Витим золотой, стр. 61

Александров и Галкин 12 марта телеграфировали иркутскому губернатору Ф. А. Бантышу: «Забастовка продолжается, резкого проявления беспорядков нет. Меры убеждения не действуют, ибо стачка хорошо организована, дисциплина твердая. То же положение дел – выжидательное, рабочие строго наблюдают за собой, дабы не был нарушен порядок. Меры охраны принимаются, водка вывезена из Бодайбо, динамит свезен в одно место, охраняется кроме приискового караула стражниками. У магазинов и складов выставлены полицейские караулы. Причины забастовки – желание повысить рабочую плату, ослабить суровость режима, добиться более внимательного отношения управления к нуждам рабочих. Отпуск пищевых продуктов пока продолжается, но управление высказывает намерение прекратить таковой рабочим-должникам и остальным отпускать за наличные деньги. Рабочие имеют за управлением около 370000 рублей. Должников около 250. Имеющих за конторой не более 10 рублей – до 400. По заявлению управления, деньги для расчета рабочих имеются налицо. Прекращение отпуска продуктов рабочим находим пока рискованным.

Копию телеграммы просим передать Горное управление».

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

После ночной встречи с представителями центрального стачкома в сознании окружного инженера Александрова началось некоторое просветление. Подействовала не угроза затопить шахты и вывести из строя машины, а грозная сила рабочей массы. Организованность, сплоченность, глубокая убежденность в своей правоте ужаснули статского советника. Как все это вдруг родилось в далекой, суровой, забытой богом тайге? Над этим стоило подумать. Да и не так уж был глуп окружной инженер, чтобы не понимать экономического положения рабочих. Произвол, который творился на приисках, был настолько очевиден, что даже у Петра Никифоровича началось пробуждение, похожее на совесть. В особенности это проявилось вчера, когда он сам напросился на тайную встречу с руководителями забастовки и явился в указанное Ипполитом Поповым место без охраны и полицейских шпиков. Встреча состоялась вечером в народном доме. Кроме Попова на встрече присутствовали еще двое неизвестных инженеру людей. Александров предложил, чтобы руководители забастовки уговорили бастующих приступить к работе и отложить разбор требований до приезда комиссии из Петербурга и возвращения главного управляющего Белозерова, которого ждали со дня на день.

– Я стараюсь изо всех сил, чтобы мои объявления были понятны всем и чтобы рабочие отнеслись к ним сочувственно. Забастовка вызывает острый финансовый кризис, а есть ведь горный устав, наконец, договор…

– Неужели вы, господин статский советник, можете серьезно говорить о таких вещах, как договор, устав? – спрашивал его высокий темнобородый мужчина.

– Отчего же не говорить?

Александров видел его впервые и сразу понял, что этот приезжий, конечно, один из главнейших тайных руководителей. Чувствовалось, что он точно обо всем информирован и назубок знает горный устав.

– Как будто вы и не знаете, что договор и горный устав администрация сотни раз уже нарушала, а ожидание комиссии… Извините меня, но за этим приходить вам не стоило.

Попов и Кондрашов засмеялись.

– Вы так думаете? – спросил Александров.

– И не только один я.

– Простите, господин… К сожалению, я не запомнил вашей фамилии, – проговорил Александров. – Вы произнесли ее так невнятно…

– Курочкин, – повторил Василий Михайлович. Он понял, что окружной инженер, справедливо сомневаясь в подлинности названной фамилии, интересуется его личностью, и, секунду подумав, едко добавил: – Если это для полиции, то у меня найдется другая…

Александров по достоинству оценил смелость собеседника и, чтобы больше не воздвигать стены недоверия, проговорил почти искренне:

– Вы видите, я пришел сюда без полиции.

– Разумно сделали, господин статский советник. Уважаю людей мужественных и честных! – Кондрашов снял очки и открыто посмотрел на смутившегося инженера. – Мне бы хотелось уведомить вас, господин окружной инженер, что рабочие ждут не вообще комиссию, а комиссию следственную, чтобы выявить злоупотребления правления «Ленского товарищества». Что вы на это скажете?

– Никакой комиссии не будет, – помедлив, заявил Александров. – Подобные дела решаются или соглашением с управлением, или же судом по отдельным искам каждого недовольного рабочего.

– Вы случайно не либерал? – вдруг спросил Кондрашов.

– Было увлечение в далекой юности. – Александров грустно усмехнулся. – Вы почему спросили?

– Все либералы, и молодые и старые, страдают плохой памятью… Вы тоже забыли, господин статский советник, что рабочие требуют полного расчета по день найма и бесплатного проезда до жилого места. Договор нарушен со стороны администрации. А насчет отдельных исков, положа руку на сердце, вы ведь и сами не верите в судейскую справедливость, не так ли?

– Нет, отчего же… – Александров смешался. Ему было известно, что горный исправник Галкин готовит список для передачи мировому судье на выселение. Александрову не хотелось говорить сейчас неправду.

– К сожалению, – опередил его Кондрашов, – администрация добивается от мирового судьи решения, чтобы выбросить рабочих из их жилищ. Передайте администрации, что это очень опасная затея…

Александров поспешно заверил, что до этого не дойдет. Возвратившись, он поделился своими мыслями с горным исправником Галкиным, на которого была возложена следственная часть.

– Со списками нужно повременить, – посоветовал Александров.

– Вы что же, решили изменить свою позицию? – склонив к инженеру свое широкое, тупое лицо, спросил Галкин.

– Предпочитаю быть более благоразумным.

– Шибко же вас шатануло!

Наблюдая за инженером, Галкин еще вчера, у Теппана, подметил, как странно вел себя Александров. Он мрачно отмалчивался. Видимо, ждал приезда Тульчинского, чтобы всю эту опасную канитель спихнуть на него. Заметно было, что Александров явно самоустранялся. Да и вообще во взаимоотношениях этой троицы резко наметилась трещина. Галкин узнал, что Теппан пожаловался на них в Петербург правлению, обвиняя обоих в сокрытии истинных дел о ходе забастовки, а исправника – в беспомощности и даже попустительстве.

Донос был послан и губернатору Бантышу. Сегодня от него прибыла грознейшая телеграмма:

«Витимскому горному исправнику А. Галкину.

Телеграмма ваша № 1750 и сегодняшняя ваша телеграмма относительно возбуждения рабочих по поводу выдворения из казарм и ваш совет по соглашению окружным судом разрешить отсрочку дает мне основание предполагать, что вы или не получили моих телеграмм от 17 марта и от 20 марта, или же вы действительно растерялись и перестали давать себе отчет в своих действиях. Возлагая на вас ответственность за беспорядки, могущие произойти благодаря неисполнению моих распоряжений, предлагаю вам впредь беспрекословно и незамедлительно исполнять мои распоряжения. Начальнику бодайбинского гарнизона сегодня телеграфно штабом будут даны соответствующие инструкции оказания вам содействия, почему вы имеете возможность в точности исполнять требования следователя относительно обысков и арестов, производимых по его указанию в следственном порядке. Предупреждаю вас, что имеющиеся в вашем распоряжении военно-полицейские силы более чем достаточны для охранения общественного порядка вверенного вам района. Если подтвердятся телеграммы Теппана и Иванова, я предам вас суду за бездействие власти и за упорное неисполнение моих распоряжений».

– Все это через ваш либерализм, господин Александров, – вертя в руках телеграмму, жаловался изничтоженный Галкин.

– Помилуйте, при чем тут я! – воскликнул Александров.

– А в акте, милостивый государь, что вы написали?

– Правду написал.

– Какая там правда! – Галкин поморщился и безнадежно махнул рукой.

– А такая, что кровопролитие нахожу вовсе нежелательным.

– Но ведь воинскую команду мы с вами вызвали не для христосования.

– Это на всякий случай, для поддержания порядка, а вышло так, что рабочие лучше сохраняют порядок, чем ваши полицейские.