Разыскиваются, стр. 4

Это было здорово - первые несколько миль! По обеим сторонам дороги тянулось охваченное глубоким сном предместье; безмолвные дома, в окнах ни огонька. И только на дороге кипела бурная жизнь. Огромные грузовики, громыхая, бесконечным потоком неслись с запада на восток и с востока на запад. Свет их фар подкрадывался сзади, яркий и ослепляющий. Тени Дика и Энн внезапно вырастали впереди, длинные и тощие, как тетушка Миллисент, но, с каждой секундой становясь все короче и короче, исчезали наконец под колесами велосипедов, когда грузовик с ревом проносился мимо, и тогда тьма вокруг становилась еще черней, чем прежде.

А впереди лежала вся Англия - и приключения!

Прощай душный дом, где все было так скучно так чинно, так церемонно; прощай тетушка Миллисент с ее слежкой, вынюхиванием, доносами; прощай дядюшка Монтегю с его напыщенными проповедями и плохо скрываемыми издевками над памятью их отца и матери. Не будет больше ни школы, ни уроков музыки, ни рукоделия, ни рисового пудинга.

- Мы свободны! Мы свободны! - прокричал Дик, обращаясь к звездам, мерцавшим над головой.

- Мы увидим весь мир, весь, весь прекрасный мир! - распевала Энн, и ей казалось, что из-под вертящихся колес велосипеда льется музыка.

- Поедем на Север, на родину!

- Да! Там родилась мама - в Дербишире.

- Мне всегда ужасно хотелось на Север. Горы, пещеры и все такое...

- Молодец! А ну, подбавь газку!

Миновав окраины Бристоля, свернули на север и выбрались на Глочестерское шоссе. Дик слез с машины и взглянул на часы. Было около трех.

Первое чувство восторга постепенно пропадало. Стало прохладно, хотя и стоял июль, и они жалели что не поужинали поплотней и не захватили еды на дорогу.

- Гляди-ка, светает, - сказала Энн, указывая на восток. - Скоро можно будет где-нибудь перекусить.

- Ага! Подумать только - яичница с ветчиной! Они мчались все дальше, продолжая размышлять

о еде. Небо сияло и было очень красивое, с каждой секундой становясь светлей и светлей - от нежно-голубого к серому и, наконец, золотисто-розовому и алому. Словно новенький красный мячик для игры в крикет, выкатилось из-за горизонта солнце, и, освещенные его лучами, деревья казались плоскими и черными, будто резные декорации игрушечного театра.

- До чего красиво!- воскликнула Энн.

- Что? - простонал из-за ее плеча Дик. - Бедный мой желудок! Он у меня пуст, как барабан!

- И у меня, только я стараюсь об этом не думать. Где-то на колокольне пробило пять. Было уже совсем

светло. Пели птицы, и молодые зайчата, сидевшие на шоссе, при виде велосипедистов пускались наутек. Мимо проехал на велосипеде деревенский мальчик и, поравнявшись, прокричал:

- Привет!

Но в домах все еще было тихо и пусто; окна закрыты шторы спущены. А вывески просто-напросто могли свести сума:

- Постель... - протянула Энн сонным голосом.

- ...и горячие завтраки! - эхом отозвался ее брат. Он отпустил руль и схватился за ноющую поясницу, чуть не переехав при этом курицу.

Часам к шести утра Дик и Энн окончательно выбились из сил. На опушке леса они остановились и присели на поваленное дерево. Оба продрогли, и было им как-то не по себе.

- Никогда б не подумал, что можно проголодаться еще до обычного часа завтрака! - признался Дик.

- Но ведь обычно мы не гоним всю ночь на велосипедах.

- Да, дело, наверное, в этом.

Энн зевнула.

- А кровати у дядюшки в "Мон Плезире" были отличные.

Дик с сомнением поглядел на лес:

- Едва ли здесь есть ягоды и орехи...

- Ну, если мы застрянем до сентября... Только нет уж, большое спасибо, я не собираюсь тут торчать!

- Ладно! Не вешай носа!

Оба совсем приуныли; будущее уже не казалось столь привлекательным. Дик постарался взять себя в руки.

- Ничего, малыш! Уже десять минут восьмого. Чего-нибудь да раздобудем, если бы даже для этого пришлось дверь взломать.

Еще через милю показалась деревня. Они мчались вниз по склону и видели, как из серых кирпичных труб вьется голубой дымок. Невдалеке стоял опрятный домик под соломенной крышей, а на нем - вывеска. Когда они подъехали, дверь отворилась, и жизнерадостная полная женщина стала подметать порог. Она была настолько толста, что едва умещалась в дверях, а лицо ее походило на огромное румяное яблоко.

В сад доносился аппетитный запах жареной ветчины, заглушая аромат влажных от росы цветов. Он окончательно сразил ребят, которые кубарем скатились с велосипедов. Скрипнула калитка, дети пробежали по тропинке и, едва переводя дух, остановились у крыльца.

- Здравствуйте!

- Простите, нам бы...

- Не могли бы вы...

- Видите ли, сейчас еще очень рано, но...

. Женщина с лицом, похожим на яблоко, спокойно взглянула на них, потом улыбнулась и вдруг оглушительно расхохоталась, при этом лицо ее еще больше сморщилось, как будто у яблока отрезали целую четвертушку.

- Не все сразу, по одному! Есть хотите?

- Будьте добры!

- Так бы и сказали. Милости просим. Сюда. Всю ночь небось ехали? У меня частенько останавливаются во время воскресных походов парни и девушки с Севера. Только что-то вы больно молоды.

К счастью, женщина была из тех, что не ждут от собеседника ответа, а сами говорят и говорят без умолку. Энн растянулась на кушетке, набитой конским волосом, и тут же заснула. Дик погрузился в кресло-качалку, откинувшись на спинку, и с закрытыми глазами слушал, как в соседней комнате поет чайник и позвякивает глиняная посуда...

- А ну-ка, мои хорошие, пожалуйте к столу.

Сон с беглецов как рукой сняло. На вилках, ножах, чашках и большом коричневом чайнике поблескивали лучи утреннего солнышка. На блюде красовалась глазунья из четырех яиц, а сквозь них просвечивали поджаристые золотистые ломтики ветчины.

- Вареньица только у меня сейчас нет, мои милые. Сама-то я его не ем, оно мне для желудка вредно. А вот джему и сливочек - пожалуйста.

Через полчаса они почувствовали себя совсем другими людьми. Усталость прошла. Можно было снова пуститься в путь.

- Какой у вас славный домик! - сказала Энн, когда они расплачивались с хозяйкой.