Королева-Малютка, стр. 80

Похоже было, однако, что все они слегка лукавили.

– Двадцать пять лет минуло с той поры, – снова заговорил Жафрэ, легонько похлопывая Комейроля по плечу, – как ты в кабачке «Нельская башня» произнес речь о бумажнике человека, убитого в последнюю карнавальную ночь. А знаешь, в те времена ты был замечательным оратором.

– Да и выглядел чуть поэлегантнее некоторых шпагоглотателей, – ответил бывший клерк нотариуса. – И у меня были отличные идеи. Многим из них этот тупоголовый паяц наверняка позавидовал бы.

– Но надо сказать, – продолжал Жафрэ, – что были два человека, способные и тебя поставить на место. Это Приятель-Тулонец и Маргарита Бургундская.

– Тогда, в те времена, мы все были хоть куда! – воскликнул Комейроль, у которого глаза засверкали и кровь прилила к щекам.

– Однако же не стоит забывать, – миролюбиво продолжал Жафрэ, – что прежде речь шла о несчастных двадцати купюрах по тысяче франков, а теперь мы говорим о миллионах. Господа, дорогие мои друзья, мы были молоды, пылки, у нас хватало иллюзий, надежд, стремлений. В юности можно чувствовать себя богачом, имея жалкие двадцать тысяч франков, но нынче у нас другие запросы, мы хотим иметь деньги и вовсе не хотим работать. В общем, надо признать: этот юный плут явился как раз вовремя!

– Он нам дорого обойдется! – заметил Комейроль.

– Верно, – согласился Жафрэ, – но мы же снова вернемся к нашему с ним разговору, когда дело дойдет до дележки. Конечно, сейчас именно он – хозяин положения, но скоро работа будет закончена, и тогда мы вновь поменяемся ролями. Не забывайте, что низшие чины нашего братства знают только нас.

– Я думал об этом, – сказал бывший клерк нотариуса.

– И я тоже, – сообщил доктор Самюэль, – мы, конечно, старики, но…

Он расхохотался, и остальные присоединились к нему.

– Но не такие уж дряхлые! – закончил Жафрэ, допивая последнюю каплю своего пунша.

Таким образом, сложившееся положение дел было подвергнуто сомнению.

– Вы правы, вы совершенно правы! – сказал Принц. – Вы еще хитрее его!

– И потом вот еще что, – снова начал Жафрэ. – Я полагаю, что после того, как дело будет сделано, мы заполучим столько денег, что нам станет совершенно безразлично, кто возглавляет эти самые Черные Мантии. Подумаешь, Отец-Благодетель! Нам-то что до какой-то тайной организации!..

– …к которой мы никогда не принадлежали! – вставил доктор Самюэль.

– Вот-вот… Я и говорю: какая разница, кто станет начальником – Аннибал Джоджа или же господин маркиз де Розенталь… Ба! Часы на Сен-Жак-дю-О-Па прозвонили десять, крошки мои, я иду в постель…

Он водрузил на черный шелковый колпак широкополую шляпу и, опираясь на палку, направился к двери.

От порога он обернулся к итальянцу и сказал ему со всегдашней своей нежностью в голосе:

– А ты, сынок, послушайся меня и не сбивайся с пути! В то же время тяжелая рука Комейроля опустилась на плечо виконта.

– Проклятье! – выругался он, пристально глядя на итальянца. – Повинуйся приказу, милейший! Если с малышом что-нибудь произойдет до завтрашнего вечера, тебя изрубят в котлету.

Он вышел. Самюэль последовал за ним молча, но взгляд его был достаточно красноречив.

Последним из членов клуба уходил сын Людовика XVII. Он пожал руку виконту и сказал ему:

– Кажется, твоя шкура не будет стоить и двух су, если ты сдвинешься с места, крошка моя. Наконец-то мы встретили настоящего мужчину.

Аннибал Джоджа, оставшись один, упал на диван и обхватил голову руками.

– И все-таки я не сдаюсь, – прошептал он. – И вряд ли они станут искать меня в Италии.

В то же самое время Симилор и его сын Саладен шли под руку по пустынным улицам, тянущимся за Люксембургским садом.

Саладен присоединился к своему почтенному папаше, как только покинул кафе «Массене», и с удовольствием поздравил его с успешным исполнением интереснейшей роли.

Они беседовали. Господину маркизу де Розенталю в этот вечер трудно было сдерживать чувства.

– Понимаешь, папа, – говорил он, когда впереди показалась Западная улица, – с этими мумиями я проверну только одно дело. Воровство – не мое призвание. Кража может послужить отправной точкой для порядочного человека, но, в общем, на свете нет ничего, кроме коммерции. Я уже обо всем подумал: тебе ведь хватит для полного счастья трех тысяч ливров ренты, правда?

– Но… – хотел был возразить Симилор.

– Давай подсчитаем, – не дал ему договорить Саладен. – За шестьсот франков у тебя будет не квартирка, а райский уголок; тысячи двухсот тебе с лихвой хватит на пропитание; еще четыреста уйдут на гардероб. У тебя останется еще шестьсот франков на мелкие расходы и на прачку. Если захочешь, ты можешь даже кое-что откладывать…

– Да, у тебя-то самого будет полтора миллиона! – вскричал возмущенный отец.

– Я, папа, – это совсем другое дело, – не моргнув глазом, ответил господин маркиз. – Я мог бы, если бы захотел, получить еще два миллиона и много чего в придачу, коли сыграл бы роль зятя. Я бы как сыр в масле катался, уверяю тебя! Я всерьез подумывал об этом, но решил, что есть одно непреодолимое препятствие: моя жена. Я, видишь ли, родился холостяком, нельзя же себя переделать… А впрочем, эта история не может тянуться слишком долго: в один прекрасный день эта Сапфир еще сыграет с нами шутку. Я уж не говорю о Джоджа – пока, правда, я держу его в руках, но ведь есть еще Эшалот и Канада, которые тоже хлопочут… В общем, надо ковать железо, пока горячо, и сделать все побыстрее. Все должно быть закончено за три дня – и тогда мадемуазель Сапфир сможет наконец показывать свою вишню, единственную и неповторимую, кому ей заблагорассудится, а я умою руки. Эй! Кучер!

Проезжавший мимо фиакр остановился.

– Папа, – сказал Саладен, становясь на подножку, – можешь прогуляться пешком или садись на козлы, мне надо потолковать с самим собой.

Он скрылся в глубине экипажа и захлопнул дверцу перед самым носом своего родителя.

XI

РОДИНКА

Юная модистка, которую Саладен демонстрировал своему отцу Симилору через витрину магазина мод на бульваре Ришелье, звалась просто – Маргерит Баумшпигельнергартен (произносилось: «Боспигар»). В свое время она родилась в Германии, откуда и прибыла в Париж вместе с сотнями себе подобных и ничем не примечательных девиц.

Мы знаем, что Симилор нашел в ней большое сходство с мадемуазель Сапфир. Правда, немке недоставало грации, однако же Маргерит Баумшпигельнергартен, более известная под кличкой Гит-Чего – Изволите, была очень красивой особой то ли семнадцати, то ли восемнадцати лет, выглядевшей всего лишь на пятнадцать.

Ее прозвище – Гит-Чего-Изволите – не имело никакого отношения к ее взглядам на мораль, вполне, впрочем, соответствовавшим нравам, царящим среди модисток. Оно лишь указывало на то, что число профессий, перепробованных ею, несмотря на молодость, было очень велико. Она отличалась редкой ловкостью, и ей все всегда удавалось, но в то же самое время она была настолько ленивой, что ей случалось страдать от голода единственно потому, что она не хотела нигде служить.

Она продавала метлы на улицах, пела на перекрестках, выступала как статистка в маленьких театриках, шила сорочки, прошивала подтяжки и ботинки; кроме того, как говорили ее враги, умудрилась провести несколько месяцев в Сен-Лазар.

Тем не менее она всегда умела пристроиться на работу даже в почтенные дома, потому что никто во всем Париже не мог так, как она, из ничего соорудить изумительного изящества шляпку.

В последнее время господин маркиз де Розенталь считался в шляпном ателье любовником Гит-Чего-Изволите. Ее приятельницы вовсе не думали, что маркиз похож на богатого наследника из предместья Сент-Оноре, но им нравились его тщательно причесанные прекрасные волосы; когда же они узнали, что он увлекается игрой на бирже, то стали наперебой поздравлять подружку.

Сборище биржевых маклеров всегда имело странное очарование в глазах этих девиц.