Башня преступления, стр. 43

Все было приготовлено к отплытию заранее, ждали только отлива.

Легофф вновь заговорил командным голосом.

Но прежде чем отдать первую команду, он обнял Поля и прижал его к груди.

Все матросы заняли свои места, когда Поль спустился в шлюпку, на которой ему предстояло добраться до берега.

Когда он спрыгнул в лодку, светлая курчавая голова свесилась с борта, и он услышал голос:

– Месье Поль, я никогда не шучу в море. Я кое-что знаю, но расскажу лишь при встрече и только с глазу на глаз. Мадам Сула славная женщина. Я как-нибудь подарю ей и вам котенка, можете пообещать ей это!

Шум отплывающего корабля заглушил дальнейшие слова.

Поль не понял, что он сейчас слышал.

Пистолет продолжал говорить самому себе:

– Если морское искусство заключается в подметании палубы, оно не для меня! Я уже три вечера подряд не был в Бобино. Мещ, должно быть, выплакала все слезы из-за моего отсутствия. Если бы не необходимость заработать, я бы никогда ее не покинул! Все равно я с удовольствием помогу месье Полю!

«Робер Сюркуф», подняв якоря, медленно рассекал воду, вместе с отливом направляясь в сторону башни Франциска I. Как только судно вошло в устье Сены, матросы поставили паруса.

Через четверть часа судно уже неслось на всех парусах, а мимо проплывали утесы мыса Ля Эв.

Тогда из каюты капитана вышел незнакомец и облокотился на поручни, любуясь берегами Франции, исчезающей на юго-востоке.

Он вздрогнул, когда над его ухом раздался голос:

– У меня все в порядке, генерал, а у вас?

Незнакомец, который в действительности оказался графом де Шанма, никак не мог вспомнить, где он видел раньше эту хилую фигурку, желтые взлохмаченные волосы и дерзкие глаза. Импульсивным движением он потянулся за кошельком. Пистолет остановил его благородным жестом.

– Я не собираюсь вымогать у вас деньги, – сказал он, – наоборот, я здесь, чтобы заработать, без дураков. Мы виделись с вами просто-напросто в суде присяжных, месье генерал; я говорю это вам, чтобы вы не ломали себе голову: где это я видел этого субъекта? К тому же, я честен, нем как могила и не выдам вашу тайну, которую случайно мне доверило Провидение. Одним словом, не имея много денег, но и не желая их, я охотно буду принимать от вас немного табаку или сигарные окурки. Будем их считать дружескими подарками вдали от родины.

– За работу, дохляк! – прокричал старший матрос. – При необходимом таланте, усердии и обучении ты станешь настоящим моряком! За дело!

Белые берега Нормандии окончательно скрылись вдали.

В тот же день и час, в скромной, строго обставленной гостиной особняка на улице Терезы, у старого предводителя Черных Мантий – полковника Боццо – проходила встреча с глазу на глаз с тем молодым человеком с бледным лицом, великолепными кудрями и «бурбонским» профилем, которого бедная Изоль называла «монсеньор»; это ему Изоль отдала свое нежное и, в то же время, честолюбивое сердце.

Крестный Отец сидел в своем любимом кресле с таким почтенным видом, что вводил в заблуждение даже самых приближенных. Каждому из них он обещал передать все наследство, естественно, исключая остальных, и каждый из них верил в это.

В этом был секрет их преданности.

Сегодня на его лбу собрались морщины; он был чем-то озабочен.

– Прекрасно проведена операция, – говорил он, – отлично представленный рапорт. Но кого они убили вместо генерала?

– Какая, в самом, деле, разница? – сухо ответил принц. – Генерал жив, это факт. И моя прекрасная Изоль не более, чем богатая мадемуазель, которая может ждать состояния хоть двадцать лет.

– Что ты сделал с ней, сынок? Как ты со всем справился… – допытывался старик.

– Я оставил ее спящей в одной из спален, а сам прибыл сюда, – ответил молодой человек.

– Что и говорить, – вздохнул полковник, – поторопился я отдать мою Фаншетту за этого негодяя Корону, он сделал ее несчастной. Каким зятем был бы ты…

– Отец, какая мне от этого польза? Пора бы уж забыть эту тему. Фаншетта замужем, и не о чем больше говорить, – произнес принц и в голосе его звучала досада.

– Неблагодарный! Я люблю только тебя. Слушай же, вот воистину смелый шаг! Это будет мое последнее дело. Хочешь жениться на крестьянке из департамента Орн? Она богаче королевы.

Принц скорчил гримасу.

– Старуха! – сказал он.

– Старухи, – поучительным тоном произнес полковник и зачерпнул из табакерки несколько щепоток табаку большим и указательным пальцами, – согласно закону природы, больше других подвержены риску смерти.

Поль Лабр вернулся в свою мансарду через четыре дня. Там он застал мадам Сула, сидящую у изголовья бедной девочки, которую он назвал Блондеттой.

Он так изменился за это время, что Тереза едва его узнала.

– Матушка Сула, – сказал он, после того, как поцеловал Блондетту, – я хотел посвятить этому ангелочку всю свою жизнь, но у меня появился новый долг: мой брат погиб, его убили. Я хочу отомстить за него. Вам я доверяю заботу о малышке и поиск ее родителей. Что же до меня, какой бы ни вышел из меня сыщик, я обыщу весь Париж, всю Францию, весь мир и обязательно найду убийцу моего брата!

Часть вторая

СЕСТРЫ ДЕ ШАНМА

I

ВСТРЕЧА

Теплым сентябрьским утром 1838 года старьевщик и парижский сорванец развлекались тем, что сбивали монеты с пробки, удобно устроившись в теньке под монументальным сводом арки между Иерусалимской улицей и улицей Назарет.

Скульптурные украшения, приписываемые Жану Гужону, иногда привлекали внимание любителей искусства, но ни старьевщик, ни юноша явно не относились к их числу.

Жан Гужон интересовал их не больше, чем прусский король.

У старьевщика была окладистая борода, спутанные волосы спадали на глаза.

Приставленная к стене заплечная корзина была гораздо выше и шире, чем обычно.

Приглядевшись к парнишке, мы бы поняли, что он уже давно достиг вполне зрелого возраста, но остался бледным и безбородым. Парижская голытьба – особое племя, нечто вроде американских индейцев или европейских цыган.

Многократно отмечался и больше не подвергался сомнению тот факт, что изменение климата ничуть не влияет на толстую и в то же время прозрачно-бледную кожу выходцев из бедных кварталов Парижа. Даже африканское солнце испытывает к ней особое уважение, и ее обладатели остаются бледнолицыми и среди негров в экваториальной Африке.

Старьевщик и юноша вкладывали в игру весь свой пыл: на пробке громоздилась стопка монет, и полдюжины зевак жадно следили за игрой.

Это было состязание. Как на бегах, делались ставки.

Мы уже сказали и повторим еще раз: нигде в Париже не собирается столько шпаны, сколько в окрестностях Префектуры полиции. Можно подумать, что здание, куда они когда-нибудь попадут не по своей воле, неудержимо притягивает их.

Как почти все парижане, парнишка был ловким мошенником. Его бита – мелкая монета белого металла с профилем Людовика XVI с одной стороны и фасцией [6], увенчанной фригийским колпаком, с другой – была заточена по краям и наверняка отполирована наждаком. Великолепная игровая монета скользила по пыли, как галька по воде.

Любитель этой забавы охотно отдал бы за такую пять су.

Старьевщик, напротив, играл очень осторожно, как деревенщина с Востока. Он бросал монету сверху таким образом, что его тяжелый республиканский су, ребро которого было расплющено молотком да еще и подпилено, всегда ложился на столбик монет, не давая им упасть с пробки.

Паренек был гораздо проворнее, но его ловкость была побеждена спокойной осторожностью противника. Парижанину оставалось лишь отвести душу в насмешках.

– Послушай, Ландерно, – обратился он к старьевщику, пока тот собирал столбик из двенадцати монет, – зачем тебе такая большая корзина?