Агафон с большой Волги, стр. 64
Словом, все, о чем Антон Николаевич думал утром у себя в кабинете, он изложил Молодцову, а в заключение добавил:
– Люди враждебно относятся только к черствым и бездушным руководителям, презирают глупцов. Разве у тебя такой коллектив, который тебя забодает так, что придется звать костоправа?
– Конечно, про козлов я глупость сказал. В основном народ у нас хороший, – примиренно ответил Молодцов. – Вытерплю, раз такое дело.
– Ну ладно, Иван Михайлович. За то, что не испугался и согласился, на этот раз проведем только партийный актив. Но имей в виду: если тебя примутся по-настоящему бодать и как директора и как коммуниста, а у тебя, голубчика, взыграет спесь, тогда не миновать и персонального дела!
– Это уж как водится! – с опаской посматривая на гостя, сказал Иван Михайлович.
– И еще попрошу: говори как можно деловитее, короче.
– Мне же все-таки объяснять придется…
– Не понимаю, почему для этого нужна часовая речь? Привыкли много говорить, не дорожим временем. Часто все речи тратим на достижения, а для недостатков уже не остается ни одной минутки.
Молодцов поскреб затылок и пообещал быть кратким, не представляя, однако, как на таком ответственном собрании можно уложиться в несколько минут.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Совещание партийного актива состоялось в тот же вечер в совхозном клубе. Агафон шел туда с явным беспокойством, чувствуя себя виновником предстоящего события. Чтобы не привлекать к своей особе внимания, он сознательно решил немножко запоздать и вошел в помещение одним из последних, забившись в самый дальний от сцены угол. Он вошел как раз в тот момент, когда Соколов, открыв собрание, объявил неожиданную и несколько странную повестку дня – о директоре совхоза.
– Крышка нашему Ивану, – толкая Спиглазова в бок, проговорил Захар Пальцев.
– Врубят, – кивнул Спиглазов.
Они сидели во втором ряду, позади приглашенных из других совхозов гостей. Между двумя директорами крупных совхозов – «Степного» и «Горного» – втиснулся с толстым блокнотом в руках ответственный редактор районной газеты.
– Формулировочка дай боже! – редактор покрутил большой кудрявой башкой и что-то записал в свой блокнот.
– Мудрствуют! – заметил сухощавый, мрачного вида директор «Степного» Громов.
В зале зашумели. Кто-то потребовал разъяснения по повестке дня. Коммунисты, разбросанные по кошарам и фермам, не все успели прочитать газету и еще не знали, в чем дело.
– В сущности, мне трудно объяснить такой куцый вопрос, – растерянно поглядывая на секретаря райкома, проговорил Соколов. – Кто же будет докладчиком?
Михаил Лукьянович привык проводить совещания, заранее подготовленные и даже в какой-то степени срепетированные, а сегодня все было странным и необычным.
– Доклада не будет, – поднявшись из президиума, заговорил Константинов. – Вместо этого прочтем статью, а потом поговорим начистоту. Никакого списка ораторов. Каждый может выступить и задать какой угодно вопрос мне, директору, главным агрономам, бухгалтерам, чабанам и так далее. Проведем разностороннее собеседование и вынесем решение, какое найдем нужным.
– А регламент? – крикнул Спиглазов.
– Регламента я предлагаю не устанавливать. Говорить будем коротко, по-деловому, потому что у нас еще стоят неубранные хлеба. А кто заведет байки не по существу и потянет резину, лишим слова.
Собрание единодушно согласилось.
Статью прочитали вслух.
Первым слово взял Константинов. Отыскав глазами притаившегося в уголке Агафона, он задал ему следующий вопрос:
– Товарищ Чертыковцев, не искажены ли редакцией факты в вашей статье?
– Нет. Все правильно, – поднявшись с места, ответил Агафон. Теперь он с тревогой ждал, что ему могут задать и другие, более существенные вопросы. Но опасения его были напрасны. Секретарь райкома начал спрашивать директоров совхозов и главных бухгалтеров, какие у них намечаются прибыли и убытки.
– У нас, как и в прошлом году, – отвечал круглолицый белочубый директор совхоза «Горный» Корней Луценко, – будет примерно триста тысяч с лишним прибыли. «Степной» и «Чебаклинский» имеют столько же убытка. Короче говоря, эти два иждивенца съедают нас с потрохами, – под общий хохот закончил Луценко.
Работа пошла веселее, страсти начали разгораться. Не выдержав явной насмешки, слово взял Иван Михайлович:
– Ты ведь, Корней, хорошо знаешь, что я не раз ставил вопрос о рентабельности, о кредитах на строительство гаражей для сельхозмашин. Просил прирезать земли. Даже Громов соглашался дать нам пять тысяч га… Соглашался, Громов?
– Было дело, и теперь не отрекаюсь, – подтвердил директор «Степного».
– Сколько раз я и с тобой, Луценко, говорил, и в область, в министерство писал! – оправдывался Молодцов. – Ну скажи, Корней, разве не так?
– Я скажу, – поднимая руку, вмешался Антон Николаевич. – Писать и отписываться одно, а вот доказать и получить – совсем другое. Мы с вами доказали нашему правительству, что при закупке продуктов сельского хозяйства цены очень низки, это, безусловно, влияло на рентабельность совхозов и колхозов. Правительство пошло навстречу и повысило цены. Но оно не может это делать до бесконечности. Повышая цены, мы лезем и в карман государства и трудящихся. Мы варварски храним технику – так обвиняет нас корреспондент. Как, товарищ Молодцов, правильно это или нет?
– На бумаге все правильно, а вот когда нет денег…
– Старая, Иван Михайлович, песня, – прервал его Константинов. – Когда нам дали за это по загривку, мы начали просить средства. А вот совхоз «Приуральский», не дожидаясь кредитов, собственными силами сложил на целинных землях каменные столбы, сделал навесы, покрыл камышом, а кое-где возвел и саманные стены и хранит свою технику в сараях, под навесами, а не под снегом. У нас прорва камня, да и саман можем делать. Разумеется, есть тут и наша вина. Партийные органы за все несут ответственность. Но и вы, директора совхозов, такие же, как и мы, коммунисты, с вас нужно спрашивать в первую очередь, потому и поставлен так вопрос на нашей повестке дня. Где нужно, вы умеете брать за горло. Получаете от государства самую лучшую технику, иногда сверх всякой нормы, а обращаетесь с нею черт знает как! Прав в этом случае корреспондент или нет?
– Прав! Чего там толковать! – раздались многочисленные голоса.
– Плохо с жильем?
– Хуже некуда!
– С продуктами?
– Свое сальце жарим! – выкрикнул кто-то.
Слова попросил Спиглазов. Сжимая в руке мелко исписанные листки, он подошел к трибуне, расправил плечи, откашлялся. Одиноко сидевшая на пустующей скамейке Варвара, разодетая словно на свадьбу, прищурила темные глаза и насторожилась. Очень тягостным было для нее это собрание. Все, как будто назло ей, согласились с этим распроклятым писакой.
– Верно здесь сказал наш уважаемый секретарь райкома партии товарищ Константинов Антон Николаевич: у нас масса вопиющих недостатков!
Спиглазов говорил громко, отчетливо, но изрекал известные истины, и слушать его было неловко. Когда он закончил, директор «Степного» крякнул на весь зал и опустил голову. После Спиглазова выступали чабаны, механизаторы. Последние сдержанно поругивали главного инженера и расхваливали доброту директора: немало было сказано горьких слов в адрес сельхозуправления и министерства.
Никогда, ни на одном собрании не было столько выступающих, даже Соколов удивился такой активности. Раньше, чтобы заставить выступить рядового механизатора, надо было вести его к трибуне чуть ли не за рукав. Одним из последних слово взял Архип Катауров.
– Я, конечно, сторож, бахчевик, ну, другой раз и хлебушко приходится караулить, чтобы, конечно, вороны и галки не расклевывали, поросята своими носами не разворошили. Не знал, что Агафон Андрияныч у меня под боком свою статейку строчил…
– Ну и что бы ты с ним сделал? – желая посмешить присутствующих, спросил Пальцев.
– Что бы я сделал? Фактиков бы ему подкинул, да не таких шибко ученых, а похлеще. Тридцать девять гектаров арбузов засевал совхоз «Степной». Мы тоже тридцать с гаком маханули. Арбузы, ежели помните, Антон Николаевич, уродились один к одному, крупные, по всем бахчам, да и дыни тоже. Один запах на версту слышно было. А ведь все знают, что стало с нашими арбузиками, и опять же помалкивают. Почти все под снегом остались. Каково хозяйнуем, товарищи? Мне, конечно, скажут, что машин не было. Весь транспорт кинули на аврал, в глубинку: из степи, по грязи хлеб вывозили. Пока там возили, тут буран трах, и все задуло, занесло. А ить пахали день и ночь, бороновали залоги, потом два-три раза пропалывали, сколько трудов вложили, а все кошке под хвост!