Смятение сердца, стр. 108

Смутно, сквозь кровавый туман страсти, Сэйбл любила его в ответ. Он мог быть безумцем, грубияном, он мог быть безжалостным. И все равно она любила бы его.

В какой-то момент движение внутри стало болезненным, одуряющим, но она не вскрикнула, не оттолкнула Хантера. Она приняла боль, как принимала наслаждение — всем телом, всей душой. Она не отняла губ, которыми прижималась везде, куда могла добраться, впивая в себя вкус горячего мужского пота, вкус страсти. И скоро внутри начала раскручиваться огненная спираль, втягивая в свое бешеное вращение каждое отдельное ощущение, сливая их воедино… до влажного, оглушающего, ослепительного взрыва. Сэйбл потерялась в нем, забыв обо всем, безотчетно впиваясь зубами в плечо Хантера. Всего лишь несколько раз он погрузился в нее после этого — но с такой силой, что оба почти впечата-лись друг в друга и слились воедино. А потом он просто держал ее за плечи, прижимая их к полу, и глубоко внутри горячая лава изливалась в нее, удерживая наслаждение на необычно высокой точке…

— Хантер… Хантер… о-о!.. — шептала Сэйбл, бессознательно поглаживая то место, где укусила его.

Сквозь стекла донесся протяжный совиный крик, затопали ногами лошади в конюшне. Внезапный порыв ветра отогнул угол гардины, опахнув разгоряченные тела прохладным дуновением, — и унесся прочь. Хантер поднял голову. На его лице счастье смешалось с раскаянием.

— Ну что я за животное!

— Ты прелесть! — ответила она так, как обычно говорил он после того, как они разделили страсть.

Он улыбнулся устало, прошептал: «Моя дикая кошка…»

После этого в комнате воцарилась безмятежная тишина. Хантер даже не целовал ее — просто держал ее губы своими, не давая им выскользнуть, словно хотел насытиться вкусом ее рта, как недавно насытился вкусом ее тела. Когда Сэйбл начала засыпать, он поднялся и отнес ее на постель. Тонкое одеяло укрыло ее влажную кожу, и пришли сны, такие же радостные, как недавняя явь. Горячие губы напоследок коснулись ее прохладного рта.

Сэйбл произнесла «Хантер…», но его уже не было в комнате.

Глава 41

Сэйбл шевельнулась во сне, протянула руку и ощупала место рядом с собой, уже угадывая, что оно окажется пустым. Она свернулась калачиком на боку, ощущая недавнюю близость с Хантером в сладкой, томительной пустоте, разлитой во всем теле. И было еще кое-что, что она прекрасно помнила: неприкрытую жадность его поцелуев, жестокую, дикую страсть, как если бы он хотел оставить отпечаток на ее коже, оставить в ее теле ощущение, которое время было бы не властно стереть. Он хотел, чтобы она помнила, несмотря ни на что. Как будто она могла забыть!

Сэйбл вздохнула, выше подтянув колени к подбородку.

Неожиданно она открыла глаза и села в постели рывком. Скомканная, местами порванная ночная сорочка валялась возле кровати. Она потянулась за одеждой с сильно бьющимся сердцем. Хантер приходил этой ночью, чтобы проститься.

Вскоре Сэйбл шла по коридорам спящего дома, направляясь к парадной двери. В горле ее образовался болезненный, мешающий дышать комок. «Зачем ты делаешь это, Хантер? И именно сейчас!» Ступив на веранду, она прежде всего огляделась в поисках конвойных. Их не было — очевидно, никто не предполагал, что она поднимется так рано. Подхватив повыше пышный подол платья, она заторопилась к кузнице через безлюдную в столь ранний час центральную площадь форта. При этом она молилась о том, чтобы не опоздать. К тому моменту, когда ее ладонь легла на грубую притолоку входа, в боку болезненно резало. Сэйбл вошла.

Первым, что бросилось ей в глаза, была спина Хантера. Тот седлал лошадь.

Она окаменела. Каждое биение сердца отдавалось в ушах громом. «Это невозможно!» — кричала душа. А Хантер, ничего не замечая, продолжал заниматься своим делом: подтянул подпругу, проверил поводья, похлопал по притороченным мешкам, открыл магазин каждого револьвера, убеждаясь, что они заряжены. Она видела все это множество раз, в той же самой последовательности! Неужели этот человек несколько часов назад любил ее, как безумный? Неужели Сальваторе Ваккарелло был прав в тот далекий день, утверждая, что она только и пригодна, что быть украшением гостиной знатного и богатого джентльмена?

Наконец Хантер взял лошадь под уздцы и повел к выходу из кузницы.

И остановился, увидев Сэйбл. Было еще совсем темно, и только керосиновая лампа, горящая в нише у самого входа, раздвигала сумрак внутри строения. Силуэт Сэйбл выделялся на фоне ночи, как призрак в белом одеянии. Грациозные линии ее тела просвечивали насквозь, и в мрачном, пропахшем гарью и навозом помещении она казалась чужеродно-прекрасной. Она почти светилась, словно их недавняя близость осияла ее неземной прелестью. Болезненный спазм стиснул сердце Хантера.

— Как же ты можешь? — прошептала она с нескрываемой болью. — Так любить меня… и сбежать под покровом ночи?

— Не смотри на меня с таким укором, Сэй, — ответил он серьезно, с видимым усилием. — Я не бегу от тебя под покровом ночи. Я сказал однажды, что не откажусь от тебя, и это правда.

— Тогда что же происходит? Ты дождался, пока я усну, и исчез так же незаметно, как и появился. Разве это не означает отказаться? Неужели я не заслуживаю хотя бы объяснения?

— Я еду домой, чтобы все исправить.

— Исправить? Что?

— Найти себя. Найти свою семью. И тем самым найти тебя, Сэйбл. Я должен научиться смотреть в зеркало без отвращения.

— Но я люблю тебя…

— А я нет! Я презираю себя! Посмотри на этого неудачника. — Он развел руки широким беспомощным жестом. — Перед тобой все, что у меня есть: пара кольтов, несколько седельных мешков и запаленная лошадь.

И это составляет все его имущество.

Ни дома.

Ни земли.

Ни семьи.

Сэйбл смотрела на человека, которого любила всем сердцем, и не могла понять, почему он так слеп. Она могла бы прийти к нему, в чем была, без гроша за душой, и не моргнув глазом разделить с ним жизнь. Она приняла бы его любым.

— Тебе нужен человек, который даст тебе надежную крышу над головой и достойную пищу на столе, — говорил Хантер. Ее мрачный взгляд заставил его схватить ее за плечи и встряхнуть. — Я видел кусочек твоей жизни накануне вечером! Ты заслуживаешь всего этого, дорогая! Роскошные наряды, драгоценности…

— Не смей оскорблять меня! — не выдержала Сэйбл. — Разве человек — это сумма того, что он имеет: тряпок, недвижимости, побрякушек? Неужели ты до сих пор не понял меня? Неужели я для тебя — такая пустышка? Я никогда, ни за что не потребовала бы, чтобы ты изменил себе самому.

— Я знаю, милая, знаю, — вздохнул Хантер, и она отшатнулась с воинственным выражением лица, приготовившись к схватке, на которую он совсем не рассчитывал. — Но если тебе не нужно от меня большего, чем я уже представляю собой, то это меня не красит. Пойми меня сейчас, иначе для нас не будет никакого будущего. Выслушай. До тех пор, пока ты не вошла в мою жизнь, я жил незатейливо: ел, спал, разговаривал. Но чаще всего я пил. В сущности, Сэй, меня не было, это двигалось по земле подобие человека, лишенное души. Примерно то же самое, что ходячий мертвец. Моя семья давно потеряла всякий мой след. Возможно, я даже мертв для них. Пять лет, пять долгих лет все равно что вычеркнуты из моей жизни!

— Но почему ты обязательно должен предстать перед ними один?

Неужели он боится познакомить ее с родителями?

— Я не могу забрать тебя с собой…

Лицо Сэйбл разом утратило все свое воинственное оживление, всю готовность к долгому спору — подавленное выражение было теперь на нем. Если бы только он был уверен, что поступает единственно правильным образом! Возможно, существовал и другой выход: просто похитить ее сейчас. Это было бы романтическим завершением их трудного путешествия. Вот только ему некуда было увезти Сэйбл. Хантер знал, что будет мучиться сомнениями, и помочь этому было нельзя.

— Я должен сам, один, выплатить свои долги, принять на себя ответственность, которая лежит на старшем сыне и наследнике и которую я так долго оставлял другим. Я был обязан вернуться с войны домой и помочь наладить хозяйство. Я уклонился от этого. Время шло, и долг мой рос. Теперь будет непросто разобраться с ним.