Королевские бастарды, стр. 77

Потом гость тихонько тронул спящего за руку.

– Ле-Маншо, – окликнул он Клемана, – просыпайся, мой мальчик! Ах, как он тебя!

– Кто меня звал? – заворчал несчастный.

– Ты меня, разумеется, не узнаешь, – усмехнулся посетитель. – Я пришел сказать тебе одну-единственную вещь: если можешь держаться на ногах, случай представляется прекрасный. Сегодня вечером, часов в восемь Кадэ-Любимчик будет работать на улице Пигаль в особняке де Сузей… но ты сейчас мало чего стоишь!

– Это вы, господин Мора? – спросил Клеман. – Я вас не вижу.

– Да и не можешь видеть, с тобой слишком дурно обошлись, – ответил гость. – Я оставлю тебе немножко выпивки – и попытайся уснуть. Сегодня вечером около восьми Кадэ-Любимчик будет работать на улице Пигаль… Пока!

И посетитель удалился.

Клеман на ощупь нашел бутылку водки.

Когда он с жадностью припал к горлышку, филантроп уже спустился с лестницы.

А теперь вернемся в особняк де Сузей.

Мы не забыли, что полковник запретил причинять вред незаконнорожденному сыну герцогини, и Маргарита заранее думала, в какую ловушку она заманит несчастную мать.

Графиня была женщиной; хоть она и не имела своих детей, но понимала, что вся материнская любовь должна излиться на того сына, который обделен и обижен судьбой.

И Маргарита решила устроить испытание, похожее на суд Соломона [22]; графиня не сомневалась, что внебрачным сыном окажется тот, кого Анжела будет всеми силами пытаться спасти от смерти. Итак, Маргарита рассчитывала, что герцогиня станет лгать ей во имя любви.

– Сударыня, – вновь заговорила Маргарита, стараясь обрести если не спокойствие, то, по крайней мере, ясность мыслей, – если вы вправе презирать и бояться нас как преступников, каковыми мы и являемся, то и мы имеем все основания не доверять вам. Ваша жизнь отнюдь небезупречна.

– О да! – отвечала Анжела, захлебываясь рыданиями. – Не спорю, я согрешила! Но возможно ли, чтобы на меня обрушилась столь жестокая кара?

– Мы не собираемся никого карать, – возразила Маргарита. – Мы хотим лишь получить гарантии. Мы знаем, что бумаги покойного герцога де Клара находятся у вас…

– Какие бумаги? – непонимающее взглянула на нее Анжела.

– Ваше свидетельство о браке и свидетельство о рождении дочери Морана Стюарта, – пояснила Маргарита.

– Вы заблуждаетесь; – воскликнула герцогиня. – Преступление, которое вы хотите совершить, окажется абсолютно бессмысленным! Я клянусь вам – вас обманули!

– Я не сержусь на вас за вашу ложь, – ответила Маргарита. – На вашем месте я вела бы себя точно так же!

Однако герцогиня не лгала, как не солгал и призрак, указав на особняк де Сузей как на то место, где должны были отыскаться бумаги, исчезнувшие из тайника.

Все объяснялось роковым несовпадением во времени. Бедная Клотильда шла сейчас по дороге из Сент-Уэн, торопясь принести в особняк де Сузей именно эти бумаги.

Маргарита вновь заговорила ледяным тоном:

– Будем исходить в наших рассуждениях из того, что эти документы у вас; тогда обе мы не ошибемся. Существует молодой герцог де Клар, принц де Сузей, который женится на единственной наследнице другой ветви де Кларов. Эта пара – и ваше, и наше достояние. Мы вовсе не против взять вас в долю. Хотите войти в банду Кадэ, госпожа герцогиня?

Анжела не ответила, но лицо ее исказилось от ужаса.

– Не хотите? – усмехнулась Маргарита. – Вы правы. Все равно вам придется испить горькую чашу до дна. Мы сейчас на вершине горы, и спуск неизбежен. Если бы вы знали, каковы ставки в этой игре, которая показалась бы вам скорее экстравагантной, чем варварской…

Глаза графини лихорадочно блестели – так, как блестит золото; дело в том, что Маргариту преследовало чудесное видение: шкатулка, полная шелковистых банкнот. Казалось, женщина опьянела.

– Так вот, ставки… – продолжала она прерывающимся голосом. – Но, впрочем, вы все равно мне не поверите! Речь идет о миллионах! Такое и вообразить-то невозможно! Но какое это имеет значение? Приговор вынесен! Вы сами подписали его, ибо слишком долго пытались всех обманывать. Один из молодых людей – лишний. До тех пор, пока их двое, мы вынуждены опасаться вашего коварства и уловок, а вы дали к тому немало поводов, поскольку лгали всюду и всегда, даже у смертного одра своего мужа. Альбертом назван в свидетельстве о рождении ваш сын от Вильяма де Клара, а ребенок, которого вы отдали камнерезу, желая получше спрятать мальчика, известен всем как Клеман. И когда он вырос, вы отправили его к нам в особняк Фиц-Роев под именем Жоржа. И за решетку тоже! Кинжал пустить в ход нетрудно, только бы знать, кому нанести удар… Вы могли бы отойти в тень, предоставив правосудию делать свое дело. В тюрьме же, добавлю я, у вашего сына оказались документы на имя Пьера Тарденуа. А с другой стороны, у вас в доме живет тот, кого считают секретарем герцога и называют Альбертом! Полная неразбериха. Вы слишком все запутали, сударыня! В грязной воде, которую вы замутили собственными руками, невозможно ничего разглядеть. И мы требуем, чтобы вы внесли в эту историю ясность. Вы сами должны во весь голос сказать: «Вот это – герцог де-Клар, а вот это – мой незаконнорожденный сын».

Анжела упала на колени.

Она пыталась заговорить и не могла. Женщину охватило отчаяние, и было оно самым безысходным из всех горьких чувств, какие только могут терзать человеческое сердце.

– Сударыня, сударыня, – залепетала герцогиня. – Сжальтесь надо мной, я люблю их обоих. – Несчастная сказала это, как ребенок, который просит прощения.

Маргарита отвернулась.

– Сударыня, – молила Анжела, ползая перед ней на коленях, – я в вашей власти. Я не хочу больше богатства! Я отказываюсь от титулов. Мы уедем из Франции далеко-далеко… так далеко, что не будем больше никому мешать. Сударыня! Вы не представляете ужаса этих нечеловеческих мук! Я вас заклинаю…

– Выбирайте, – тихо произнесла Маргарита.

– Выслушайте меня! – воскликнула герцогиня. Голос ее изменился, и мы должны признать, что в глазах Анжелы вспыхнул лукавый огонек, потому что и в этот роковой час она не забывала, ради кого бьется ее материнское сердце. – Выслушайте меня, я не буду вам больше лгать. Я отдам вам подлинного герцога де Клара, того, кто записан в свидетельстве о рождении как Альберт; пусть он женится на вашей Клотильде… Но оставьте в живых и мое второе дитя…

– Нет, – ответила Маргарита.

Герцогиня вскочила на ноги. Кровь бросилась ей в голову.

Анжела кинулась на Маргариту, но та тоже умела драться, как тигрица.

На секунду два искаженных, но очень красивых лица приблизились друг к другу. Глаза женщин встретились – и взоры их жгли и испепеляли.

Две пантеры изготовились к смертельной схватке.

– Я… Я убью тебя! – прохрипела Анжела. – У меня достанет сил, я знаю! Тебе не справиться со мной, берегись!

Но Маргарита не отступила. Она стояла, как скала. Рты их почти соприкасались, словно готовы были слиться в поцелуе.

С нервным смешком Маргарита произнесла:

– Безумная! Ты защищаешь своих детей, но я-то сражаюсь из-за двадцати четырех миллионов! Ты сумасшедшая, да, ты – сумасшедшая!

Графиня одним движением высвободилась из рук Анжелы и направилась к двери, неумолимая и холодная, как само золото, ради которого она была готова совершить любое преступление.

На пороге Маргарита обернулась и произнесла:

– Через четверть часа здесь должен быть тот, кто умрет! Я так хочу, и так будет. Иначе погибнут оба!

Анжела без чувств рухнула на пол.

XXVII

КИТАЙСКИЕ ТЕНИ

Бросая в лицо Анжеле эти страшные слова, Маргарита не лгала. Совет, который дал полковник прошлой ночью, появившись в особняке Фиц-Роев, был исполнен в точности, и вся банда Кадэ поднялась на ноги.

В каком бы жалком состоянии не пребывало теперь сообщество Черных Мантий, что-то от прежней дисциплины у них сохранилось. С шести утра и до полудня вестовые успели собрать резервный батальон бильярдистов из кабачка «Срезанный колос», в то время как основные силы бесшумно оккупировали особняк де Сузей, который по-прежнему показался бы стороннему наблюдателю прибежищем мира и покоя. Пиклюс (он же – господин Ноэль), Кокотт и другие бандиты пустились по следу слуг госпожи де Клар, чтобы помешать им вернуться в особняк.

вернуться

22

Соломон (ок. 965—928 гг. до н. э.) – третий царь Израильско-Иудейского государства, прославившийся своей мудростью; когда на суд к Соломону пришли две женщины, спорившие из-за ребенка (каждая утверждала, что она – его мать), царь повелел разрубить малыша надвое; настоящая мать тут же отказалась от сына, чтобы не обрекать его на смерть; ей Соломон и отдал живого и невредимого младенца