Два дундука из сундука, стр. 21

– И как мне с ней быть? – Дед приподнял шляпу и поскреб пальцем лысину. – Слышь, пацаны, а не пустить ли ее обратно в реку, а? Пусть себе в Астрахань плывет. Все равно никто Ерофеичу не поверит.

– Как хотите, – сказал Алешка, пожав плечами. – Ваша рыба.

Дед выпростал из Сонькиной пасти крючок и столкнул ее без сожаления в воду. Соня неторопливо шмыгнула под мостки и свернулась там в клубок, как собака в будке.

– Ишь ты, – дед опять почесал лысину, – прямо ручная. Пусть себе живет. А надо будет, Ерофеич ее обратно поймает. Или портмонет на дороге найдет. Он такой, Ерофеич-то!

Это точно. Он такой! Необыкновенный.

Глава XV

Тревожная кнопка

– Ну и гад! – вдруг высказался Алешка, мрачно молчавший всю дорогу к дому.

– Кто?

– Зубастый! Жлоб! Такому хорошему деду за целый бумажник денег сигаретку подарил. Если он мне попадется, будет доволен.

Мы в тот момент, конечно, не догадывались, что Зубастый жлоб только и мечтает о встрече с нами. Полундра, узнав от Рыжего Клопа, что мы зачем-то притащили утопленный ими сундук с пробками, тут же помчался к Толстяку Вене. Тот сначала отмахнулся от него, а потом призадумался.

На его месте любой дурак призадумался бы. Они искали деньги Каркадила, нашли вместо них коллекцию пивных пробок. И не удосужились в них покопаться. А какие-то пацаны (Лешка с Димкой, дети людоедов), видимо, удосужились. И что-то очень ценное в этом сундуке обнаружили. Иначе зачем они его тащили от реки до дома? А если там, на дне сундука и прятались огромные Каркадиловы баксы? Впору локти кусать!

И Толстяк Веня завел двигатель белого катера «Амелия» и направил его к пристани «Опенки», откуда трусцой потрюхал в резиденцию Зубастого Мена.

К сожалению, слухи о том, что в найденном сундуке – всего лишь фальшивые доллары, ни до Толстяка, ни до Зубастого дойти не успели.

Дома мы решили сделать еще одно доброе дело. Вычерпали до дна Сонькину бочку и вычистили и вымыли ее до полной чистоты. Чтобы Митёк снова мог принимать по утрам дождливые, как сказал Алешка, умывания. Правда, пока бочка стояла пустая, и нужен был, наверное, не один дождь, чтобы она вновь наполнилась. Зато как гулко и красиво она звучала, если ахнуть по ней, проходя мимо, черенком лопаты. Алешка, по-моему, специально раз по двадцать на дню шастал возле бочки. И достиг в этом деле большого мастерства. Мама даже выглядывала в окно и говорила:

– Гроза идет. Совсем рядом уже гремит. – И поворачивалась к Митьку: – Странные в ваших краях водятся грозы – ни туч, ни молний.

На что Митёк хмыкал и бормотал в ответ:

– Возможно. А вот в ваших краях водятся странные дети.

Забросив картину, Алешка надумал, по примеру Митька, писать книгу.

– Пап, – спросил он, – тебе диктофон нужен?

Папа иногда пользовался на службе диктофоном: всякие несекретные распоряжения записывал. И по привычке взя его и в отпуск.

– А тебе зачем? – спросил он Алешку.

– Буду мысли записывать, – так лаконично и твердо ответил тот, что папа дальше расспрашивать его не решился.

Но Митёк не устоял. Он усмехнулся и спросил Алешку с ехидцей в голосе:

– А у тебя разве мысли есть? Вот уж не подумал бы.

Алешка стрельнул в него обидчивым взглядом, но и Митьку ничего не сказал, забрал диктофон и незаметно куда-то слинял. Как потом он шепнул мне, в деревню.

– Зачем?

– Собачьи мысли записывал.

– Какие еще собачьи мысли? – удивился я. – Тебе своих мало?

– Мысли вслух, – загадочно ответил Алешка. – Например: «Уходи отсюда, я не сплю и все слышу!»

Загадочный мальчик.

Вернувшись домой, «загадочный мальчик» забежал в мастерскую и выпросил у Митька старый динамик, который, оказывается, давно присмотрел.

– Зачем?

– Мысли воспроизводить. Громко и отчетливо.

– А... – Митек сделал вид, что все понял, отдал ему динамик и снова склонился к своему любимому пулемету.

Алешка, сперев еще попутно большой молоток, тут же шмыгнул в нашу комнату и заперся там.

Довольно долго мы его не видели и не слышали. Мама даже забеспокоилась:

– Дим, ты не знаешь, что он задумал?

– Будет чьи-то собачьи мысли воспроизводить вслух.

Мама испугалась.

– Что это значит? Это не опасно? – Она тут же поднялась наверх и забарабанила в дверь. – Открой, Алексей!

В ответ совершенно неожиданно прозвучал грозный собачий лай. Мама отскочила от двери.

– Здорово! – сказал подошедший папа. – И когда это он так здорово лаять научился? Артист!

– Он заболел, – упавшим голосом прошептала мама. – Здоровый ребенок не может так лаять.

– А как лает здоровый ребенок? – с интересом спросил папа.

– Он лает по-человечески! – выпалила мама.

Тут дверь отворилась – и появился здоровый лающий ребенок. С улыбкой до ушей. Вылитый Буратино.

– Ты зачем там лаял? – спросила мама с тревогой. И с опасением, что Алешка ответит ей на грубом собачьем языке. – Фу! – сказала мама на всякий случай.

Алешка расхохотался. И ничего не объяснил. А вечером, после ужина, долго бродил вокруг дома и что-то таинственно сооружал. Потом пожелал всем спокойной ночи и плюхнулся на раскладушку.

– Все, Дим, – очень довольным голосом сказал он мне. – Я такую оборону наладил, что ни один враг к нам не сунется. Особенно – ночью. – И сунул под подушку папин диктофон, от которого тянулись к окну два тонких проводка. – И нечего теперь папе по ночам с пистолетом сидеть. Понял?

– Ага, – сказал я. – Еще как!

И приготовился расспрашивать Алешку, но он уже – ладошки под щекой – спал, как младенец.

Ночью я проснулся от страшного грохота за окном и бешеного собачьего лая.

Алешка сидел на постели – в руках его был диктофон – и довольно жмурился.

– Сработала, Дим!

– Кто сработала? – непослушными губами произнес я.

– Сигнализация! Кто-то тайком проник на участок. – Алешка усмехнулся: – Но теперь он уже далеко. Удирает без оглядки. Давай дальше спать.

Внизу хлопнула дверь, и послышались встревоженные голоса. Мы насторожились.

– Представляете, – взволнованно рассказывал Митёк, – выхожу я в туалет. В одних трусах. Никого не трогаю. Ночь такая звездная. И вдруг – бах! – выстрел. А потом чужая собака дико залаяла. И как она к нам забралась? Калитка ведь закрыта и заперта. – Митёк перевел дух. – Она меня чуть за ногу не тяпнула! Или за левую, или за правую.

– Калитка? – с ужасом спросила мама.

– Собака! Калитки по ночам не кусаются.

– Смотря какие, – услышали мы папин, со смешком, голос.

Наконец они угомонились, и наступила тишина.

Алешка немного поворочался, а потом спустил ноги на пол:

– Мне тоже надо сбегать на двор, Дим. – И выскользнул за дверь.

А утром загадочные события получили свое продолжение и... разъяснение.

Сначала пришел из деревни дед Савоськин. И начал жаловаться маме:

– Ваш ребенок, гражданочка, вчера Буяна моего дразнил. Тот так брехал, что чуть с цепи не сорвался. Имейте в виду, гражданочка, если Буян вашего ребенка тяпнет, претензиев с вашей стороны быть не может.

– Не тяпнет, – успокоила его мама. Она слушала деда не очень внимательно и полоскала белье. – Алешку собаки не трогают. Они его понимают.

Савоськин ушел, и долго слышалось затихающее вдали его бормотание:

– Буян... Гражданочка... Претензиев не будет...

А мама приготовилась развешивать белье. Однако веревки на своем месте – меж двух берез – не обнаружила.

– И когда он успел? – удивилась мама. Она решила, что веревку спер дед Савоськин. Чтобы покрепче привязать Буяна. – Прыткий дед!

Она пошла к дому – поискать другую веревку, обо что-то споткнулась, и тут же что-то рядом грохнуло, как из пушки. Только дым не пошел.

Мама подскочила и посмотрела на небо – откуда такой гром? Но небо было синее и солнечное.