Карнавальная ночь, стр. 80

Леон был сражен. Как ослепительно проста была эта истина!

– Ты думаешь, они так скажут? – недоверчиво спросил он. – Ты уверена?

– Скажут, – ответила Роза. – Обещаю тебе.

– Лучше бы найти документы, – усмехнулся Леон. – Суд так цепляется!..

– Откуда такое недоверие? – прервала его Роза. – Прежде ты говорил, что на полицию наговаривают лишь преступники.

– Я был прав! – сердито сказал нотариус, готовый ухватиться за соломинку. – Полиция – рука правосудия, и рука честная, да поможет ей Бог! А суды – глаза, которые могут страдать близорукостью или дальнозоркостью. Поэтому мне страшно. Я хотел и хочу вернуть грамоты!

– Ты их получишь, братец, – медленно и печально произнесла Роза.

Леон удивленно посмотрел на нее; в его взгляде мелькнуло подозрение, но она не обиделась, а улыбнулась кротко и даже весело.

– Ты слишком много обещаешь. Уж не действуешь ли ты по чьему-то наущению? – сказал Леон.

Поскольку сестра не отвечала, он заговорил снова, серьезно и ласково, и его нежность, пробужденная волнением нежность брата, явно брала верх:

– Ты, сестра, сама того не желая и не ведая, ввязалась в опасную интригу. Видишь ли, проявления в мире зла, как и добра, становятся все изощреннее, люди делаются изобретательнее. Сегодня можно попасть в невидимые сети, сплетенные из прочнейших тонких нитей, как тенета Вулкана. Ты – всего лишь неопытная девушка, я уже успел познать жизнь. Тебе невдомек, какие пропасти таит путь, на который ты так необдуманно ступила.

– На моем пути нет никаких пропастей. Стезя моя пряма и залита светом. Пропасти – на пути, приведшем тебя к Лекоку и его сообщникам…

– Боюсь, – пробормотал Леон, – именно сообщники и последыши того самого Лекока угрожают и тебе. Могу поклясться, Черные Мантии рыщут где-то поблизости.

– Да, в этом можно не сомневаться, – сказала Роза. Она побледнела, но голос ее не дрогнул. – Черные Мантии тут как тут.

– Кто тебе об этом сказал? – в страшном волнении воскликнул Леон. – Выходит, Господин Сердце и принцесса знали?..

– Ролану де Клар ничего не известно, по крайней мере, мне он о том не говорил, – вновь начала Роза. – Принцесса Эпстейн тоже ничего не знает. Знаешь ты, ты же сам мне все и рассказал. Помнишь, ты как-то объяснил ту дьявольскую уловку, я запомнила ее на всю жизнь. Ты мне поведал о ней после трагической гибели Лекока, тогда только о ней и говорили. Ты мне объяснил – я нарочно повторяю – дьявольский закон Черных Мантий, которому они следуют во всех своих злодеяниях: совершая преступление, готовь жертву правосудию. Меня удивила тогда твоя осведомленность. Казалось бы, если честный человек знает этот догмат религии убийц, он без труда упредит их расчеты. Ты прав, я всего лишь неопытная девица, но ты-то, так кичащийся своим знанием жизни, ты не только не смог ничего предпринять против них, но – подумай только – ведь именно тебя Черные Мантии во исполнение чудовищного своего правила избрали будущим козлом отпущения. Ты им подходишь вдвойне: во-первых, и впрямь замышлял преступление, во-вторых, тяжко раскаиваешься. Тебе грозит суд потому лишь, что Черные Мантии, обокрав тебя, теперь в тебя же тычут пальцем и вопят: держи вора!

Леон понурил голову.

– И ведь ты все знаешь, – продолжала Роза, глядя на брата горящими глазами, – гордишься своим опытом, ты достаточно проницателен, чтоб заметить и угадать эту тонкую и крепкую стальную паутину, подобную тенетам Вулкана – и ничего не можешь поделать! Так вот, я, твоя сестра, пошла к тем, кто способен вступить в схватку, и сказала: идите к моему брату, у него есть оружие, он вручит его вам!

Леон посмотрел на нее. Бог весть, какие чувства обуревали его.

– Роза, сестра моя, ты сделала это?! – воскликнул он.

– Сделала. Ты же сам просил меня встретиться с Нитой.

– С Нитой да, но…

– Братец мой, Нита и Ролан теперь неразделимы.

Он выдернул у Розы свою руку и прошептал:

– Сестра, ты против меня!

Она поднялась с кресла, села к нему на колени и запечатлела на лбу долгий материнский поцелуй, каким осушают слезы больного ребенка.

– Взгляни на меня, – сказала она, – я ведь не плачу. Хотя это моя первая и последняя любовь, другой не будет. Придется забыть. Помнишь, в Морване, на одной из отцовских ферм, жили брат с сестрой, оба вдовые. Объединим и мы нашу печаль, будем жить в мире с совестью. Жизнь скоротечна, а за гробом ждет вечный покой.

Слушая тихую проповедь Розы, он задумчиво играл ее волосами.

– Ты сущий ангел! – тихо сказал он. – Такая юная, такая обольстительно прекрасная! Послушай! – прервал он себя. – Ради тебя я готов на все! Но я не верю этому человеку, хоть убей! И он не станет доверять мне!

– Ошибаешься, брат, – сказала она, целуя его. – Он доверяет тебе и докажет это, потому что скоро придет сюда.

– Сюда? Ко мне?

– Да, к тебе, сюда.

– Но когда?

– Нынче вечером.

– Нынче вечером? – встревожено повторил Леон. – Но это невозможно!

– Ты ждешь еще кого-то? – недоуменно спросила девушка.

– Да… Роза, прежде чем умереть, я помешаюсь! – в отчаянии воскликнул молодой нотариус.

Она чувствовала бешеное биение крови в вене на его виске, слышала, как колотится сердце.

И тут со двора донесся стук колес. Брат и сестра вздрогнули.

Внизу позвонили в дверь.

Леон хотел подняться, но Роза удержала его.

– Дорогой мой брат, – произнесла она тихим голосом, – Ролан де Клар – твой друг и твоя единственная надежда и спасение, поверь мне. Но кого еще ты ждешь? Ты молчишь? Помнишь, в детстве у нас была игра: к отцу приходило много людей, и мы пытались угадать, кто добрый, а кто злой. Мне кажется, шаги, которые мы слышим на лестнице, несут тебе либо счастье, либо горе. Попробую угадать: если это Ролан де Клар – мы спасены…

– Довольно глупостей! – перебил Леон, не спуская глаз с двери.

– Если же не он… – начала было Роза де Мальвуа. Она не договорила. Дверь распахнулась, и новый лакей возгласил громко и торжественно:

– Герцогиня Маргарита де Клар!

ГРАФИНЯ

Нынешний век – век превращений, и мы ничуть не рассчитываем поразить читателя, сообщив, что девка из Латинского квартала обернулась графинею. Тем более что в этой девке из Латинского квартала было немало от графини.

Слава Богу, все мы такого насмотрелись: мир меняется прямо на глазах! Не успели расстаться с бедолагой, одолжившим денег на веревку и мыло, как глядь! – он уже богач, владелец двадцати миллионов и царит в светских салонах, куда прежде его допустили б разве что разносить пунш да мороженое тем, кто сегодня готов лобызать подошвы его августейших сапог. Дело самое житейское и волнует разве что того смельчака, что смиренно зарабатывал себе кусок хлеба, крича во весь голос: «Да здравствует Лига!», а нынче плотно завтракает, обедает и ужинает, и все после того, как в один прекрасный день язык у него раздвоился и выкрикнул: «Да здравствует король!»

Таков наш век. Грязные задворки в одно прекрасное утро превратились в бульвары. Все здесь дышит благополучием, ничто не напоминает о нищете. А если какой брюзга напомнит – над ним посмеются, и с полным правом. И то сказать – разумно ли упрекать полный света и воздуха бульвар за то, что он потеснил вонючие переулки?

Таков наш век. Маргарита Садула, графиня дю Бреу де Клар, являла собою исключение лишь в том, что как две капли воды походила на настоящую графиню.

Ибо для выскочек, детей случая, есть своя кара, и всемогущий век не в силах ничего тут поделать. Все они несут клеймо своего прошлого, и свет, балуя их, не перестает посмеиваться.

А вот у Маргариты такого клейма не было, и графиня из нее вышла безупречная. Хотите знать, почему? Скажу: она попросту не страдала излишком усердия, который Талейран назвал самой неизлечимой и губительной болезнью выскочек любого пола и достатка.

Уж больно они прилежны, и все слушаются внутреннего голоса, который нашептывает: большой Жан, маловато же в тебе герцогского! И тогда герцогское начинает бить из Жана через край, что еще хуже!