Черные Мантии, стр. 96

– Это был Человек, это был Благодетель! – напыщенно продекламировал Приятель-Тулонец, словно погребальная церемония уже началась.

– Братья мои! – торжественным тоном продолжил он. – Вы, кажется, полагаете, что я припоздал. И в каком-то смысле это действительно так: я припоздал, чтобы отвоевать причитавшееся вам. Но причитавшееся мне я получил: несколько дней тому назад Отец передал мне из рук в руки талисман с тайной Черных Мантий и изрек свою последнюю волю.

– Что ты искал у него под рубашкой, если талисман у тебя? – жестким тоном задал вопрос доктор.

– Покажи талисман! – потребовал граф.

– Я покажу талисман на ассамблее, которая будет созвана для знакомства с наследником Отца, там же я объявлю его последнюю волю и расскажу подробно о той огромной операции, которую он задумал перед своей смертью… это могу сделать только я. У вас есть какие-то возражения?

– Что ты искал под его рубашкой? – повторил свой вопрос доктор.

– Я искал конверт, предназначенный мне, но я его не нашел. Отец отдал мне талисман – тайна должна принадлежать только одному человеку. А сокровища предполагалось разделить между всеми вами, но, как известно, у умирающих свои причуды: старик ни в какую не хотел расстаться с ключом от клада при своей жизни – распроститься с золотом не так легко.

– Это верно, – заметил лжесвященник, – он питал слабенькую надежду пожить еще.

– Я искал ключ и пояснительное письмо – оно должно было ввести вас во владение наследством. Но вы и сами видели, что у его постели до меня побывала женщина. Мы следили за ней, это правда, но в жилах ее течет корсиканская кровь: она отважна, ловка и коварна… Заметили вы один интересный момент… графиня низко склонилась, чтобы поцеловать старика?

– Верно, – зашумели вокруг, – момент подозрительный.

– Эта женщина всегда выступала против нас, даже когда была ребенком.

– Верно! Верно! Ее родители тоже старались держаться от нас подальше!

– Эта женщина украла ваше богатство, чтобы отдать врагам, отняла у вас наследство, которое сразу сделало бы вас богатыми. Отец мертв, и ей некем больше прикрыться от нашего наказания. Эта женщина должна умереть.

Семь голосов дружно подтвердили справедливость приговора:

– Да будет так: она должна умереть!

Граф Корона, разразившись циничным смехом, добавил:

– Я ревнив. Прошу не вмешиваться в это дело – я с ней управлюсь сам.

XXVIII

АГЕНТСТВО

«Агентство Лекока», чей знаменитый порог мы наконец-то переступаем, производило богатое впечатление и пахло деньгами: не теми деньгами вроде ренты, что являются периодически, подобно приливу, создавая интерьеры чистенькие, благопристойные и блистающие порядком, а деньгами капризными, артистическими, добываемыми то тут, то там разными способами, деньгами от комбинаций, махинаций и спекуляций, что называется, деньгами шальными, какие водятся у азартного игрока. Как бы далеко ни отстояло от нас царствование Луи-Филиппа, совершенно очевидно, что уже в те времена Париж, город богатый, нарядный, плутоватый и чрезмерно изобретательный, умел гнать деньги из самых разнообразных фривольных промыслов. Рекламные объявления, этот барометр цивилизации, появились уже тогда; вовсю процветали свадебные конторы и бюро знакомств.

За двухстворчатой дверью, украшенной вывеской «Агентство Лекока», располагалась обширная передняя, оборудованная под канцелярию и разделенная в ширину на две равные части, одна из которых предназначалась для публики, а другая Для служащих, защищенных решеткой и шелковыми зелеными занавесками. Комната походила на вестибюль второразрядного банка или на контору биржевого маклера. Хотя было воскресенье и отбило уже девять часов вечера, за шелковой занавеской слышались голоса, там, видимо, продолжали усердно трудиться. За конторой следовал салон, обставленный спокойно и с претензией на благородство: пунцовый бархат и лакированное красное дерево, часы, украшенные философическим сюжетом, богатые канделябры не очень удачной модели, потертый абиссинский ковер, круглый столик с разбросанными политическими брошюрами, огромный рояль, картины в дорогих рамах. Все было рассчитано на то, чтобы ослепить посетителя. Освещенный безрадостным светом настольной лампы салон пустовал.

Трудно одним словом определить физиономию кабинета, который шел за салоном. Он был большого размера и вида вполне официального, но хранил устойчивый запах трубочного табака. В 1842 году трубка не занимала в свете того высокого положения, что ныне, наши нравы еще подлежали отшлифовке. Запах табака респектабельным не считался, но зато раскиданные повсюду груды важных бумаг, элегантного вида папки, мебель, строгая и внушительная, придавали кабинету поистине министерскую солидность. В таком месте работают по-крупному – это сразу бросалось в глаза. Над чем работают? Пожалуйста, полюбуйтесь, если угодно: все на виду и никаких тайн – на письменном столе цилиндрической формы валяются в беспорядке чуть ли не поэтическом официальные бумаги и даже распечатанные письма. Полное отсутствие предосторожностей, разумеется, свидетельствует о честности: те, кому нечего прятать, внушают доверие.

С другой стороны, подобная, демонстрирующая христианскую праведность, небрежность, может сослужить агентству плохую службу – ведь оно занимается чужими делами. Успокойтесь: агентств, не умеющих хранить тайны, не бывает. Скрытность – первейшее условие этого ремесла. Глава такой фирмы – исповедник, его кабинет – могила. Попробуйте этот кабинет обыскать, переверните его вверх дном, вы не найдете ничего существенного, разве что клюнете на наживку, приготовленную специально для такой рыбки, как вы. Невинного вида кабинеты существуют в таких агентствах для отвода глаз, настоящие же дела творятся в других, более интимных помещениях, недоступных для широкой публики. Дела сложные и запутанные, которые не по зубам учреждениям официальным, разрешаются в таких вот безвестных конторах, не претендующих на отличия и дипломы.

Лампа на камине, парная с той, что горела в салоне, освещала полуоткрытую дверь в будуар, предназначенный для приема дам. Будуар изо всех сил старался казаться кокетливым, тем не менее аромат трубочного табака царил и здесь. В те времена курить при дамах считалось дерзостью, значит, фавн, обитавший в этих пещерах, считал себя вправе не соблюдать стеснительных приличий. Стены будуара украшали галантного жанра картины, в том числе две уменьшенные репродукции Прадье; на столике розового дерева, инкрустированном медью, расположились модные журналы и искусно выполненные литографии Гаварни; вазы были наполнены цветами; свободно ниспадающие бархатные шторы прикрывали окна. Имелось, разумеется, и необходимое количество входов и выходов, чтобы дамы отбывающие не столкнулись ненароком с дамами прибывающими.

Увы! Такого будуара не было в агентстве у Эшалота! Там не было ни прихожей, ни служащих за зеленой шелковой занавеской, там не было ни салона, ни будуара..Симилор, блистательный, но бесполезный, приносил вреда больше, чем пользы, разве что Саладен, хоть и разводивший в мансарде много дополнительной грязи, мог все-таки сойти за единственный предмет роскоши. Эшалоту всегда не хватало тридцати пяти франков, чтобы заработать по-крупному!

Будуар был последним официальным помещением «Агентства Лекока». Маленькая площадка черной лестницы отделяла его от столовой, с которой начинались личные апартаменты шефа фирмы. Спальня господина Лекока, выдержанная в гиперанакреонтическом стиле, тоже выходила на эту лестничную площадку. По слухам, он вел весьма бурную интимную жизнь.

Здесь не валялось ни единой бумажки, зато имелись хитроумные папки со многими степенями защиты в выдвижных ящиках с тройным секретным замком, имелся сейф, настоящий шедевр фирмы «Бертье и К0», снабженный петардой. Именно здесь, в этом храме, господин Лекок выполнял наиболее таинственную часть своих обязанностей. Секреты дам и господ покоились в полнейшей безопасности до тех пор, пока он не находил нужным вытащить их на свет божий.