Хозяйка Империи, стр. 91

- Нет. - В ее голосе послышалось сожаление. - За гибель Айяки мы уже расплатились.

Со слезами на глазах она рассказала мужу о личной вражде Обехана к семье Акома - вражде, возникшей из-за того, что однажды Аракаси оставил его в дураках. Тогда Мастер с помощью подложного письма подстроил так, что пятеро слуг Минванаби были убиты Жалом Камои.

- Братство сочло это оскорблением для себя со стороны Акомы, - завершила она свой рассказ. - Они действовали по своей инициативе, стремясь покончить с моей династией. Поэтому они вышли далеко за рамки контракта с Тасайо Минванаби. - Ее последние слова выдавали горькое ожесточение. - Они проиграли. Обехан мертв, безоговорочно мертв, - сражен руками Аракаси.

Хокану воззрился на нее - твердую как кремень, забывшую о своих материнских чувствах перед лицом темных мыслей и жестокой политики. Касума забеспокоилась от недостатка внимания к своей особе и уже собиралась зареветь во весь голос.

- Жена моя, - промолвил он, опечаленный, разгневанный и сбитый с толку несправедливостью жизни, - давай вернемся домой.

Его сердце готово было выпрыгнуть из груди от сострадания к ней, когда к нему обратились ее глаза, блестящие от непролитых слез.

- Да. - согласилась она. - Давай вернемся домой.

Но, произнося эти слова, она думала не о прекрасной усадьбе на берегу озера, а о том поместье среди просторных пастбищ, в котором прошли ее детские годы. Внезапно в ней с необыкновенной силой вспыхнуло непреодолимое желание возвратиться к полям ее предков. Она почувствовала, как нужны ей сейчас знакомые с младенческих лет окрестности, воспоминания о любви отца; она почувствовала тоску по тому времени, когда еще не вкусила хмельного вина власти и силы. Может быть, на той земле, где родилась, она сможет унять сердечную боль и справиться со страхом за будущее обоих домов - Акомы и Шиндзаваи.

Глава 15

ЗАПРЕТЫ

Мара вздохнула.

Измученная жарой, удрученная поездкой по бывшим владениям Акомы, она скрылась от полуденного солнца в подземелье чо-джайнов. Брак с Хокану и установившееся между ними душевное единение избавили ее от необходимости искать блаженного покоя в этом убежище, где царил полумрак и витали пряные ароматы. Но в прежние годы, когда страшные опасности грозили ей со всех сторон, властительница только здесь обретала чувство безопасности.

Однако в ту пору угроза исходила от простых смертных. Положение нередко казалось безвыходным, первый брак с сыном Анасати приносил только горести, но теперь стало ясно, что все это не шло ни в какое сравнение с нынешними бедами. Телесные раны сменились душевными - ее предал тот единственный, кто понимал порывы ее сердца. Какие бы подлости ни замышлял Джиро Анасати, истинными врагами Мары теперь были маги, которые могли по своей прихоти уничтожить не только Акому, но даже всякую память о ней. А ведь Джиро в своем вероломстве прикрывался их волей.

Убийство Камацу оставило в душе Мары незаживающий рубец. Страх, в котором - по цуранским обычаям - нельзя было признаваться, доводил ее до исступления. В стычках с врагами Маре и прежде случалось испытывать такое чувство, но оно быстро отступало, а ставки никогда не были столь высоки. Сейчас на карту было поставлено все, что она любила. Потеряв Айяки, она забыла, что такое спокойный сон.

Полумрак подземелья служил ей защитой. В молчании, однако не в одиночестве, она сбросила гнетущее напряжение. Паланкин уносил ее все дальше по знакомым коридорам улья. Носильщики старались не задеть суетливых чо-джайнов; тишину нарушали пронзительные выкрики солдат и щелканье хитиновых конечностей - это патрульные салютовали высокой гостье и ее процессии.

Мара поддалась иллюзии спокойствия, понимая, что это ненадолго. Она словно вернулась в прошлое, когда бремя обязанностей и тревог было не столь тяжело. Ослабив внутренние путы, она ощутила предательскую влагу в уголках глаз. Мара прикусила губу, но не стала смахивать слезы. Полумрак улья, лишь скудно освещаемого сине-лиловыми шарами, избавлял ее от такой необходимости. Тревоги, отчаяние, беспомощность, неспособность отомстить семейству Анасати за причиненное ей зло тяжким бременем угнетали душу. Она не могла долее сдерживаться. Смерть двоих детей и трещина в отношениях с мужем, самым верным и близким человеком, грозили сломить ее окончательно.

Те годы, когда Мара набирала уверенности в себе и училась находить выход из любого положения, казались прожитыми впустую. Даже успехи в старой как мир Игре Совета теперь выглядели ненужными, ибо приговор Ассамблеи магов одним махом перечеркнул правила, по которым можно было защитить свою честь, нанеся удар по злу. И политические ходы, и интриги свернули куда-то в сторону с вековечного пути. Прежде козырем Мары в этой игре была готовность отойти от традиций. Теперь она лишилась даже этого преимущества: каждый правитель по-своему изощрялся в поисках новых способов борьбы против старых врагов.

Традиции повернули вспять.

Даже одержав победу над гонгом Камои и выведя на чистую воду Джиро, Мара не находила покоя. Избавившись от этих напастей, она по милости Всемогущих не могла отомстить за поруганную честь своего рода.

Возвращение по реке во владения предков дало ей лишь краткую передышку. Она ловила себя на том, что рассудок отказывается искать решение.

Прикрыв глаза, Мара отдалась ритмичному покачиванию носилок. Вокруг стало теплее, пряные запахи улья сгустились. Светящиеся шары попадались уже не так часто; толпы хлопотливых работников заметно поредели. Щелканье хитиновых конечностей больше не заглушало стук людских подошв. Это означало, что процессия приближается к чертогам королевы. Однако многое здесь изменилось. Стены и сводчатые потолки, грубо вытесанные в камне, были теперь отполированы до блеска, а местами украшены резьбой и яркими драпировками. Хотя сочетания цветов и причудливые гроздья бахромы выглядели непривычно для людского взора, все это свидетельствовало о полном достатке. Если бы не эти отличия, Мара - пусть даже у нее на висках поблескивали серебристые нити - могла бы подумать, что возвращается назад, в юность. Ведь и отчий дом, где она играла еще ребенком, где вышла замуж и родила первенца, где познала жажду власти, мог показаться тем же самым, но память, как удар тупого ножа, напоминала, что пустые коридоры, где некогда звенел детский смех, теперь погрузились в тишину.

У Мары сжалось сердце. Айяки был не единственным любимым существом, которое она потеряла. Боги свидетели, как бы ей хотелось видеть рядом с собой преданную Накойю, от которой ей случалось получать то взбучку, то мудрый совет - и одно, и другое помогало предотвратить беду. По щеке Мары скатилась слеза: ей вспомнился рыжеволосый варвар, Кевин из Занна, с которым ей открылось таинство любви и искусство быть женщиной. Пусть Кевин то и дело приводил ее в ярость своим упрямством и своеволием, а Накойя подчас только чинила помехи своими придирками - ей не хватало их обоих. В отношениях Мары с Хокану установилось полное доверие, мало-помалу заменившее эти две привязанности, до недавних пор оно казалось бастионом непогрешимости. Но между ними пролегла тень, когда Хокану начал мучиться сомнениями по поводу появления на свет их дочери. Все еще не простившая мужа, Мара утерла щеки рукавами шелкового платья. Ей не было дела до того, что на манжетах могли остаться мокрые пятна. Чтобы Хокану осознал необходимость объявить Джастина наследником Акомы, понадобилось едва ли не полное прекращение ее рода. Только смерть их общего новорожденного младенца помогла его убедить!

Теперь Хокану проявлял необъяснимое упрямство, отказываясь признать за Касумой первородство дома Шиндзаваи, и между супругами вновь возникла стена. Казалось, он мечтал о сыне, и только о сыне. Но ведь ничто не мешало ей в будущем родить ему сына, с горечью размышляла Мара; ничто не мешало и Хокану, как правящему властителю, завести себе с десяток наложниц и дождаться от них потомства. Мотивы его непреклонности были до боли понятны: он отдавал должное характеру своей жены, но не допускал и мысли, что дочь может унаследовать такие же качества и стать во главе Великой Династии.