Синий шихан, стр. 7
Прискакав в станицу и не заезжая домой, он бросился к станичному управлению. Атамана, как обычно, на месте не оказалось. В канцелярии сидел писарь Захар Важенин. Петр Николаевич дружил с ним. Вместе проходили лагерные сборы, а однажды Петр Николаевич спас тонувшую девочку – сестру Важенина. С той поры дружба стала еще крепче.
Важенин был казак серьезный, грамотный и пользовался авторитетом. Казаки ценили его и за то, что он умел сдерживать самодура атамана Туркова, втихомолку высмеивал его нелепости в управлении станицей, часто зло издеваясь над его тупостью и непомерной толщиной.
Выслушав рассказ Петра Николаевича, Важенин, хмуро закусив желтоватый ус, долго молчал. Потом с брезгливой улыбкой на бледном худощавом лице сказал:
– Разбой! – Посмотрев на Петра Николаевича, со вздохом добавил: – Хорошо, что ты живым ушел. Сегодня утром нашего с тобой дружка охотника Куваныша нашли в степи с перерезанным горлом… Да и тело все искромсали.
– Что ты говоришь, Захар! – Петр Николаевич сжал кулаки и хрустнул пальцами. Жутко ему стало. Сегодня ушел от пули, а завтра его могут достать из-за угла. Сколько бывало таких случаев.
– Как же это, Захар Федорович?
– Беркутбай давно косился на жену Куваныша. А нашему есаулу буланый жеребец покоя не давал, вот и стакнулись…
– Так и жену? А мальчик? Неужели… – У Петра Николаевича сдавило горло, ему трудно было говорить.
– Откочевал весь аул, а куда – неизвестно…
– Взять наряд казаков и накрыть! – стукнув рукой по столу, предложил Петр Николаевич.
– Ты думаешь, они после того, как ты их увидел, будут ждать? – Важенин горько усмехнулся. – Да и наш бегемот не пойдет на это. Квашня пузатая, а не атаман. Все равно пойду расшевелю его. А ты пока никому ни слова. У Печенегова целая орава знакомых конокрадов, сожгут и тебя и всю станицу. Я приму какие-нибудь меры.
Выйдя из станичного управления, Петр Николаевич отвязал лошадь, с тяжелым чувством поехал домой. Наскоро перекусив, поскакал в аул. Когда-то вместе с Куванышем они пасли войсковые казачьи табуны, выезживали самых диких коней, охотились. Рослый, богатырского сложения, Куваныш был великолепным наездником, забравшим на байгах не один ценный приз. Он понравился красивой татарской девушке из бедной семьи и без всякого калыма женился на ней. Мать Куваныша, слывшая отличной мастерицей в тканье ковров, крепко полюбила сноху и передала ей свое искусство. В двадцать шесть лет красавица Минзифа уже не уступала самым лучшим мастерам.
Когда Беркутбай приходил к Куванышу кушать праздничного барашка, то на ковер бросались мягкие подушки, подавалось самое лучшее полотенце и ярко начищенный кумган. Уют и опрятность царили в юрте Куваныша.
Огладывая баранью кость, Беркутбай часто украдкой косился на статную фигуру Минзифы, плотоядно облизывал губы и вздыхал. Ему казалось, что из его многочисленных жен ни одна не стоила смуглой татарки.
На беду Куваныш случил двух кобыл с лучшими породистыми производителями. Появились у него около юрты привязанные волосяными арканами длинноногие жеребята буланой и бурой масти с черными гривами. А года через три десятилетний сын его Кодар обогнал всех скакунов Беркутбая и затмил их давнюю славу.
С тех пор затаил богач на Куваныша смертельную злобу…
Когда Петр Николаевич Лигостаев прискакал в аул, то на месте юрты Куваныша он нашел холодную золу, разбитый казан и бараньи кости.
Через несколько дней Важенин втайне от станичного атамана донес о происшествии наказному атаману. В станицу выехала специальная комиссия. Есаул Печенегов скрылся.
Только теперь, спустя несколько лет, рассказал Кирилл Петру Лигостаеву о своем барине.
– В Оренбург тогда мы с ним махнули. Место ему дали изрядное. Выслужился, забастовку одну прикончил. Потом женился. Вдовица-то попалась молодая и красотка писаная. Хотел было он ее капиталец к рукам прибрать, да она ему кукиш показала. Баба с головой попалась. Филипп-то Миканорыч стал заниматься поставкой коней для гвардейских полков. А у Зинаиды Петровны свой конский заводик, и порядочный. В это время случись такое дело: Печенегову отставка вышла, да и деньжищ большой недохват случился. Он ей и говорит, что надо завод и усадьбу заложить и недохват покрыть. А то Сибирь-каторга может предстоять… А она ему: не дури, говорит. Я через тебя нищей быть не хочу, да и сына твоего по миру не пущу. Сын – от первой жены, кадетский корпус заканчивал. Ты, говорит, лучше запиши имение на меня, а то и этого не останется. Так и сделали. Тогда я и ушел от Печенегова. А вскоре после того Филиппа Миканорыча всех прав лишили и по этапу послали. А друга твоего Куваныша Мирза, сын Беркутбая, зарезал… Это я точно знаю. Позвал Беркутбай Куваныша к себе в гости, начал торговать жеребца. Куваныш никаких денег брать не хотел. Сидели они в юрте и пили кумыс. И вино было. Филипп Миканорыч тоже там был. Заспорили, кричать начали. Куваныш стал ножом отбиваться от Беркутбая. Он уже был в крови, но стал одолевать бая. Тот крикнул сыну: «Помоги!» Тогда тот разбойник подскочил сзади, ударил ножом по шее. Куваныш упал и уже больше не встал. А сын Куваныша злой был мальчишка, как волчонок. Прибежал и с ножом на Беркутбая кинулся. Беркутбай велел его связать…
– Он теперь здесь, этот мальчишка, сильный, как отец, – заметил Петр Николаевич.
– Как здесь? – широко открыв глаза, удивленно спросил Кирилл. – Вот оно что-о! Помнит, наверное? Большой уж был…
– Все помнит, – коротко ответил Петр Николаевич. – Да что старое вспоминать… Лучше потолкуем о другом, – добавил он.
– О другом? Вот печенеговская барыня собирается сюда приехать. От хозяина слышал, от Матвея Микитыча. А хозяин мой какое-то дельце затевает, ничего понять нельзя. Хитрый!
– У него трудновато понять, – проговорил Петр Николаевич и поднялся на крыльцо. Взглянув на синее безоблачное небо, вошел в дом.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Маринка возвращалась в станицу. Вспотевший Ястреб от прилипшей к шерсти пыли стал не игреневой масти, а какой-то мышиной, но бежал все той же бодрой рысью.
Справа от дороги тянулась под знойным солнцем широкая, просторная степь. И четверти ее не вспахано, поэтому степь кажется пустынной и бесконечной. Шумят взлохмаченные ветром застарелые метелки ковыля, над ними одиноко кружатся хищные кобчики, выслеживающие зазевавшихся на солнце сусликов. Слева, по берегу Урала, зеленеет густой тугай. Там прохладно, нет пыли, и можно напоить коня у прибрежного холодного родника, покупаться, отдохнуть, съесть кусок пирога, положенного в переметную суму заботливой рукой матери. Да и дружка увидеть надо – условились… Маринка круто поворачивает коня и медленным шагом направляет его к виднеющейся вдали роще.
Маринка любила скакать на лошадях, умело и ловко могла забросить сеть и наловить рыбы. С таким же успехом кидала на шею степному коню аркан. Никто лучше ее не мог вышить красивый, замысловатый узор, выткать оренбургский платок или сплести конскую уздечку с кисточками из крепкого сыромятного ремня. Девушка умела читать и писать, что для простой оренбургской казачки того времени было редкостью.
Три года назад старый пастух, друг отца, подарил Маринке на именины маленького жеребенка. Вырастила она его и выездила. Впоследствии этот жеребец Ястреб и взял первое место на скачках.
После скачек в окрестных станицах заговорили о Маринке, появились женихи. Маринка до сих пор о замужестве и слушать не хотела. А сегодня, как черт дернул, не сказала ни да ни нет и не помнила, как сережки приняла в подарок. Маринка поймала себя за мочку уха и вырвала сережку, хотела швырнуть ее в кусты, но спохватилась: вернуть надо подарок, вернуть! Не нужен ей светловолосый, с голубыми улыбчивыми глазами Родион Буянов, не нужно и его золото. А вот кто ей нужен, она еще и сама толком не знала. Может быть, черноволосый, с веселыми карими глазами табунщик Микешка, по прозвищу Некрещеный. Прилипло к нему такое прозвище с детства. Когда-то, лет двадцать назад, красивая казачка Ульяна сошлась с киргизом Мулдасаном, бросила родителей, в прах растоптала все дедовские обычаи. Шел слух: будто бы работала Ульяна с мужем на уральских железных рудниках, нашли они огромный, в несколько фунтов весом, золотой самородок и принесли его хозяину. Тот, вместо того чтобы отблагодарить, приказал тайно их уничтожить. Так и пропали без вести Мулдасан с Ульяной. Говорили люди, что это была месть, другие говорили, что хозяин-то был хищник, тайно добывавший кроме железной руды золото и сбывавший его одной иностранной компании.