Горбун, Или Маленький Парижанин, стр. 96

Вот почему господин де Барбаншуа, понятия не имевший о том, что с ним произошло, проснулся на следующее утро в сточной канаве на улице Пьера Леско в состоянии, описывать которое нет нужды. Именно этот труп несли Ориоль и Мон-тобер на носилках.

Хвастать своим ночным приключением барон не стал, но его ненависть к регентству только усилилась. Во времена покойного короля он раз двадцать оказывался под пиршественным столом, но ничего подобного с ним не случалось. Ковыляя домой к госпоже баронессе, очень о нем тревожившейся, он бормотал себе под нос:

— Ну и нравы! Сыграть подобную шутку с таким человеком, как я. Куда мы идем, я вас спрашиваю?

Последним через дверь в комнате Лебреана вышел горбун. Он очень долго пересекал Двор улыбок, который вовсе не был широк. Выйдя из Фонтанного двора на улицу Сент-Оноре, он не раз присаживался на каменные тумбы, стоящие подле домов. Когда он вставал, из его груди всякий раз вырывался стон. В передней регента произошла ошибка: горбун вовсе не был пьян. Не будь у принца Гонзаго столько других забот, он непременно бы заметил, что в эту ночь зубоскальство горбуна было не самой высшей пробы.

От угла дворца до дома на Певческой улице, где жил де Лагардер, было не более десяти шагов. Чтобы преодолеть это расстояние, горбуну потребовалось десять минут. У него не осталось больше сил. По лестнице, ведущей в комнату Луи, он взбирался на четвереньках. По пути он заметил, что дверь на улицу взломана и распахнута настежь. Дверь в комнату Луи тоже была взломана и распахнута. Горбун вошел в первую комнату. Дверь во вторую комнату, куда никто не смел заходить, была сорвана с петель и валялась на полу. Горбун оперся об косяк и захрипел. Он попытался позвать Франсуазу и Жана Мари, но не смог. Упав на колени, он дополз до сундука, в котором хранился пакет с тремя печатями, описанный нами уже не раз. Сундук был расколот с помощью топора, пакет исчез. Горбун рухнул на пол, словно мученик, ожидающий спасительного последнего удара.

На луврской часовне пробило пять. Начало светать. Медленно, очень медленно горбун, опираясь на руки, сел. Ему удалось расстегнуть черный шерстяной плащ, снять его и стащить оказавшийся под ним белый атласный полукафтан, весь пропитанный кровью. Этот роскошный, но страшно измятый полукафтан в сущности приостановил кровь, сочившуюся из глубокой раны.

С кряхтеньем и стонами горбун дополз до шкафа, где было свежее белье и кувшин с водой.

Теперь он мог хотя бы промыть рану, кровью из которой был пропитан полукафтан.

Полукафтан принадлежал Лагардеру, но рана кровоточила на плече у горбуна.

Он, как сумел, перевязал ее и глотнул воды. Затем присел на корточки: ему немного полегчало.

— Вот так! — прошептал он. — Теперь я один. У меня отняли все — и оружие, и сердце!

Отяжелевшая голова упала на руки. Через несколько мгновений он приподнял ее и проговорил:

— Господи, не оставляй меня! За двадцать четыре часа я должен вновь сделать то, чему посвятил восемнадцать лет!

5. БРАЧНЫЙ КОНТРАКТ

1. И СНОВА ЗОЛОТОЙ ДОМ

В особняке Гонзаго работа не прекращалась всю ночь. Все клетушки были закончены. Наутро явились купцы, чтобы обставить свои четыре квадратных фута. Большая зала тоже была поделена на каморки, в ней стоял острый запах свежестроганых еловых досок. В саду тоже все было переделано. От роскошных аллей не осталось и следа. Лишь тут и там торчало несколько изуродованных деревьев, да на углах улочек, возникших между рядами лачуг, которые появились на месте цветников, кое-где виднелись статуи.

В центре небольшой площади, неподалеку от бывшей конуры Медора и прямо напротив крыльца, виднелась статуя Целомудрия на мраморном пьедестале. Случай — большой насмешник. Кто знает, не появится ли в грядущие века на месте нашей нынешней биржи какой-нибудь незамысловатый памятник?

К рассвету все было готово. Появились и маклеры. Искусство биржевой игры находилось еще в зародыше, но это уже было искусство. Люди волновались, метались, продавали, покупали, жульничали, крали — короче, проворачивали дела.

Окна принцессы Гонзаго, выходившие в сад, были закрыты толстыми ставнями. На окнах же принца были шелковые, шитые золотом занавески. Ни принц, ни принцесса еще не выходили. Господин де Пероль, покои которого были на самом верху, лежал в постели, но не спал. Он только что подсчитал барыш за прошлый день и присовокупил его к содержимому весьма почтенного вида шкатулки, стоявшей у его изголовья. Он был богат, этот преданный господин Пероль, он был скуп или, вернее, жаден, поскольку страстно любил деньги именно за то, что с их помощью можно добыть столько приятных вещей.

Нет нужды говорить, что он был начисто лишен предрассудков. Он загребал обеими руками и рассчитывал к старости сделаться очень важным вельможей. Это был своего рода аббат Дюбуа, но принадлежащий Гонзаго. Аббат Дюбуа, принадлежавший регенту, хотел стать кардиналом. Мы не знаем в точности, до каких пределов простиралось честолюбие немногословного господина де Пероля, однако к тому времени в Англии уже был изобретен новый титул: «Milord Million». 122 Скорее всего, Пероль хотел стать «его светлостью Миллионом».

В этот утренний час к нему с докладом явился Жандри.

Он рассказал, как два эти несчастные новичка, Ориоль и Монтобер, донесли труп Лагардера до моста Марион и там бросили в реку. Половину денег, отпущенных его хозяином для расплаты с негодяями, Пероль присвоил себе. Он рассчитался с Жандри и отправил его прочь, но тот перед уходом проговорил:

— Нынче добрых молодцов найти не так-то легко. А у вас под окном стоит бывший солдат моей роты, на которого можно при случае положиться.

— Как его зовут?

— Его все называют Китом. Он силен и глуп, как бык.

— Найми его, — велел Пероль. — Это на всякий случай, я надеюсь, что с насилием мы покончили.

— Надеюсь, что нет, — ответил Жандри. — Так я его лучше найму.

Он спустился в сад, где Кит, стоя на своем посту, тщетно пытался бороться со своим счастливым и все больше входившим в моду соперником Эзопом II, или Ионой.

Пероль встал и отправился к хозяину. Там он с удивлением обнаружил, что его опередили. Принц Гонзаго давал аудиенцию нашим друзьям, Плюмажу-младшему и брату Галунье; несмотря на ранний час, оба, вычищенные и свеженькие, уже явились на службу.

— Послушайте, ребята, — завидев их, осведомился Пероль, — чем вы занимались вчера во время праздника?

Галунье пожал плечами, а Плюмаж отвернулся.

— Насколько для нас почетно и радостно служить его светлости, — проговорил Плюмаж, — настолько противно иметь дело с вами, сударь. Не так ли, сокровище мое?

— Друг мой, — ответил Галунье, — ты читаешь в моем сердце.

— Вы меня слышали, — заговорил Гонзаго, который выглядел усталым. — Сегодня же утром вы должны внести в это дело ясность, добыть осязаемые доказательства. Я хочу знать, жив он или мертв.

Плюмаж и Галунье поклонились на учтивый и изысканный манер, благодаря которому они снискали славу самых изысканных головорезов Европы. Они быстро прошли мимо Пероля и удалились.

— Позвольте вас спросить, ваше высочество, — промолвил побледневший Пероль. — О ком это вы изволили говорить — жив или мертв?

— О шевалье де Лагардере, — ответил Гонзаго; его гудевшая голова упала на подушку.

— Но почему вы сомневаетесь? — спросил изумленный Пероль. — Я же только что расплатился с Жандри.

— Жандри порядочный жулик, а ты начинаешь стареть, Пероль. Нам служат скверно. Пока ты спал, я все утро работал. Видел Ориоля и Монтобера. Почему наши люди не сопровождали их до самой Сены?

— Своей цели вы достигли Вы же сами решили, ваша светлость, заставить своих друзей…

— Друзей! — воскликнул Гонзаго с таким презрением, что Пероль онемел. — Я сделал правильно, и ты не ошибся: это мои друзья. Дьявольщина! Они должны верить, что ходят у меня в друзьях! Кого можно использовать напропалую, если нет друзей? Я хочу их приручить — понимаешь? Привязать к себе тройным узлом, приковать цепями. Если бы у господина Горна 123 была сотня таких болтунов, регенту пришлось бы заткнуть уши. Всем другим делам регент предпочитает отдых. Я, конечно, не очень-то опасаюсь графа Горна, однако…