Смятение сердца, стр. 66

Вся в жаркой испарине, обезумевшая от сладости, выше всего, что может нарисовать воображение, Сэйбл разрывалась между желанием, чтобы сладкая пытка продолжалась, и стремлением к какой-то завершающей ноте, которая и впрямь могла бы заставить ее увидеть звезды.

Внезапно глубоко внутри родилась лихорадочная дрожь, поднялась спиралью неописуемой сладости, упоительная судорога сотрясла тело. Сэйбл выкрикнула: «Хантер!», ладонями прижав его руку между ног и далеко запрокинув голову.

Она совершенно потерялась в океане огня, впервые испытанный оргазм был вдвойне сладок в своей новизне. Конвульсии, сотрясавшие тело, постепенно затихали, горячий пот капельками стекал между грудями и по вискам. Хантер держал ее в объятиях, стараясь ощутить каждое содрогание, каждый вздох или стон. Она смутно слышала, как он шепчет что-то бесстыдное, волнующее, что-то о том, как она прекрасна в этот момент, какое удовольствие для него сознавать, что она кончает от его ласк, как безумно ему хочется стать твердым, как железо, и войти в нее.

Он продолжал ласкать ее даже тогда, когда почувствовал, что вершина удовольствия осталась для нее позади. Постепенно всякое движение затихло, и Сэйбл затихла в его руках в состоянии, близком к обмороку. Минуты шли.

Наслаждение отступило, но все внутри продолжало источать жар, Как не до конца прогоревший костер.

Грудь Сэйбл часто вздымалась, звук ее собственного громкого дыхания звучал в ушах, как нечто инородное. Словно стараясь поскорее вернуть ее к действительности, мир за стенами комнаты перестал быть совершенно безмолвным, как несколько минут назад: завыла собака, стукнула дверь, послышался возглас где-то в дальнем конце коридора. Сэйбл не хотела слышать всего этого. Ее невинное тело не было удовлетворено. Ему нужно было что-то еще — что-то, чему она не знала названия.

Почему-то ей захотелось плакать, теперь уже от чувства странной неудовлетворенности. Объятия Хантера становились все менее крепкими, словно силы его уходили капля по капле.

Вдруг он поднял голову и обвел комнату затуманенным взглядом. Очень скоро этот взгляд наткнулся на обнаженное тело Сэйбл, которая притаилась, боясь шевельнуть даже ресницами. Она ожидала удивленного возгласа (может быть, даже резкого рывка в сторону), но Хантер только отвернулся, зарывшись головой в подушку. Все его тело разом обмякло, словно воздушный шарик, из которого выпустили воздух.

Протянув руку, Сэйбл робко коснулась поникшего плеча. Хантер не шевельнулся. Ненадолго щеки ее обдало жаром, чувство глубочайшего унижения заставило съежиться. Неужели он так и не понял, что происходит? Неужели был так пьян, что… что…

Собрав все силы, Сэйбл оттолкнула от себя бесчувственное тело. Оно послушно откатилось на край кровати.

Она подтянула колени к подбородку, закутавшись в одеяло. Вместо недавней сладостной легкости во всем теле она ощущала себя так, словно участвовала в длительной борьбе и проиграла. То, что оставалось от удовлетворения, быстро таяло. Она не понимала, что происходит, знала только, что виноват в этом Хантер. Неожиданно для себя она ударила его кулаком по плечу.

— Ты и твои сны! Будь проклято то и другое! Почему ты не встретил меня раньше, чем все это случилось?

Глава 24

От пропитанной водой земли поднимался запах мокрой глины и лошадиного навоза. Из офицерской столовой доносился аромат жарящегося бекона, приятно смешиваясь со всеми остальными запахами в сложный букет зимнего гарнизонного утра.

Тревис Моффет стоял на крылечке лавки, облокотившись о перила и согревая руки о большую кружку свежесваренного кофе. Он с интересом наблюдал за Хантером, который приторачивал к седлам лошадей свое имущество: одеяла, мешки и все то, что индианка накануне отобрала в лавке.

Он выглядит раздраженным, думал Моффет с благодушной усмешкой. И немудрено: девчонка небось разбудила его ни свет ни заря, чтобы побарахтаться в постели. Экая шельма! Если бы не она, черта с два Хантер Мак-Кракен поднялся бы в такую рань. Подумать только, еще и завтрак для гарнизона не готов, а он уже на ногах! Да, размяк парень, размяк.

Солнце только начинало подниматься над стенами форта, но вокруг кипела жизнь. Сменялись часовые, оседланные лошади фыркали и ржали, постукивая копытами, кавалеристы покидали бараки, еще как следует не проснувшись, по-утреннему вялые. Впрочем, холод стоял промозглый, и вскоре каждый, кто оказывался снаружи, торопился застегнуться до самого подбородка.

Хантер подошел забрать сверток, лежавший у ног Моффета. Тот поднял брови, оглядывая его поверх кружки.

— Два часа, как ты проснулся, Хантер, но у тебя уже такой вид, словно кто-то полдня топтался по твоей физиономии.

— Самое странное, что именно так я себя и чувствую, — буркнул тот, с ненавистью растирая виски и переносицу, где пульсировала и переливалась сильнейшая боль.

— Эй, паря, — раздалось за его спиной, — ты, может, наливался выпивкой ночь напролет?

Хантер покосился через плечо. Дугал Фрейзер стоял чуть не по колено в грязи, упершись здоровенными ручищами в бока и сверкая глазами, как рассерженный папаша.

— И это опосля того, что я в тебя влил, — пророкотал он гневно. — Дурень я последний, что затеял это дело…

— Я уже не ребенок, Дугал, — перебил Хантер. Моффет захихикал, поспешно прикрыв рот ладонью, когда его пронзил свирепый взгляд.

— Тебе бы надо поработать над своими манерами, — заметил он безмятежно, Сделав большой глоток из кружки, — иначе в один прекрасный день ты проснешься в полном…

— Одиночестве? Ты это хотел сказать? — взревел Хантер и передернулся от оглушительной боли в голове. — Если бы это случилось сегодня утром, я бы вознес благодарственную молитву.

Он скривился в саркастической усмешке, подхватил сверток под мышку и широко зашагал к гостинице.

— Жалостно глядеть, когда мужик не желает признавать свои ошибки, — сказал Дугал, догоняя его и пристраиваясь рядом. — Надо жить, паря, хватит уж небо коптить.

— Я бы скорее начал жить, если бы каждый встречный-поперечный не цеплялся ко мне по поводу и без повода, — огрызнулся Хантер. — То я то, то я это! Будто нарочно сговорились выводить из себя!

Кузнец открыл рот (очевидно, для очередного ценного совета), но обернулся и увидел полковника на крыльце.

— Где твоя баба? — спросил он, понизив голос.

— Она не моя ба… — начал Хантер, но Дугал перебил его, незаметно дав тычка под ребра.

— Твоя — не твоя, а забирай ее отседова поскорее. Мейтланд небось к тебе налаживается.

С этими словами Дугал круто свернул в ближайший переулок. Хантер не стал оглядываться, но максимально ускорил шаг. Оставалось надеяться, что обязанности задержат полковника на время, достаточное для бегства. По гостиничной лестнице Хантер взлетел в мгновение ока. С похмелья он запыхался и вспотел, но у двери номера приостановился, не решаясь взяться за ручку. Внутри его не ожидало ничего, кроме презрительного взгляда и ледяного молчания.

Трус.

Жалкий трус.

Но как он мог посмотреть в глаза Сэйбл после того, как вчера вечером так вел себя с ней? Сначала обидел, а потом… потом… Если бы даже она решила никогда больше не разговаривать с ним, она и тут была бы права.

Снаружи донесся звук трубы, собиравшей солдат на утреннюю поверку. Дольше задерживать отъезд было неблагоразумно: до открытия ворот форта оставалось всего десять минут.

Он негромко постучался.

Сэйбл все утро боялась услышать именно этот звук: стук в дверь. Умоляя Бога сделать так, чтобы это был Хантер, она метнулась к окну и осторожно отогнула жалкую занавеску. Полковник Мейтланд как раз повернулся в сторону гостиницы. Она в панике отскочила от окна. Неужели он уже послал за ней конвойных?

Стук повторился. На этот раз он был громче, требовательнее.

— Кто там? — осторожно спросила она.

— Это я, Хантер.

— Что?! — Сэйбл едва устояла на ногах от громадного облегчения. — С чего это вам вздумалось стучать?