Каникулы с невидимкой, стр. 19
– Или телеграф, – передразнил его Алешка.
Телефон был. Сотовый. У Карлсона. Но беда в том, что он все время носил его в чехле на поясе и ни на минуту не расставался с ним. Даже в туалет с собой брал...
– Стоп! – воскликнул я. – Придумал! Но все нужно будет сделать четко, ни на секунду не ошибиться.
И я рассказал о своей гениальной идее. В случае ее успешной реализации классный угонщик Карпухин ни в десять вечера, ни в одиннадцать, ни даже через год не приедет сюда на белом и длинном «Линкольне».
Глава XIII
РЯДЫ ВРАГОВ РЕДЕЮТ
Наше демонстративное раскаяние и смирение сыграли свою роль. Днем нас выпустили из подвала и даже во двор – немного прогуляться. Правда, под присмотром Карпухина.
Насчет прогулок – это Лешкина заслуга. Он повертелся в холле возле зеркала и начал тяжело вздыхать, разглядывая свое отражение.
– Да... – бормотал он. – Не здорово... Даже узнать трудно...
– Чего ты там бубнишь? – наконец обратил на него внимание Карлсон.
– Похудел, – сказал Алешка, – осунулся. Товарный вид потерял.
– Чего-чего? – Карлсон вытаращил глаза и отложил калькулятор, на котором подсчитывал свои нечестные доходы.
– Увидит наш папа, какие мы бледные, и меньше вам денег заплатит. Или совсем не даст. – Алешка подождал, пока до Карлсона дойдет эта горькая мысль, и сделал вывод: – Нам обязательно гулять надо. Чтобы иметь цветущие щеки.
– Ребенок прав, – вмешалась Баба Яга, посмотрев на Алешку. – Он плохо выглядит. Я бы за такого и рубля не дала. Пусть гуляет. На собачьей цепи.
– Ну уж, мама, – вступился Карлсон, – вы уж, мама, совсем... Карпухин за ними присмотрит.
Баба Яга фыркнула и отправилась к себе, а мы в сопровождении Карпухина пошли в ангар за дровами.
Принесли по большой охапке, с грохотом сбросили их у камина и стали его растапливать.
Во всем этом красивом противном доме нам только камин нравился. Особенно, когда в нем дрова трещат. И пламя мечется. Оно какое-то живое – все время играет, меняет цвет, охватывает поленья. И когда долго смотришь на огонь, то становится теплее не только ногам, но и сердцу. Даже забываются все невзгоды и неприятности.
И еще нам нравились самоделки Карлсона. Эти деревянные картинки висели по всему дому. И я часто думал, глядя на них: ну зачем такому талантливому человеку заниматься воровством? Может, это от лени? Красть, наверное, проще, чем упорно трудиться, добиваясь мастерства...
Мы растопили камин и уселись перед ним, глядя в огонь. Карпухин ушел, зато пришел Август и, вздыхая, подсел к нам.
– Как идут дела? – сразу же спросил его Карлсон, оторвавшись от бумаг и калькулятора. – Когда восстановишь прибор?
– Скоро, – буркнул Август и взялся за кочергу, чтобы пошевелить поленья.
А мне показалось по его глазам, что он с большим удовольствием ахнул бы этой кочергой Карлсона по башке.
Но он не ахнул, а сказал:
– Я все-таки не понимаю конечной цели своей работы.
Карлсон встал, щелкнул подтяжками и поучительно произнес:
– Любая цель любой работы – получить за нее побольше денег.
Август презрительно хмыкнул.
– А радость творчества? А удовлетворение своим трудом? А гордость за преодоление трудностей?
Теперь хмыкнул Карлсон.
– Это все ерунда. Главное – вознаграждение за труд! Ты бы вот стал проводить свои исследования бесплатно?
– Конечно! – горячо воскликнул Август. – Тысячи ученых бескорыстно служат науке. И даже рискуют жизнью ради своей цели. И для блага других людей. Разве станешь это делать из-за денег?
Карлсон расхохотался. Правда, не очень уверенно. Скорее – демонстративно.
– Знаешь, дорогой мой профессор, грабитель банка тоже рискует. И жизнью, и здоровьем, и свободой...
– А ради чего? – прервал его Майский.
– Ради денег! – выпалил победным тоном Карлсон.
– А зачем? – тихо спросил его ученый. – Чтобы побольше пожрать? Или купить три машины? Построить три дома? Высокая цель, ничего не скажешь. Стоит из-за нее рисковать, терять свою честь и причинять людям горе!
Мы с Алешкой внимательно слушали их спор. И, конечно, были на стороне Майского. И, конечно, мы знали, что есть, например, такие художники, которые пишут картину и подсчитывают, сколько они за нее получат денег. Но есть и такие, которые во время своей работы думают, сколько радости они могут доставить людям. И нам они гораздо симпатичнее. И ближе.
Но тут наверху опять послышались характерные стуки и вопли – бабушка Яга уселась в ступу и взялась за обычные тренировки.
– Вот тебе пример, – обрадовался Карлсон, тыча пальцем в потолок. – Моя мамочка. Богатый и счастливый человек. Имеет все, что хочется. Живет так, как ей нравится. А о чем она мечтала в далекой юности? – Карлсон прошелся по комнате и, придвинув кресло к камину, задумчиво посмотрел на огонь. Видно, настроился на лирический лад воспоминаний. – Мамочка с детства мечтала стать великой актрисой. Играть на сцене красавиц королев и очаровательных принцесс.
Мы с Лешкой переглянулись с удивлением: с таким носом красавиц играть? А Майский подавил появившуюся было улыбку.
– И что же вы думаете? На экзамене в театральном институте ей было сказано: у вас, девушка, есть определенные способности, но очень специфическая внешность. С такими внешними данными вам только Бабу Ягу играть в детских спектаклях. – Карлсон перевел дух. – Для мамочки это был удар. Но она взяла себя в руки и сумела от него оправиться. Она хотела посвятить свою жизнь искусству. Но она посвятила свою жизнь мне. Я ведь рос без папы. Он героически погиб в далекой экспедиции...
(Когда закончилась эта история, мы узнали, что папочка Карлсона не погибал ни в какой героической экспедиции. Он просто все время сидел в тюрьме, потому что был отъявленным жуликом.)
– Моя мамочка, – продолжал взахлеб Карлсон, – сильна и непобедима. Она – вдохновитель и организатор всех моих дел. Она счастливый человек, который добился всего своим упорством!
– Не знаю, – проговорил Майский с каким-то сочувствием. – Мне кажется, что по-настоящему счастлива она была бы на сцене. Даже в роли Бабы Яги.
А сейчас, подумал я, тоже с сочувствием, она играет роль Бабы Яги в жизни. Сама стала бандиткой и сына своего жуликом сделала.
Как это странно. Карпухин мог бы стать механиком – «золотые руки», – потому что все машины слушаются его как миленькие. Карлсон мог бы стать хорошим художником. Баба Яга – детской актрисой. А вместо этого все они стали жуликами и бандитами.
Алешку, похоже, тоже занимали эти непростые мысли, потому что он вдруг непримиримо пробормотал вполголоса:
– Совесть надо иметь. Вот и все.
– А тебя никто и не спрашивает, – на всякий случай объявила Баба Яга, появившись на лестнице. – Где Карпухин? – спросила она Карлсона. – Пора ему собираться на дело.
Мы, конечно, сделали вид, что нас это не касается и что мы ничего не понимаем. А сами изо всех сил насторожились, чтобы не упустить нужный момент и разыграть нужную комедию.
Все мы тут, оказывается, артисты.
Вскоре пришел Карпухин и сказал, что он готов ехать.
– «Ниву» оставишь у Кузьмича. Потом заберешь, я договорился с ним, – сказал Карлсон. – Жду тебя на белом «Линкольне». Ни пуха, ни пера.
Карпухин сплюнул и сказал от души:
– К черту! – и вышел из дома.
Во дворе зашумел двигатель, завизжал засов в воротах, и скоро все стихло.
– Ну вот, – зевнул Карлсон, вставая, – теперь можно и отдохнуть.
Он взял с полки какую-то книгу и направился в туалет. Такой у него был послеобеденный обычай.
На этом мы и построили свой план.
Как только щелкнул замочек туалетной двери, Алешка и Майский вышли во двор. А я спрятался в нашей комнате за дверью, чуть приоткрыв ее, чтобы не выпускать из поля зрения туалет, где шелестел страницами книги отдыхающий Карлсон.
И вдруг со двора послышались истошные вопли, в два голоса. Орали Август и Алешка: