Как рассказывают историю детям в разных странах мира, стр. 6

А вот вопросы, предлагаемые после того, как глава прочитана:

«Какой стадии достигли готтентоты?» (Ответ: стадии скотоводства.)

«В чем они походили на бушменов?» (В методах охоты.)

«Какой современный скот они разводили?» (Овец и коз.)

«Почему они бросали своих знахарей в холодную воду?» (Для того, чтобы те потеряли свои способности в том случае, если они поступали плохо.)

«Что означает слово готтентот?» (Оно происходит от голландского Huttentut – тот, кто заикается.) (III.3).

В этом вопроснике воплощен биологический и расистский подход «белой» истории, которой до конца 80-х годов открыто придерживались лишь в Южной Африке. Но еще недавно она господствовала в книгах великих наций-колонизаторов. С этой точки зрения Д. Мэнгено были изучены школьные учебники времен Третьей Республики во Франции (1.2). Лингвистический анализ текстов учебников позволил показать, что один из основополагающих их принципов – обоснование иерархии рас. Это касается и других детских книг по истории и географии. Так, например, в популярном учебнике географии П. Фонсэна, в главе, посвященной африканским расам, говорится, что бушмены «не достигли еще уровня объединения в племена (…), что им свойствен грубый фетишизм (…), что они низкого роста и на вид уродливее обезьян (…) На более высоком уровне стоят готтентоты» и т. д. В этих книгах на основании целой системы критериев выстроена иерархия народов по уровню их развития: в занятиях, в строительстве жилища, в организации общества и т. д. На вершине африканской иерархии оказываются арабы, берберы и мавры.

Учебник по истории для 3-го класса южноафриканской школы завершается рядом глав по всеобщей истории; они прямо не касаются истории страны, но как бы следуют из нее. В них рассматривается прогресс цивилизации и техники: начиная от Египта эпохи фараонов и кончая ядерными реакторами XX в. Необходимо найти место Южной Африки в этой великой истории Запада, ведь в книге представлена, как было показано, история поселенцев, увиденная теми и рассказанная устами тех, кто эту историю пережил и кто ее осуществил. Их взгляд ничего общего не имеет с европейским представлением о тех же событиях, как об одном из проявлений европейской экспансии, первой фазе империализма.

В этом вопросе африканцы, как будет показано, как раз принимают традиционное европейское понимание хода исторического процесса, однако с противоположной оценкой. Та же проблема обнаруживается, хотя не все обстоятельства совпадают, когда арабы говорят о присутствии израильтян в Палестине.

И, наконец, самое интересное, что есть в этом учебнике, с нашей точки зрения – это его заключительная глава. В ней дается перечень исторических мест африканерской Африки, пятьдесят достопримечательностей, посещение их призвано способствовать укоренению гражданина на земле, которая может быть у него оспорена.

Подобный феномен встречается только в США и в Канаде, где, кстати, такой опасности и в помине нет: индейцы были согнаны в резервации или уничтожены. Но идея паломничества глубоко усвоена гражданами тех стран, которые существуют на протяжении всего лишь нескольких поколений. Такие «занятия историей при помощи собственных ног» обретают символический смысл заклинания злых духов.

«Черная» контристория? [5]: Кредо Мутва

Традиционные версии банту отличаются от «белой» истории. В какой-то своей части они были собраны врачом-знахарем Кредо Мутвой (111.21); он унаследовал их от деда, а через него – от более далеких предков. «Это истории, которые старейшины рассказывают детям, мальчикам и девочкам, сидящим вокруг огня и слушающим разинув рот. Их взгляды не омрачены еще тем, что составит их будущую жизнь: ни болезнями, ни горечью, ни гневом».

Он прочел и хорошо знает историю в изложении белых. Он не оспаривает ее правдивости, но оспаривает ее слепое бесстыдство. «Разве эти так называемые суеверия, которые представляются «странными», сами по себе делают из африканцев недочеловеков? Для того чтобы утверждать такое, нужно не иметь никакого представления о том, что было бы, если бы в мечеть Дар-эс-Салама ввели поросенка или если бы попытались надругаться над статуей Девы Марии на глазах у сицилийской религиозной процессии».

Разумеется, банту из-за недостатка образования подчас не вполне понимают природу технических приспособлений. Они, например, избегают селиться близ телеграфных столбов, боясь, что по проводам их разговоры передаются в полицию. Фотографирование или снятие отпечатков пальцев кажется им какими-то таинственными манипуляциями, секретом которых владеет белый человек. Но в то же время банту и бушмены обладают знаниями, о которых белые не имеют ни малейшего понятия и, очевидно, не будут иметь никогда (…) «Намного раньше европейцев они правильно представляли себе Солнечную систему. Их знания о природе гораздо более продуктивны, чем знания белых, утративших какой бы то ни было контакт с ней. Точно так же они располагают весьма разработанным правом, а португальцы и голландцы совершенно игнорировали его, им и в голову не приходило, что оно может существовать».

Объяснение кафрских войн* с его точки зрения ничего общего не имеет с объяснениями «белой» истории.

Труднее всего победить оказалось племена коса. Это был настоящий народ, оформившийся раньше, чем зулу; после уничтожения империи Мономотапа они эмигрировали на юг. Они смешались с готтентотами и бечуанами. В отличие от зулу они начинали бой на близком расстоянии, а не издалека, так как не умели делать достаточно совершенные дротики. Они применяли дубинки и тупые орудия, против которых не годился никакой щит. Они обладали таким искусством метания пращи, что она ослепляла и тут же убивала противника.

«Они специализировались на воровстве скота и были весьма искусны в этом деле. Но подобно племенам масаи в Кении, воровали они больше ради удовольствия, чем по необходимости, а затем перекрашивали животных таким образом, что их нельзя было узнать. Только согласно праву коса разрешалось лишить вора его имущества точно так же, как разрешалось и воровать. Таким образом коса вынужден был все время совершенствовать свои приемы, и имелось в виду, что тот, с кем он «вступает в контакты», в свою очередь, поступает так же (…)»

Ведя между собой обмен, коса, с одной стороны, и португальцы или голландцы, с другой, придерживались разных обычаев. Европейцы обвиняли, например, коса в воровстве, когда те, будучи приглашены в гости, уходя, забирали что-нибудь с собой; «разве те не пользуются пищей, когда приходят к нам пировать?» А главное – перед кафрскими войнами англичане и голландцы не знали, что корову нельзя использовать для обмена на неодушевленный предмет, будь то даже очень большое количество металла или табака. Существовал обычай при обмене забирать обратно часть потомства самки. Таким образом, белый радовался, что так хорошо провел коса, оставившего ему свою корову, тогда как в действительности она являлась своего рода залогом следующей сделки, которая обязательно происходила спустя несколько месяцев и по которой стоимость самки возмещалась другим животным или даже двумя.

Поселенцы, не понимавшие подобных отношений обмена, приходили в полное изумление, когда сотни животных исчезали после того, как они заключили касающуюся их сделку и, как полагали, выменяли их себе в собственность.

Кредо Мутва упрекает авторов учебников в том, что они не дают себе труда проанализировать разницу между правом голландцев и коса, рассматривая последних как «суеверных людей, не ведающих, что такое сила договора».

Правда, знание европейцами нравов и обычаев коса не всегда шло африканцам на пользу. Так, в XIX в., основываясь на знакомстве с представлениями коса, удалось мистифицировать их и заставить поверить, что боги призывают к своего рода коллективному самоубийству. Вот так, не подвергаясь риску новой войны, европейцы погубили, толкнув на самоубийство, часть общины коса.

вернуться

5

«Черная» контристория. Марк Ферро предпринимает своего рода классификацию всего многообразия представлений об историческом процессе и вводит определения для различных проявлений исторического сознания, форм истории:.

институциональная история господствует в данном сообществе людей и опирается на господствующие институты – государство, партию, церковь и т. д.;.

контристория противостоит институциональной и подавляется ею. Это интерпретация, исходящая от отверженных, униженных в данном историческом сообществе. Не исключены случаи, когда эти две формы меняются местами. Контристория сама может опираться на общественные институты, только не господствующие, и тогда М. Ферро говорит об институциональной контристории. Она может существовать также и на уровне коллективных представлений, коллективной памяти людей – это третья ипостась исторических представлений, согласно М. Ферро…

Если первые две формы – это «история историков», то третья не зависит от ученой традиции и распространяется иначе. По сути дела, вся книга посвящена рассмотрению взаимодействия в разных обществах этих трех форм, или «очагов», истории.