Горбун, Или Маленький Парижанин, стр. 19

Дважды раненый Жоэль де Жюган. Фаэнца, Плюмаж и Галунье были нацелены на Лагардера, а трое испанцев должны были сразиться с Невером.

Первая группа по сигналу должна была начать отступление, а вторая, напротив, держаться во что бы то ни стало. Между ними были поделены оставшиеся в строю разбойники и контрабандисты.

Начиная с первой атаки, Плюмаж и Галунье старались держаться позади, Жоэль и итальянец, подданный нашего Святейшего отца 23, уже получили изрядную взбучку. В тот же миг Лагардер, обернувшись, отметил своим клинком физиономию Матадора, слишком близко подошедшего к господину де Неверу.

Прозвучал крик:

— Спасайся, кто может!

— Вперед! — пылко воскликнул Маленький Парижанин.

— Вперед! — подхватил герцог.

И оба бросились в атаку с кличем:

— Я здесь! Я здесь!

Враги бежали от Лагардера, и в мгновение ока он был уже в конце рва.

Но герцог наткнулся на стальную стену. И тем не менее он все-таки продвинулся на несколько шагов.

Он был не из тех людей, кто зовет на помощь. Дрался он великолепно, и одному Богу ведомо, как тяжко пришлось троим испанцам. Пинта и Сальданья уже были ранены.

И в этот миг железная решетка, перекрывающая нижнее окно, отворилась. Невер находился примерно в трех туазах от него. Распахнулись ставни. Но он в пылу сражения и из-за шума не слышал этого. Два человека спрыгнули в ров. Невер не видел их. Оба держали обнаженные шпаги. У того, что повыше, на лице была маска.

— Победа! — вскричал Маленький Парижанин, не видя перед собой врагов.

Невер ответил ему криком агонии.

Один из спрыгнувших в ров, тот, что был выше ростом и скрывал лицо под маской, сзади пронзил герцога шпагой. Невер упал. Удар был нанесен, как говорили в ту эпоху, по-итальянски, то есть чрезвычайно умело, с точностью хирурга, делающего операцию.

Последовали еще несколько трусливых ударов, но в них уже не было нужды. Падая, Невер сумел обернуться. Его тускнеющий взор остановился на человеке в маске. Лицо умирающего исказилось от горестного недоумения. Тонкий серп месяца только сейчас вышел на небосклон за башнями замка. Его еще не было видно, но его слабый свет несколько рассеял тьму.

— Ты! — прошептал Невер. — Гонзаго, мой друг, за которого я стократно отдал бы жизнь…

— Мне достаточно взять ее всего лишь раз, — холодно молвил человек в маске.

Голова герцога упала.

— Он мертв, — бросил Гонзаго. — Теперь на второго!

Но идти на второго не было необходимости, он сам шел сюда. Когда Лагардер услышал предсмертный хрип герцога, из его груди вырвался, нет, не крик — рычание. Убийцы позади него успели перестроиться. Но кто способен удержать прыгнувшего льва? Двое покатились на траву, и Лагардер прорвался. Когда он оказался около Невера, тот приподнялся и прошептал:

— Брат, помни… и отомсти…

— Богом клянусь, — вскричал Маленький Парижанин, — все, кто был здесь, умрут от моей руки!

Под мостом заплакала девочка, словно предсмертный хрип отца разбудил ее. Но это звуке остался незамеченным.

— Бей! Бей! — кричал человек в маске.

— Я не знаю только тебя, — вызывающе бросил Лагардер, оставшийся один против всех. — Я дал клятву, и мне нужно будет распознать тебя, когда придет срок.

Между человеком в маске и Маленьким Парижанином стояли пятеро наемных убийц и г-н де Пероль. Но вид их явно свидетельствовал, что они не решаются нападать. Лагардер схватил связку сена и, прикрываясь ею как щитом, прошел, подобно ядру, сквозь группу защитников замаскированного. Теперь перед вставшим наизготовку человеком в маске были только Сальданья и Пероль. Лагардер взмахнул шпагой, и она, миновав Пероля, оставила на руке Гонзаго широкую кровавую рану.

— Ты отмечен! — отступая, крикнул Лагардер.

Лишь он один услышал плач проснувшейся девочки. Через миг он оказался под мостом. Месяц вышел из-за башен. Все увидели, как Лагардер поднял с земли сверток.

— Убейте его! — задыхаясь от ненависти, прохрипел Гонзаго. — Это дочка Невера! Добыть ее любой ценой!

Лагардер уже держал ребенка на руках. Наемные убийцы выглядели, как побитые собаки. Они не решались напасть на него. Нерешительность их еще более усилил Плюмаж, пробормотавший:

— Мальчик всех нас тут порешит.

Чтобы добраться до лесенки, Лагардеру оказалось достаточно взмахнуть шпагой, сверкнувшей в лунном свете, да крикнуть:

— Прочь с дороги, мерзавцы!

Все инстинктивно попятились. Он взобрался по лестнице. С дороги донесся топот копыт скачущего кавалерийского отряда. Наверху Лагардер, залитый лунным светом, обернулся лицом к врагам и, высоко подняв девочку, которая, взглянув на него, заулыбалась, громогласно объявил:

— Да, это дочь Невера! Ее защищает моя шпага и попробуй только добраться до нее ты, подлец, нанявший убийц и трусливо нанесший предательский удар в спину. Отныне на тебе моя метка. Где бы ты ни был, я узнаю тебя, и когда пробьет срок, если ты не придешь к Лагардеру, Лагардер придет к тебе!

2. ТВОРЕЦ НЕВЕРА

1. ЗОЛОТОЙ ДОМ

Уже два года как умер Людовик XIV, переживший двух своих наследников — Дофина и герцога Бургундского 24. Престол перешел к его правнуку, малолетнему Людовику XV. Великий король ушел из жизни — всецело и во всем. Он оказался лишен того, чего после смерти не лишен никто. Стократ более несчастный, чем самый последний из его подданных, он не смог обеспечить исполнения своей предсмертной воли. Правда, притязания распорядиться посредством собственноручно написанного завещания почти тридцатью миллионами подданных — могли показаться совершенно непомерными. При жизни Людовик XIV мог дерзнуть и на большее. Но завещание покойного Людовика XIV, похоже, превратилось в ни к чему не обязывающий клочок бумаги. Его попирали все кому не лень. Оно не интересовало никого, кроме легитимных детей 25 почившего монарха.

В царствование дяди Филипп Орлеанский носил маску шута, точь-в-точь как Брут 26. Только цель у него была совершенно противоположная. Едва из дверей королевской спальни прозвучал крик «Король умер, да здравствует король!» — Филипп Орлеанский сбросил матку. Регентский совет, учрежденный Людовиком XIV, тихо угас. Остался только регент, каковым и был герцог Орлеанский. Принцы крови подняли крик, герцог Мэнский 27 возмущался, а герцогиня, его супруга, злословила, но нация, почти не интересовавшаяся этими надушенными бастардами, оставалась равнодушной. Если не считать заговора Челламаре 28, который Филипп Орлеанский подавил политическими средствами, эпоха Регенства была спокойной.

То была странная эпоха. Не знаю, можно ли сказать, что она оболгана. Некоторые литераторы время от времени пытаются доказать несостоятельность презрения, которое все испытывают к ней, но большинство пишущих в полном согласии улюлюкают и оглушительно освистывают ее. История и мемуары в этом смысле вполне единодушны. Ни в какой другой период человек, сотворенный из горстки грязи, так явно не подтверждал свое происхождение. Оргия царила, золото стало богом.

Когда читаешь о безумных кутежах и ожесточенной спекуляции бумажками, выпущенными Лоу 29, создается впечатление, будто присутствуешь при пиршествах финансистов нашего времени. Правда, тогда Миссисипи была единственной приманкой. А у нас сколько угодно соблазнительных наживок. Цивилизация в ту пору еще не сказала свое последнее слово. То, что происходило тогда, было детской забавой, но забавой многообещающего ребенка.