Жалобная книга, стр. 56

– Приехали, – говорю.

– Допрыгались, докатились, доигрались, – подхватывает Варя. Оглядывается по сторонам и восклицает: – Ой, а улица-то не какая-нибудь, а Изумрудная!.. Ну да, где еще жить великому и ужасному волшебнику?!

– Я, если честно, не очень великий. Средних размеров и средней же ужасности.

– Ничего, размеры – дело наживное. Зато я теперь знаю, как тебя называть. Гудвин – это правильное имя. Гораздо лучше, чем какой-то там “Максим”.

– Как скажешь, – киваю. – Лишь бы тебе нравилось.

Помогаю ей вытащить из багажника чудом спасенное имущество. Ребенок тут же, во дворе, принялся демонстрировать мне свою любимую куртку. Хорошо хоть колготки остались лежать в пакете. Мне, в общем, не слишком интересно, а вот дворовые старухи полегли бы, небось, с микроинфарктами. А так только пошипели неодобрительно, созерцая наши экстатические пляски вокруг автомобиля.

Зато дома Варя тут же преисполнилась серьезности. Без лишних расспросов переоделась в выданную ей накануне “пижаму”, вцепилась в свои бумажки, включила ноутбук и устроилась с этим добром в комнате, на подушках. Тут же забормотала что-то под нос, да по клавишам застучала, пыхтя сигаретой.

Гляжу и радуюсь. Надо же, больше не стесняется меня, не обращает внимания на мои перемещения по квартире. Словно бы не первый месяц делим на двоих это жилище. Очень хорошо. Неожиданный, но благоприятный результат давешнего дорожного происшествия. Я-то, признаться, ругал себя последними словами за такое мальчишество, предчувствуя карнавальное шествие новых, доселе невиданных проблем. Плюньте мне в глаза, если еще хоть раз вякну, будто разбираюсь в людях. Ничего я в человекоустройстве не понимаю. Ничегошеньки. И опыт многочисленных путешествий по чужим шкурам и судьбам тут не помогает: только путаюсь еще больше.

Я решил воспользоваться случаем, написать всякой ерунды впрок. Недельный, или, чем черт не шутит, двухнедельный запас. Поэтому от компьютера оторвался только в полночь, когда на кухне появилась Варя и, улыбаясь до ушей, спросила, есть ли в доме что-нибудь съедобное.

– Да уж, – хватаюсь за голову. – Гостеприимнее меня нет на земле хозяина. Но ты и сама хороша: давно уж могла бы взять меня за глотку.

– Заработалась. Знаешь, как это бывает? Только сейчас осознала, что мне чего-то не хватает. Тщательно проанализировав ситуацию, поняла: всего лишь еды. Ты только не хлопочи из-за меня. Меня вполне устроит деликатес под названием “бублик обыкновенный, черствый с дыркой”. Или что-то в таком духе.

– Все, что найдешь, твое. Если мой совет не прозвучит чересчур самонадеянно, предлагаю начать с холодильника. А я, что ли, чайник поставлю. Или кофе сварить?

Варя в растерянности.

– Чашка кофе мне точно не помешает. Суточная норма еще толком не выполнена, а мне бы, в идеале, полторы одолеть, чтобы спалось спокойнее. Но и чаю твоего тоже хочется. Как быть?

– Нет проблем. Все сделаем. Ты давай, лезь в холодильник. Там обретешь великое множество удивительных вещей. Некоторые, возможно, окажутся съедобными.

Минуту спустя стол завален остатками вчерашней роскоши, чайник мой урчит и фыркает, джезва стоит на плите, а я инспектирую пряности. Можно на сей раз игнорировать мускатный орех, корицу и имбирь. Сварю-ка я нам кофе с кардамоном, дабы подкрепить свою репутацию Волшебника Изумрудной Улицы.

Пока я чешу репу, Варя успевает изничтожить шмат подсохшего сыра, шмыгнуть в комнату и вернуться с ноутбуком в руках.

– Надоело быть именем существительным , – вдруг объявляет она.

Я, признаться, озадачен.

– Ну, – говорю осторожно, – дело вкуса, конечно…

– Да нет же, – смеется. – Это не мое частное мнение. Это я тебе Штрауха читаю. Такой странный отрывок… Меня как-то очень уж проняло. Хочешь?

– Спрашиваешь. Читай, конечно.

– «Существительное» – жуть какая, только вслушайтесь. Быть надо бы прилагательным; быть, например, чем-то белым. Снегом, манной небесной, ненавистной детсадовской манкой, жасминовым цветом, или хоть ложной мучнистой росой на листве – польза от нас, или вред, кому какое дело? Нам жить, нам поживать, да и помирать тоже нам, а не левым дядям-тётям, милостивым государям, дамам и господам. И вот если уж так вышло, что начали жить, хорошо бы побыть чем-то белым – ладно, не всегда, но хоть этим летом, чтобы знать, как это: чем-то белым. Белым. Надо же!.. Ну, или быть, скажем, чем-то черным. Кошкой в комнате, топливом для котельной, или, что ли, бруском сухой китайской туши из сувенирной лавки, где все не всерьез. Мне нравится думать, что сухую тушь разводят слезами, но не выплаканным горем-глупостью-злостью, а просто слезами, которые текут по щекам, если долго-долго глядеть на огонь и не моргать. “Белым-черным” – это, понятно, придурь. Это не обязательно, это смешно даже: “белым-черным”. Детский сад, начальная школа чувств. Но вот ведь, хочется побыть не «кем-то», а просто «каким-то», не существительным, несущественным прилагательным побыть – до осени хотя бы, а потом и вовсе стать бы глаголом, но это, я понимаю, перебор, невиданное нахальство, несбыточная фантазия…

Варя переводит дыхание и поспешно объясняет:

– Там, в оригинале, была, конечно, не “детсадовская манка”, а “ненавистное нянькино ризотто”. Но я взяла на себя смелость заменить. Немногие из читателей знают, что “ризотто” – это просто рисовая каша; вряд ли у кого-то была няня-итальянка. А вот “детсадовская манка” – никого не минула чаша сия. Да и после “манны небесной” мощно звучит, правда?.. Я, собственно, почему читала: решила посоветоваться. Ты все же с Михаэлем знаком. Как думаешь, он бы остался доволен таким переводом?

– Единственное, в чем я действительно уверен: Михаэлю проблемы перевода до одного места. Не до того ему нынче, мягко говоря. Но если тебя интересует мое скромное мнение, “детсадовская манка” – именно то, что надо. И текст, ты права, пронзительный. Странный немыслимо. Не думал, что Михаэль так пишет. Совершенно с его образом не увязывается.