Королевский пират, стр. 127

Около часа они обсуждали мельчайшие детали предстоящей атаки. После этого Николас и Гуда наскоро поужинали и приготовились ложиться спать. Принц приказал всем воинам и матросам располагаться на отдых, предварительно проверив оружие. Он и сам собрался было улечься подле фургона, чтобы хоть немного вздремнуть перед боем, но тут к нему подбежал один из часовых.

— Капитан!

— В чем дело? — спросил Николас, поворачиваясь к воину.

— В трактире у пристани пожар!

— Что?!

Солдат в подтверждение своих слов лишь молча кивнул, переводя дыхание. Николас растерянно взглянул на холм, который скрывал от них трактир и пристань. Над его плоской вершиной занималось багровое зарево.

Николас и два десятка самых сильных и выносливых крайдийских солдат во весь опор помчались к холму, находившемуся в полутора милях от их лагеря. Когда они взбежали на вершину, огонь уже полыхал вовсю. Постоялый двор, построенный из прочного дерева, горел, как сноп соломы. В ярком свете, разливавшемся окрест, принц и его спутники отчетливо разглядели тела убитых, разбросанные по всему просторному двору.

Гуда их сосчитал и недоуменно пробасил:

— Похоже, кто-то здесь орудовал по тому же самому плану, что составили и мы, вот разве что пожар они устроили самый настоящий. Во дворе валяется не меньше трех десятков убитых. Несчастные сукины дети выскакивали из окон и двери, чтоб спастись от огня, и попадали прямехонько в руки головорезов. — Он задумчиво почесал щеку и прибавил:

— В точности, как в Крайди.

У Николаса все внутри похолодело от этих его слов, и он с трудом выдавил из себя:

— Ты прав. Так оно и есть.

Они спустились с холма и побрели к трактиру. Перебраться через низкую каменную ограду не составило труда, во дворе же им пришлось двигаться медленно, с осторожностью, чтобы не наступить на тела убитых или на горящие головни, то и дело отскакивавшие от объятых пламенем стен. Тука взглянул на распростертое у его ног тело и крикнул Николасу:

— Энкоси! Этот несчастный принадлежал к Львиному клану!

Николас повернулся к нему. Возница указывал пальцем на серебряный диск, свисавший на кожаном ремешке с шеи убитого. На диске была вычеканена голова льва.

— А тот — к Медвежьему, — возбужденно выкрикивал Тука, переходя от одного тела к другому, — а вон тот — к Волчьему. — Он вскинул голову и, глядя в глаза Николасу, с важностью пояснил:

— Эти кланы объединились против первоправителя!

Гуда тем временем прошел в дальний конец двора, приблизившись к зданию трактира настолько, насколько позволял нестерпимый жар от все разгоравшегося пламени.

— Николас! Сюда! — позвал он.

Николас, Амос, Калис и два воина заторопились к нему. Когда они приблизились, Гуда указал на груду тел, лежавших почти вплотную к стене трактира. На лицах, руках и ногах у некоторых из трупов полопалась кожа, и в воздухе начал распространяться удушливый смрад горелой плоти.

— Это те самые наемники, о которых я тогда говорил, — сказал старый воин.

— Тысяча проклятий! — буркнул Амос. — Ты, Гуда, не зря чуял во всем этом неладное. Видишь, по-твоему оно и вышло. Не засада, так пожар.

Николас опустился на колени возле одного из убитых и снял с его головы причудливой формы шлем, при виде которого Траск вздрогнул и отпрянул назад.

— Да хранят нас всех милостивые боги!

— Чего это ты так всполошился? — с недоумением спросил его Маркус.

— Разве ж ты не знаешь, что это за шлем?

— Понятия не имею.

— А я такие уже видал. Правда, те были не красные, а черные, как ночь.

— Отец мне о них рассказывал, — нахмурившись, кивнул Николас. — Стальные шлемы с шишаками в виде головы дракона и двумя крыльями, торчащими в стороны.

— А он тебе говорил, на ком их видел? — спросил Амос.

— Да. На черных палачах Мурмандрамуса.

— А этот, — Тука кивнул в сторону убитого, с чьей головы Николас снял ярко-красный шлем, — уж точно из числа красных палачей,

— Что ты о них знаешь? — встревоженно спросил Николас.

Тщедушный возница шмыгнул носом и провел пятерней по лицу, чтобы защитить себя от действия злых сил, после чего пугливо оглянулся и, понизив голос, пробормотал скороговоркой:

— Это очень скверные люди, энкоси! Это братство убийц, которые никого не щадят. Не зря же они называют себя палачами! Они… состоят на службе у первоправителя Города Змеиной реки.

Николас обвел глазами своих спутников и торжественно произнес:

— Выходит, мы по-прежнему на верном пути!

Он адресовал эти слова всем, но смысл их до конца поняли только Траск, Маркус и Калис.

Глава 4. РЕКА

Из-за ограды послышался слабый стон. Гуда проворно перепрыгнул через низкую стену. Следом за ним туда бросились и остальные. На пыльной земле у самой ограды они увидели двоих раненых, чудом уцелевших в кровавой бойне. У одного из них из плеча торчала короткая арбалетная стрела, у другого над самым лбом была рассечена кожа. Рана все еще продолжала слабо кровоточить.

Раненный в плечо был в беспамятстве, другой при виде Николаса и остальных слабо шевельнулся и снова издал протяжный стон.

— Принеси воды! — сказал Гуда одному из воинов. Тот перемахнул через каменный забор и вскоре вернулся с объемистым мехом в руках.

Гуда смыл кровь с лица раненого, и Амос, внимательно вглядевшись в его черты, весело хохотнул и хлопнул себя по ляжке.

— Ну и рожа! Провалиться мне на этом месте, ежели я во всю свою жизнь хоть раз видал такого урода!

Раненый воин провел языком по губам, ловя капли воды, заливавшей все его лицо, прикоснулся пальцами к виску, поморщился и слабым голосом пробормотал: Ох… и досталось же мне! — Затем он перевел взгляд на Траска и добродушно, силясь улыбнуться, посоветовал ему:

— Ты бы на себя-то поглядел, приятель! Тоже мне красавец выискался.

Амос нисколько не обиделся на эту отповедь. Тряхнув кудлатой головой, он оглушительно расхохотался и отступил немного в сторону, чтобы дать возможность воинам оттащить раненых подальше от нагретой пламенем пожара стены.

Незнакомец, столь охотно обменявшийся с адмиралом любезностями, был высок, тощ и жилист. Голову его покрывали жесткие черные волосы, кромка которых едва не соприкасалась со сросшимися в одну линию бровями, — так низок был лоб, резко выдававшийся вперед и образовавший некое подобие козырька над маленькими и бойкими, глубоко запавшими черными глазами. Нос его бывал столько раз сломан и расплющен, что потерял наконец всякий намек на какую-либо форму, немало ударов пришлось, по-видимому, претерпеть в свое время и губам, и оттого они распухли и вывернулись наружу, как у чернокожего. Подбородок и щеки заросли щетиной, лишь отдаленно напоминавшей бороду и бакенбарды, а те небольшие участки кожи, что остались свободными от растительности, испещряли шрамы, морщины и следы некогда перенесенной оспы. Словом, Амос оказался совершенно прав в своей оценке внешности незнакомца: более безобразное лицо трудно было даже и вообразить себе, не то что увидеть наяву.

В противоположность своему товарищу, другой раненый, все еще не очнувшийся от забытья, был молод и на редкость хорош собой. Даже беглого взгляда на его тонкие, правильные черты, аккуратно подстриженные темные усы и бороду, было достаточно, чтобы признать в нем заправского щеголя и дамского угодника.

Гуда помог старшему из воинов подняться на ноги и спросил его по-кешиански:

— Что здесь случилось?

Раненый приложил ладонь к виску и со вздохом ответил:

— Здесь была страшная бойня. — Он покосился на Гуду, затем перевел взгляд на Николаса и прибавил:

— Но вас это нисколько не должно удивлять, судя по тому, как вы все вооружены.

Николас только теперь заметил, что крайдийские воины все еще продолжали держать свои мечи и кинжалы наготове. Он жестом велел им вложить оружие в ножны.

— Кто ты такой? — спросил незнакомца Маркус.

— Я — Праджичетас, а это мой друг Ваджасиан. Зовите нас Праджи и Ваджа, так вам будет проще.