Среди Йоркширских холмов, стр. 56

В следующий раз я поехал на ферму лорда Грешема провести туберкулинизацию коров. Процедура крайне простая: выстричь немного шерсти на шее и сделать инъекцию в толщу кожи, но атмосфера радикальным образом изменилась по сравнению с предыдущими моими визитами, когда я исцелял животных с помощью своего умения и опыта. Четверка работников, казалось, впитывала каждое мое слово, и все просьбы исполнялись прямо-таки с благоговением: «Да, мистер Хэрриот», «Сию секунду, мистер Хэрриот!». И если прежде они держались так, словно меня там вовсе не было, теперь каждое мое действие вызывало у них живейший интерес. Стало ясно, что я навсегда останусь для них избранником судьбы, для кого тайны футбольного тотализатора — открытая книга и кто может манипулировать этими тайнами по своему капризу, и в глазах всех четверых я читал то, чего прежде не было.

Уважение. Глубочайшее неугасимое уважение.

38

Такая привычная поза! Я лежал ничком на булыжнике, а рука по плечо уходила в недра тужащейся молодой коровы. Продолжалось это больше часа, и мной начинало овладевать отчаяние. Большой живой теленок, и на свет ему мешала появиться всего лишь неправильно загнутая нога — случается это часто и легко поддается исправлению. Потому-то я и чувствовал себя так скверно — просто не верилось, что я не в состоянии справиться с таким в сущности пустяком. Но корова была маленькая, и места для манипуляций не хватало. Снова и снова я дотягивался до злополучной ноги, но ухватить ее удавалось только двумя пальцами, которые соскальзывали, едва я начинал тянуть. А в довершение всего корова устроила мне настоящую пытку при каждой потуге кисть мучительно зажимало между головой теленка и костями таза.

Как я жалел, что моя рука не длиннее дюйма на два! Если бы я мог просунуть пальцы за гладкое копытце и ухватить волосатую ногу, все завершилось бы в несколько минут, но это-то как раз и не удавалось сделать вот уже час, и рука у меня совсем онемела.

В подобных случаях я нередко прибегал к помощи высокого фермера или работника, чтобы он добрался до недоступной для меня конечности, однако и мистер Килдинг, и его сын были коренастыми и короткорукими. Они и до копытца не дотянутся.

Но тут меня осенило. Колем занимался туберкулинизацией на соседней ферме. Если заручиться его помощью, то дело в шляпе — в число многих достоинств Колема входили и очень длинные руки.

— Мистер Килдинг, — сказал я, — позвоните, пожалуйста, Эллертонам и попросите мистера Бьюканана приехать помочь мне. Боюсь, один не справлюсь.

— Бьюканан? Ветеринар с барсуком?

Я улыбнулся. Слава Колема распространилась на много миль вокруг Дарроуби.

— Вот-вот!

Фермер выбежал из коровника и вернулся почти сразу же.

— Он как раз кончил с тамошними коровами. Сказал, что сию минуту приедет.

Мистер Килдинг был очень приятным человеком и не жаловался, что я столько времени без всякого толку валяюсь на полу его коровника, но спрятать тревогу он не сумел.

— Вы все-таки постараетесь, мистер Хэрриот, а? Уж очень я на этого теленка рассчитывал.

Несколько минут спустя в коровник широким шагом вошел Колем. Он поглядел на лежащую корову и ухмыльнулся.

— Не все гладко, Джим? — сказал он с обычной бодрой небрежностью. Я объяснил положение вещей, и он тут же стащил с себя рубашку. Мы растянулись рядом на булыжнике, который за час стал заметно более жестким. Я ввел руку и прижал ладонь к мордочке теленка, а Колем протиснул свою правую руку вдоль моей.

— Ну хорошо, — сказал я. — Попытайтесь ухватить ногу, пока я отодвину голову.

— Готово, — ответил он. — Валяйте.

Я нажал, но в тот момент, когда голова отодвинулась, освобождая необходимое пространство, корова поднатужилась, голова вернулась в исходную позицию, а Колем охнул: ему защемило пальцы.

— Черт! Больно. Поднажмите-ка!

Я скрипнул зубами и сделал еще усилие, отчаянно напрягая руку, стараясь преодолеть потуги.

— Я почти там, — прохрипел Колем. — Еще чуть-чуть… самую чуточку… жмите, жмите… почему вы не жмете?

— Да жму, жму, черт дери! — огрызнулся я сиплым шепотом. — Только она сильнее! Я уже час этим занимаюсь, и рука у меня совсем парализована!

Мы сделали еще несколько попыток, пыхтя и постанывая, а потом Колем опустил голову на плечо.

— Да уж. Передохнем немножко.

Я с радостью ухватился за это предложение и расслабился, а шершавый язык теленка лизнул мою ладонь. Слава Богу, он еще жив!

Мы лежали так, практически щека к щеке, как вдруг Колем радостно улыбнулся и сказал:

— Не поболтать ли нам, пока отдыхаем?

Мне было не до веселой болтовни, но я попытался подыграть.

— Давайте. У вас есть интересные новости?

— Да. Пожалуй, кое-какие есть. Я женюсь.

— Что-о?!

— Я сказал, что женюсь.

— Вы шутите!

— Вовсе нет, уверяю вас.

— А когда?

— На следующей неделе.

— А… ну… Я ее знаю?

— Нет-нет. Она работает в хирургическом отделении Лондонского колледжа. Я с ней познакомился, когда учился там.

Я лежал как громом пораженный. И никак не мог поверить. Мне и в голову не приходило, что такой человек, как Колем, может помышлять о семейном счастье. Я все еще недоумевал, когда его голос вернул меня к действительности.

— Давайте попробуем еще раз.

Видимо, этот шок выбросил мне в кровь порядочную дозу адреналина. Во всяком случае, я сделал титаническое усилие, так что глаза чуть не выскочили из орбит, и сумел не только отодвинуть голову, но и удерживать ее, пока не услышал торжествующий вопль Колема:

— Есть!

И ухватив, он уже не выпускал, а, зажмурившись, оскалив зубы, тянул, пока роковая нога не высунулась из влагалища. Потное лицо Колема расплылось в широкой улыбке.

— Какое чудное зрелище!

Бесспорно! Наружу теперь высовывались две ноги и затылок, но все остальное еще находилось внутри. Я хлопнул корову по крупу.

— Поднажми, старушка! Вот теперь жми, сколько хочешь и посильнее! Словно в ответ, корова с энтузиазмом подсобила нам, едва мы потянули за ноги, и вскоре появилась и мордочка — подрагивающие ноздри, большой широкий лоб и глаза, в которых мне почудилось легкое негодование на такую задержку, а затем шея и туловище. Секунду спустя на соломе уже копошился великолепный теленок.

Меня охватила радость — как всегда в таких случаях, но на этот раз ее заслоняло нежданное сообщение Колема о близком бракосочетании.

Мне не терпелось увидеть невесту Колема. Он был настолько оригинален во всем, что она могла оказаться какой угодно — безобразной, эксцентричной, толстой, тощей, — я растерянно перебирал всяческие варианты.

Но с недоумениями было покончено очень скоро. Дня через три я открыл дверь гостиной и увидел там моего молодого коллегу, а рядом с ним девушку.

— Это Дейрдре, — сказал он.

Она оказалась высокой и «доброй по-матерински», как сразу подумал я. Однако этот эпитет вовсе не означает, будто ей не хватало чисто женской привлекательности. Дейрдре была очень даже привлекательной, но теперь, почти сорок лет спустя, когда я думаю о ее семье — о шести чудесных молодых Бьюкананах, — то не могу не похвастать своей интуицией.

Мы обменялись рукопожатием. Улыбка у нее была искренней и радостной, голос — удивительно приятным, и мне пришло в голову, что Колем вновь доказал, что при всех своих странностях он человек очень здравый. И, выбирая жену, он нашел именно такую, чье лицо любой мужчина был бы рад увидеть, едва открыв утром глаза.

Если мы и рассчитывали быть гостями на пышной свадьбе, то наши надежды потерпели крах. Они — как я скоро понял, в типичной своей манере — тихо ускользнули в Килеровскую церковь, где и обвенчались.

Нигде в Британии я не видел ничего похожего на Килеровскую церковь — старинный, удивительно красивый храм, построенный нормандцами около 1100 года, в величавом одиночестве стоящий посреди лугов. Рядом есть ферма, но до ближайшей деревни — две мили. Церковь эта находится у границы нашей практики, и она хорошо видна с шоссе; всякий раз, проезжая мимо, я притормаживаю, чтобы лишний раз полюбоваться прекрасным творением рук человеческих на лугу, за которым уходит вверх склон холма. Для меня этот пейзаж исполнен удивительной романтичности.