглянула на измятый конверт. Слезы заблестели у нее на ресницах.
– Почерк мой, – прошептала она, – но рука, рука его... О Господи! Ты обрекаешь меня на ненависть к нему!
XVIII
ПИСЬМО
Винсент Карпантье, как большинство людей, не доверяющих собственной памяти и ищущих подтверждения тому, что она их не подводит, был чрезвычайно доволен, найдя письмо. Вытащив из кармана конверт, Винсент вытер пот со лба, словно человек, уставший после долгого и утомительного пути. Потом Винсент улыбнулся, но улыбка эта, странно исказив его лицо, внушала ужас.
– Я знал, я не сомневался, – бормотал Карпантье. – Да, может, я и маньяк, но разум мой не помутился. У Христофора Колумба тоже была своя навязчивая идея, но сумасшедшим его никто не считает. Хорошо смеется тот, кто смеется последним.
Ирен не слушала отца. Она схватила письмо – и читала его теперь с несказанным удивлением.
Ее почерк, женственный, изящный и грациозный, был воспроизведен с таким несравненным искусством, что в первую секунду девушка не поверила собственным глазам. Сомнений у нее быть не могло, потому что она точно знала,что не писала этих строк; однако Ирен подумала: «Любой другой, кроме меня, поверил бы, что это послание отправила отцу я».
Теперь девушка вглядывалась в каждую букву с удвоенным вниманием.
Каждая подделка имеет свои специфические особенности. Как бы ни был ловок фальсификатор, он не может скрыть «своей руки», то есть присущей именно ему манеры держать перо и водить им по бумаге.
Манера эта так же явственна, как стиль писателя или художника. Можно замаскировать ее, но нельзя от нее избавиться.
Поэтому знатоки редко ошибаются; манера письма говорит им больше, чем форма букв, ибо при всем старании человеку никогда не одолеть привычки до конца.
Ирен не была знатоком, но она была женщиной, и сейчас речь шла о мужчине, который занимал все ее мысли и заставлял трепетать ее юное сердце.
Господин Мора часто писал ей. А она читала и перечитывала его послания. «Рука» итальянца была ей знаком; так же хорошо, как звук его проникновенного голоса.
И теперь, лишь взглянув на листок бумаги, и еще даже не вникнув в смысл первой фразы, Ирен уже поняла, что эти строки писал шевалье Мора.
Все ухищрения, которые могли обмануть Винсента, ни на секунду не поколебали уверенности Ирен; она видела множество нюансов – и все они свидетельствовали против итальянца.
Чтобы убедиться в правильности своей догадки, девушке хватило одного взгляда на измятый листок; ее первое впечатление основывалось на интуиции и чувствах.
Послание было написано на бумаге, которой пользовалась Ирен, и вложено в один из ее конвертов; на ее воске виднелся оттиск ее печатки.
Ко всем этим вещам мог иметь доступ только очень близкий человек...
Когда Ирен принялась читать по-настоящему, то есть вникать в смысл самого послания, она уже знала истину.
А содержание письма было следующим:
«Милый мой, дорогой отец!
Мое сердце разрывается, когда я думаю о том, что Вы погребены заживо в этой жуткой преисподней, при одной мысли о которой меня бросает в дрожь. Я очень слаба и совсем разболелась, иначе немедленно села бы в дилижанс и отправилась бы за Вами в Штольберг, чтобы увезти Вас с собой. С тех пор как я увидела Вас там, такого печального и так сильно изменившегося, образ Ваш все время стоит у меня перед глазами.
Сердце подсказывает мне, что Вы никогда не совершали ничего дурного. И если Вы не доверили мне своей тайны, то вовсе не из страха перед законом, в этом я не сомневаюсь. Вы всегда говорили мне о своих врагах, могущество которых почти беспредельно. Я безумно боюсь, как бы они не узнали о Вашем убежище.
В нем подстерегающая Вас опасность будет особенно страшна. Как удобно совершить преступление и скрыть все следы в темном подземелье! У меня замирает сердце, стоит мне лишь подумать об этом. Вы там один, без всякой защиты. И как же они длинны, эти штольни и галереи! Кого Вы позовете на помощь? Вашим врагам не придется даже копать могилу, потому что на каждом шагу там разверзаются пропасти...»
Листок был измят и покрыт черными отпечатками пальцев. Было видно, что Винсент читал и перечитывал письмо, не успев даже вымыть рук после своей тяжелой, грязной работы.
Ирен посмотрела на отца. Девушка думала, что он пристально следит за ней, напряженно ожидая ее реакции на это послание.
Но она ошиблась. Глаза Винсента были закрыты, он сидел, откинувшись на спинку кресла.
Можно было бы подумать, что он спит, если бы не его медленно и беззвучно шевелящиеся губы.
– Вам плохо, отец? – встревоженно спросила Ирен, поскольку Винсент и впрямь походил на умирающего.
Карпантье вздрогнул и ответил:
– Париж так велик! И место, куда я должен отправиться, очень далеко отсюда!
Винсент немного помолчал и прибавил:
– Но ведь я в Париже! А? А он? Он ведь умер? Подтверди мне, что он лежит в могиле...
Голова Винсента упала на грудь. В следующий миг он думал уже о другом – и вскоре прошептал:
– После него пришла очередь Ренье. Остался один Ренье. Почему же Ирен сказала: «Я никогда не буду женой Ренье!»? Ах, у девушек всегда в голове ветер!
Голос Винсента звучал все глуше и глуше, и Ирен уже ничего не могла понять.
Она стала читать письмо дальше.
«Вот об этом я и думаю днем и ночью, мой дорого отец. Возможно, Вы были правы, когда столь спешно покинули Париж, но теперь сердце подсказывает мне, что опасность подстерегает Вас в глубинах Вашего страшного убежища.
Прошли годы. Вы даже не представляете, как вы изменились! Увидев Вас, я, Ваша дочь, едва Вас узнала. Ваши лучшие друзья, ваши заклятые враги встретят Вас на улице, взглянут в лицо – и не вспомнят Вашего имени.
Надежно спрятаться можно только в Париже. Я успокоюсь лишь тогда, когда Вы будете рядом со мной и я смогу заботиться о Вас.
Я не богата, но я работаю, у меня всегда хватит денег для нас двоих. Комната у меня большая. Из окон открывается вид на прелестную рощу, и я готова поклясться, что это – самое умиротворяющее зрелище на свете.