Черные Мантии, стр. 100

– Поберегите ее!

Взгляды их встретились. Маркиз уже выдал себя невольно вырвавшимся восклицанием, Лекок буравил его испытующим взором. Затем улыбнулся и, протянув руку к заволновавшемуся рожку, ласковым тоном, но сквозь зубы сказал:

– Вот вы и признались, что вы – оттуда.

Он приблизил к своему уху раструб, который произнес одно только слово: «Трехлапый!» Лицо его тотчас переменилось, и он живо вскочил на ноги.

– Подведем итоги, – сказал Лекок, протягивая на прощание руку маркизу де Гайарбуа. – Триста луидоров за аудиенцию у короля с последующим участием в намеченном деле, и в вашей руке конец веревки, которую я накину на шею Черных Мантий. Вам это подходит?

– Мне это подходит.

– Тогда я пришлю вам приглашение на похороны. Увидимся там. До скорого!

XXX

ГОСПОДИН ЛЕКОК

В тот момент, когда господин маркиз выходил через главный вход, дверь, выходящая на площадку черной лестницы, отворилась, и в ней, дюймах в шести от пола, показалась лохматая голова калеки. Он перекинул парализованные ноги через порог, и кто-то тотчас же закрыл за ним дверь.

Господин Лекок взял с дивана одну из подушек и размашисто кинул гостю. Трехлапый устроился на ней, испустив вздох облегчения.

– Что-то вы поздновато сегодня, господин Матье! – сделал замечание патрон.

– Ноги у меня, сами понимаете, не резвые, а беготни выпало много.

Свет лампы бил прямо в лицо расположившемуся на полу калеке. Вид у него бы, разумеется, жалкий, но твердо очерченное с правильными чертами лицо, выглядывавшее из-под всклокоченных волос, имело странное выражение силы, притерпевшейся к постоянному страданию. Увидев его в эту пору и в этом месте явившимся на зов блистательного господина Лекока, трудно было отделаться от мысли о полном подчинении, если не о настоящем рабстве. Такие господа, как Лекок, умеют превращать людей в орудия для достижения своих сомнительных целей. Но в облике сидевшего на полу несчастного было нечто такое, что опровергало мысль о рабской зависимости. Смешно вспоминать льва при взгляде на эти человеческие остатки, парализованных львов не бывает, но если они бывают… Трехлапый вытер со лба пот тыльной стороной ладони и добавил:

– Патрон, я очень устал!

– Будь у тебя резвые ноги, – ухмыльнулся Лекок, – тебе бы тогда цены не было.

Он наполнил до краев стакан маркиза пивом и протянул калеке. Тот принялся жадно пить, а Лекок сообщил, радостно потирая руки:

– Полиция взяла наш след, слышишь?

– Вас это забавляет, патрон?

– Еще бы, старик! Тебе я могу сказать все: кроме меня, никто не доставит тебе того, что ты хочешь. Развлекает, потому что вся свора ринется меня искать там, где меня нет… но где я мог бы быть рано или поздно. Ведь партия стоит того, чтобы ее сыграть, да?

– Да, конечно. У этого молодого человека действительно профиль Людовика Шестнадцатого с монеток в два су. Но он может быть только внуком, надо подыскать сына.

– А ты бы не решился вырядиться в Людовика Семнадцатого, а, Матье?

– Я бы решился на все по вашему приказанию, патрон, но возраст не подходит.

– С какого ты года?

То ли с тысяча восемьсот второго, то ли с тысяча восемьсот третьего, черт знает. Для брачных дел мне никогда не требовались документы.

Он попытался игриво ухмыльнуться, а Лекок, вытянувшись на своей козетке, проворчал:

– Да, было бы дело, кабы не эти двадцать лет да не твоя фигура… Твои палачи потрудились на славу: тюремщик Симон перестарался, отделывая тебя, старина!

Он разразился смехом, а Трехлапый, тоже смеясь, ответил:

– Точно, отделали они меня так, что лучше некуда, патрон.

– А ты убивал, Матье? – внезапно спросил Лекок, не переставая смеяться. Он, видимо, решил воспользоваться подходящим моментом и вытянуть из компаньона ответ на давно интересующий его вопрос. Однако Трехлапый, не теряя хладнокровного веселья, отпарировал:

– А вы, патрон?

Увидев, что Лекок нахмурился, он добавил:

– Вы знаете, что барон Шварц в салоне, а баронесса в будуаре?

В двух шагах друг от друга! – подтвердил Лекок, внезапно развеселившись от какой-то новой мысли. – Дверь между ними закрывается только на задвижку. Интересно, на что он способен, этот эльзасский Отелло?

– Баронесса знает, что он там, – ответил Трехлапый. – Она под густой вуалью.

Господин Лекок приложил ко лбу кончик пальца.

– Тут у меня целые миры! – горделиво и с глубоким убеждением объявил он. – Мы далеко пойдем, господин Матье, и вы обретете пару ног, если это можно обрести за банковские билеты. Кстати, насчет банковских билетов, как там обстоят дела с нашими?

Трехлапый расстегнул бархатный пиджак и вынул из кармана бумажник.

Пока он его открывал, господин Лекок делился своими соображениями дальше:

– Пуская барон с баронессой ждут. Им надо показать, где раки зимуют. Тут сейчас разыграется любопытная сценка. Я все держу в своей голове, все!

Калека протянул ему две бумажки. Лекок подошел к нему, чтобы их забрать.

– Да, пускай они подождут, – поддакнул Трехлапый, – к тому же вам надо знать, что говорить, а для этого выслушайте мой рапорт.

Господин Лекок не отвечал. Он разглядывал два банковских билета с чрезвычайным вниманием.

– Какой из них настоящий? – спросил он. – А ты пока приступай к рапорту.

Он вставил в глаз маленькую лупу, какой пользуются часовщики, и приблизился к лампе. Трехлапый, глядя на патрона посверкивающими глазами, заговорил:

– Прибыв в замок, я встретил у его ворот юную Эдме Лебер.

– Почему ты об этом упоминаешь?

– Сейчас поймете. Господин Шварц принимал меня, а госпожа Шварц юную Эдме Лебер.

– У тебя такой странный голос, старина, когда ты произносишь это имя «юная Эдме Лебер», – заметил Лекок, не отрывая глаз от банковских билетов.

– Еще бы! Такое прелестное существо! У меня парализованы ноги, а не сердце.

– Ну что ж, эти купюры не отличить друг от друга. А ты все еще продолжаешь разыгрывать с графиней Корона сказку «Красавица и чудовище»?

– Я люблю женщин! – несколько напыщенно ответил Трехлапый.

– Я тоже! – сказал Лекок, скрывая улыбку. – Странный ты все-таки тип, господин Матье! Похоже, ты был изрядным весельчаком, когда пользовался ногами.

– Я и без ног продолжаю оставаться изрядным весельчаком, – сухо заметил калека. – Купюры вам подходят?

– Думаю, в банке ничего не заметят. Надо печатать, и быстро!

– Уже приступили. Я дал чек заранее.

– Браво! На это, старина Матье, можно купить целый сераль!

– На это? Вы что, собираетесь со мной рассчитаться… – начал Трехлапый кислым тоном.

– Как ты, однако, недоверчив! – возмутился Лекок, не теряя самодовольства, составлявшего его силу. – Мой план – настоящий шедевр, мы не будем отступать от него. Знаешь, бывает такая охота, когда живых птиц приманивают на чучела? Я, как и ты, не питаю пристрастия к фальшивомонетчикам. Жалкая профессия! Сколько можно напечатать за двадцать четыре часа?

– Два миллиона в день. Если постараться.

– За три дня шесть миллионов. В среду я пристрою все, что мы отпечатаем… Докладывай дальше!

– Во время беседы с бароном я обронил словечко о том самом деле…

– И он сразу же примчался сюда!

– Примчался он по другому поводу… хотя он бледнел и трясся, когда я говорил о Кане, о разорившемся банкире, о бывшем комиссаре полиции и о полковнике…

– Что он сказал?

– Ничего. Расспрашивал меня о графине Корона.

– И что ты ответил?

– Ничего. Я отчитываюсь только перед вами. Сюда барон Шварц примчался, потому что он, словно воришка, сделал слепок с ключа от секретера жены.

Господин Лекок, погладив картонную коробку с присланным куском воска, вполголоса пробурчал:

– Слепки на меня так и посыпались. А во весь голос сказал:

– На него похоже. А ты как узнал об этом?

– Узнал.

– И не хочешь сказать как?

– Не хочу.

– Почему?