Принц крови, стр. 39

Гамина мрачно на него посмотрела, но Кафи принужденно улыбнулся.

— Она может предоставить вам такую возможность. Говорят, она любит… приключения.

От Джеймса не укрылся истинный смысл слов придворного, а Локлир, очарованный женщиной, похоже, ничего не заметил. Джеймс коротко кивнул Кафи в знак благодарности за предупреждение.

Авари и Шарана, поклонившись императрице, отошли к столу, приготовленному для императорской семьи. Сойана же, поклонившись, заговорила с женщиной на троне.

— Здорова ли моя мать? — спросила она, повинуясь принятой форме обращения.

— Да, дочь моя. Еще один день мы правили Кешем.

— Значит, боги ответили на мои молитвы, — сказала принцесса кланяясь. После чего заняла место за столом рядом со своим братом и дочерью.

В зал вошли слуги. Один за другим появлялись самые разнообразные блюда, и Эрланду каждую минуту приходилось выбирать, что же попробовать. Принесли вина — сухие и сладкие, красные и белые — белые подавали охлажденными на льду, доставленном с вершин гор Стражи.

— Почему члены императорской семьи: вошли последними? — спросил Эрланд у кешианца.

— Мы в Кеше многое делаем не так, как привыкли остальные. Сначала входят те, кто не пользуется никаким влиянием — рабы, слуги, младшие офицеры двора,

— они готовят зал для появления высокорожденных. Потом входит Та, Которая Есть Кеш, и занимает свое место на помосте, а за ней появляются люди благородного происхождения и те, кто отмечен за особые заслуги, опять в том же порядке — сначала менее известные и родовитые. Вы по праву рождения уступаете только королевской семье, поэтому вы и были приглашены перед принцем Авари.

Эрланд кивнул и вдруг подумал, что это все как-то странно.

— Значит, его племянница, Шарана…

— По положению выше принца, — закончил за него Кафи, оглядывая зал. — Это один из предметов споров в семье, ваше высочество.

— И то, о чем он не хочет здесь говорить, — добавила мысленно Гамина. Эрланд посмотрел на нее, и она продолжила:

— Я читаю его мысли, ваше высочество. Я бы. не стала делать этого, не испросив у человека разрешения, но он… Не могу сказать, но он очень старается не говорить о многих вещах.

Эрланд оставил эту тему и стал расспрашивать Кафи о придворной жизни. Кафи отвечал таким тоном, каким говорил бы учитель истории, уставший от своего предмета, хотя иногда вопросы наводили его на смешные, загадочные или скандальные истории. Он с облегчением принял роль сплетника.

Джеймс, предоставив разговаривать другим, пытался найти скрытый смысл в ответах Кафи. Ужин продолжался; граф собирал намеки, обрывки сведений о том и о сем и складывал эти кусочки головоломки с тем, что было ему уже известно. Кеш по своей запутанности напоминал муравейник, и только присутствие муравьиной царицы, императрицы Кеша, поддерживало порядок. Распри, старые раздоры между народами, давняя вражда — все это наполняло кешианскую придворную жизнь. Императрице удавалось сохранять Империю целостной, стравливая враждующих друг с другом.

Джеймс прихлебывал очень хорошее сухое красное вино и раздумывал, какую роль назначено сыграть им в этой драме — он был уверен, что их прибытие будет кем-нибудь использовано для достижения собственных политических целей. Оставалось узнать — кто их использует и с какой целью.

Еще неизвестно, подумал он, как этот человек или группа людей обратит себе на пользу присутствие Эрланда. Ясно, что как минимум одна группировка при дворе желала смерти Эрланда и войны с Королевством. Пригубив вина, Джеймс оглядел зал. Он подумал, что ему, чужаку в этой стране, придется быстро научиться играть по здешним правилам. Он как бы невзначай оглядывал зал, задерживаясь взглядом то на одном, то на другом лице, и обнаружил, что не менее полудесятка человек разглядывают его.

Он вздохнул. В первую ночь вряд ли возникнут какие-нибудь недоразумения. Если бы ему надо было убить Эрланда, он бы подождал, пока соберется побольше гостей, чтобы отвести от себя подозрения и хорошенько испортить празднование юбилея. Если, конечно, поправил он себя, это не императрица желает смерти Эрланда.

Он взял с тарелки кусочек слегка завяленной дыни и, наслаждаясь необычным вкусом, решил на некоторое время отложить дела государственной важности. Однако менее чем минуту спустя он обнаружил, что опять как бы ненароком разглядывает зал и людей, пытаясь найти подсказку, намек — откуда может произойти следующее нападение.

Глава 10. ТОВАРИЩ

Наблюдатель указал вперед.

— Фарафра!

Капитан приказал подравнять паруса; корабль, обогнув мыс, вышел к кешианскому порту.

Один из матросов, стоявший у поручней, повернулся к Боуррику.

— Повеселимся сегодня, Бешеный?

Боуррик грустно улыбнулся.

— Все на ванты! — крикнул капитан. — Приготовиться взять рифы!

Матросы бросились выполнять приказ.

— Два румба налево! — скомандовал капитан, и Боуррик повернул большое рулевое колесо, направляя корабль на указанный курс. Попав на борт «Доброго Путника», Боуррик заслужил сдержанное уважение капитана и матросов. Некоторые команды он выполнял очень хорошо, тогда как о других делах, казалось, не имел ни малейшего представления, но быстро всему учился. Его умение чувствовать корабль, ощущать перемену ветра и течений дало ему возможность стать рулевым — только троим из экипажа капитан доверял это дело.

Боуррик взглянул вверх, где Сули с обезьяньей ловкостью взбирался по мачте, сноровисто управляясь с такелажем. Сули стал заправским матросом — словно родился на море. За тот месяц, что они провели в плаванье, на его мальчишеском теле прибавилось мускулов; благодаря постоянной работе и простой, но здоровой пище он окреп и теперь, взглянув на него, уже можно было представить, каким мужчиной он скоро станет.

Принц никому не раскрывал своего происхождения, да никого это и не интересовало. После его выходки со ржавым рыбацким ножом он получил у капитана и у экипажа прозвище Бешеный. Боуррик знал, что его заявление о том, что он — принц островного Королевства, ничего бы не изменило. Сули называли просто Мальчик. Никто не приставал к ним с вопросами, почему они оказались в море в тонущей лодке, словно расспрашивать об этом значило навлечь несчастье на свою голову.

— Фарафрский лоцман введет нас в бухту, — услышал Боуррик голос капитана, стоявшего позади него. — По мне, все это дурь, но местному губернатору так нравится, и нам придется лечь в дрейф и ждать, — капитан отдал приказание взять рифы и приготовиться бросить якорь. Корабль поднял два зелено-белых вымпела — запрос лоцмана. — Тебе надо уйти, Бешеный. Лоцман прибудет через час, но я прикажу, чтобы тебя высадили со шлюпки где-нибудь за пределами города.

Боуррик ничего не сказал. Капитан внимательно посмотрел на него.

— Ты ловкий парень, но, когда попал ко мне на борт, не был моряком. — Прищурившись, он продолжал:

— Ты знаешь корабль не как матрос, а как капитан — тебе ничего не было известно об обязанностях матросов. — Разговаривая, капитан все время смотрел по сторонам: он следил, как выполняются его команды. — Похоже, ты правел много дней на юте, а не на палубе и не на вантах, мальчик капитана, — он понизил голос, — или сын богатого владельца судов. У тебя на руках мозоли, но не как у моряка, а как у наездника или у солдата. Я не хочу знать твою историю, Бешеный. Но я знаю, что баркас, на котором ты плыл, из Дурбина. Вы не первая пара, которая так поспешно бежала из Дурбина. Чем больше я думаю об этом, тем меньше мне хочется узнать правду. Не могу сказать, что ты был хорошим моряком, Бешеный, но ты старался и делал всю черную работу не жалуясь, а большего никто не может спрашивать. Он поглядел на мачты, увидел, что команда выполнена, и приказал бросить якорь. — Вообще-то, я бы, конечно, заставил тебя еще погорбиться на разгрузке вместе с остальными, считая, что ты не отработал свой проезд, но что-то говорит мне — несчастья гонятся за тобой, и уж лучше я потихоньку отправлю тебя с корабля. Пойди возьми свои вещи. Мне известно, что ты вчистую обыграл моих людей в карты. Хорошо, что я им еще не платил, а то бы ты забрал не только то, что у них было, но еще и все жалованье.