Черные Мантии, стр. 52
Девушке не пришла к голову мысль о странности появления Трехлапого возле пустынной дороги, да к тому же без своей упряжки и в такое время, когда он должен был находиться в почтовой конторе. Сейчас ему следовало бы галопом мчаться на резвой псине в Париж. Эдме, только что выдержавшая серьезное испытание, была слишком занята собственными мыслями и переживаниями, тем не менее сгущавшаяся темнота заставила ее опасливо покоситься на кусты, где ей почудилась ползучая тень. Но там никого не оказалось.
Она двинулась вперед, перестав думать об этом незначительном инциденте. Дорога ей предстояла долгая; лесом надо было дойти до Ливри, а оттуда одолеть пешком путь до Парижа, ибо кошелек ее, покинутый бриллиантом, оказался совершенно пуст – последние деньги были отданы за билет в судоходной конторе. Бедной девушке, только что гордо отвергшей помощь баронессы и оставившей в роскошной гостиной бриллиант, который никто не собирался признавать своим, не на что было добраться до дома. Это казалось пустяком – Эдме чувствовала себя сильной, лихорадка бодрила ее пуще вина: пять лье по лесной дороге, потом еще столько же – разве это много? Сердце колотилось, лоб пылал, перед глазами вспыхивали яркие точки; ее вела вперед некая неведомая сила.
– Я узнала все, что хотела узнать, – прошептала она. – И излечилась, излечилась совсем! Во мне нет больше любви. Странно, оказывается, это так легко – перестать любить!
Эдме бросала любви вызов так же, как и ожидавшей ее дальней дороге, но помимо воли в груди ее копились рыдания, и шаг делался все неувереннее. Все же ей удалось добраться до опушки леса, где тропа ныряла внезапно под густой лиственный свод. Через несколько минут девушку поглотила тьма, и она перестала различать окружающее и почти не двигалась вперед, хотя упрямо твердила себе: «Я иду! Я иду!» На сознание ее тоже наползала темнота, слабость забирала тело в оковы. Остановившись у какого-то дерева и прижавшись пылающим лбом к его стволу, Эдме продолжала себя уговаривать: «Надо идти!.. Я иду!..»
В чаще послышался шорох, но девушка его не услышала – в ушах у нее стоял звон, дыхание перехватило. Ноги ее подогнулись, она стала медленно оседать, все еще продолжая бормотать: «Надо идти, я иду, уже иду…»
Известно, что в подобные мгновения людям может пригрезиться что угодно: Эдме показалось, что она не упала на землю, потому что чьи-то крепкие руки подхватили ее. Перед тем как закрыть глаза, ей удалось различить в потемках диковинный силуэт человека-рептилии – убогого калеки с подворья Пла-д'Етэн.
VII
ПАКТ
Омнибус, следующий из Вожура в Париж, обычно прибывает на станцию Ливри точно в восемь часов тридцать минут, если не опаздывает или не появляется раньше, что случается семь раз в неделю. В восемь часов двадцать минут в конторское помещение станции Ливри проследовал странный кортеж: двое мужчин (у одного из них к спине был прикручен какой-то продолговатый предмет) несли на носилках из древесных ветвей больную женщину. Их сопровождал крепкий господин, лицо его с мужественными и правильными чертами имело властное и умное выражение; судя по весьма приличной одежде, он принадлежал к людям зажиточным.
Господин Брюно, так зовут этого человека, персонаж в нашем рассказе новый, зато носильщики, взирающие на него с боязливым почтением, уже знакомы читателю: бывший учитель танцев Симилор в плюшевом рединготе и рыбак Эшалот в разодранном аптечном халате, странным образом гармонирующим с его симпатичной незлобивой физиономией. Франтоватый Симилор – отец незаконнорожденного юного Саладена, Эшалот же состоит при малютке чем-то вроде кормящей матери.
Что касается больной женщины, то как только носилки оказались в конторе, тускловатый свет кинкета, помещенного за решеткой, осветил прелестное лицо Эдме Лебер. Она недавно пришла в себя и открыла глаза. Ее взгляд робко обежал комнату, словно опасаясь натолкнуться на какое-то страшное видение. Увидев мужественное и спокойное лицо господина Брюно, она вздрогнула и попыталась улыбнуться.
– Мне было почудилось… – пролепетала она и, вновь опуская веки, добавила: – Как вы оказались рядом со мной?
– Мы обо всем поговорим позже, дорогая мадемуазель, – ответил господин Брюно. – А сейчас постарайтесь как следует отдохнуть.
Он взял руки девушки в свои и отечески их пожал.
Симилор и Эшалот, притулившиеся в углу конторы, стояли молча и с обнаженными головами. Эшалот придерживал рукой младенца, привыкшего спать в самых невозможных позах. Господин Брюно подошел к окошечку, проделанному в решетке, и сказал:
– Я хотел бы заказать купе, если оно свободно, мадам Лефор, в противном случае вам придется как можно быстрее отыскать мне дорожную карету.
Конторщица заглянула в свои бумаги и ответила с любезной улыбкой, бросив на Эдме многозначительный взгляд:
– Вас будет стеснять третий человек, господин Брюно? Что ж, по моим сведениям купе свободно, вожурцы предпочитают путешествовать в салоне.
Симилор подтолкнул Эшалота локтем. Господин Брюно подошел к ним со словами:
– Вы мне больше не нужны.
Приятели тотчас же вышли. Симилор взял Эшалота под локоть и с сожалением промолвил:
– Хорошенькая музыкантша могла бы сунуть нам какую-нибудь мелочишку на чай. Ах да! Ты все еще на меня дуешься, котик! И сколько же это будет продолжаться?
– Все зависит от твоей искренности, Амедей! – с волнением ответил бывший фармацевт. – Я такие надежды возлагал на твою дружбу! Если ты решил нас бросить, так и знай: это тебе даром не пройдет.
– Глупости, малыш!
– Возможно. Однако мне легче видеть тебя мертвым, но честным, чем живым, но подлым!
Симилор сделал недовольную гримасу и немного спустя легкомысленным тоном заговорил:
– А не считаешь ли ты, что нам пора перекусить?
– Я не голоден.
– И залить трапезу винцом позабористей?
– Я не хочу пить.
И Эшалот с суровой миной добавил:
– Ты даже не приласкал малыша, Амедей, а ведь ты ему отец!
– Телячьи нежности! – воскликнул Симилор и назидательно заметил: – Не это обеспечит малышу блестящее будущее.
Эшалот поднял ребенка, приблизив худенькое плаксивое личико к губам друга; тот одарил Саладена рассеянным поцелуем и признал:
– Все-таки он очень мил!
– Не это! – со вздохом повторил его слова Эшалот. – Разумеется, не это, но вот что? Какими такими своими героическими действиями ты собираешься обеспечить малышу блестящее будущее?
Амедей, приняв горделивую позу, начал речь:
Старина! Если ты нарываешься на ссору, я могу драться с тобой на любом оружии, мне это не впервой, я уже вызвал сегодня на поле чести одного флотского офицера. Но я не могу допустить, чтобы ты считал меня предателем и негодяем. Я не предатель, я попросту решил выбиться в люди, проникнув в тайны, которыми кишит наш квартал. Сам подумай, в каком я нахожусь положении: ни кола ни двора, с малышом на руках, к тому же – полное неведение насчет моего собственного происхождения. После долгих размышлений я сказал себе вот что: Амедей, не вечно же тебе быть обузой другу, приютившему тебя под своим скромным кровом, ты уже вошел в возраст, пора пробиваться наверх. Конечно, я мог бы завести какое-нибудь небольшое дело вроде твоего агентства, но как справиться с конкурентами, в том числе с тобой? Да нет, легче умереть, чем перебежать другу дорогу! Что мне оставалось? Выбирать между господином Брюно из соседнего дома, господином Лекоком со второго этажа и молодыми людьми с пятого, которые только и делают, что планируют какие-то преступления – это всем соседям известно. Сплошные секреты! Господин Брюно велел мне зайти попозже, Лекок внес мое имя в свой черный список – и твое тоже, так что знай: оба мы у него на крючке. Чем он занимается, этот тип? Увидим! Я готов биться о заклад, что там дело нечисто. Пришлось мне выбрать ребят с пятого этажа. Я к ним заглянул как-то утречком, услышав, что они собираются убить женщину…
– Какую женщину? – торопливо спросил Эшалот, трепещущий от нетерпения.