Наследники, стр. 82
В эту пору в Кыштым прискакал гонец от самого царя Петра Федоровича. Под ним гарцевал добрый белый конь. На всаднике надет красный казацкий чекмень и высокая казацкая же шапка. Но что за диво, лицо прибывшего завешено сеткой из конского волоса. За плечами конника ружье, за поясом пистолеты, в руках плеть. Осанка у всадника горделивая.
Митька тревожно разглядывал гонца.
— Кто же ты в самом деле? — пытливо спросил он. — Николи ранее тебя на заводе у нас не видели. И лицо свое укрыл. Чем докажешь, что ты и есть посланец от государя Петра Федоровича?
Гонец не обиделся.
— Эх, Митрий, Митрий, трудно меня ныне узнать! — послышался из-под сетки знакомый голос. — Состарился я, да к этому царицыны слуги-дворяне да тюремщики вот Что со мной сробили! — Он легким движением поднял сетку.
У человека оказались рваные ноздри, но глаза и лицо знакомые.
«Вроде как бы с каторги сбег! — подумал Перстень и силился вспомнить: — Где же я его видел?»
Так и не мог узнать он конника.
— Был я малость после шуваловского завода на послуге у Демидова, да сбег после того, как Прокофий с дядькой-паралитиком травили людей…
— Хлопуша! — вдруг радостно вскрикнул Перстень.
— Он самый! А что послан сюда из Берды, есть грамотка…
Он соскочил с коня и обнялся с Митькой.
— Ну, милый человек, государю пушки надобны. Кто у тебя может их отлить? И сколько можно наготовить припасов к ним — ядер?
— Будут и пушки и ядра! Спасибо, что примчал, научишь нас уму-разуму!
— Веди на завод, показывай! — попросил Хлопуша и, сопровождаемый толпой работных, пошел к литейным…
Тут и вспомнили о старом умельце-пушкаре. Призвали Голубка в контору и предложили лить пушки.
— Дождался-таки времечка! Во всей силе, братцы, покажу вам мастерство. Порадую царя-батюшку! — обрадовался старик.
Мастерку дали подсобных, и он с усердием принялся за работу…
Хлопуша между тем не дремал, он обучал поверстанных в казаки строю, стрельбе и рукопашному бою. Проворен был и не знал усталости этот широкоплечий человек с проседью в темной бороде. Только поздно ночью, расставив охрану на дорогах, ведущих к заводу, успокаивался неугомонный Хлопуша.
В один из хмурых дней из белесой мглы появилась башкирская конница. Она на рысях подошла к заводу, старший постучал в ворота. Навстречу им из ворот на белом коне выехал Хлопуша.
— Кто посмел тревожить государев завод? — сурово спросил он.
Башкиры закричали по-своему. Хлопуша спокойно выслушал, улыбнулся и сказал в ответ по-башкирски:
— Вы, ребятушки, не пугайте сабельками своих! Ныне не Демидовы хозяева на заводе! Завод льет пушки и ядра царю Петру Федоровичу да его младшему брату Салавату! Гляди, не трогать заводчины и крестьян, не то государь шибко осерчает!
Башкиры присмирели. Старший из них вдруг улыбнулся:
— Ой, хорошо делаешь! Шибко хорошо! Пушечка надо, скоро надо!
— Ну вот видишь! — согласился Хлопуша. — Милости просим на отдых.
Конники въехали на обширный заводской двор, передохнули и без шума поскакали по своим делам…
Незаметно подоспела пора, и мастерко Голубок отлил две пушки. Их отшлифовали, обладили и установили на дубовые лафеты. Хотели сразу отправить, но дедка воспротивился:
— Нет, милые, надо ране опробовать, а то вдруг да порвет ядром, что тогда?
— Старик говорит верно! — согласился Хлопуша и предложил Перстню: — Айда поглядим на пушкарское умельство!
Пушки вытащили на пригорок, а в лощине за версту установили щит из бревен. Мастерко сам пристроил пушки к стрельбе, зарядил их.
Кругом на пригорке, на заводской башенке и у ворот толпились заводские, криками подбодряли старика:
— Пали-громи, пушкарь!
Голубок зажег фитиль. В этот миг Хлопуша махнул шапкой…
Грянул выстрел. По горам покатился гул. Описав кривую, ядро с грохотом ударило в щит и разнесло его в щепы. По горам, по долам раздалось раскатистое «ура». Перстень подбежал к мастерку, обнял его и расцеловал.
— Ну и ведун! Ну и умелец! — похвалил он Голубка.
— Да, брат, руки у тебя золотые! — не сдержался, сказал Хлопуша. Он порылся в кисете, добыл серебряный рубль и протянул старику: — Бери за службу верную!
Голубок подбросил рублевик на ладошке.
— Целковый — деньги не малые! Но не дорога копейка, дорога честь! — весело отозвался он. — Скажи царю-батюшке Петру Федоровичу, что мы, работные люди, с охоткой робим для того, чтобы скорее покрушить дворян да заводчиков! За нами дело не станет!
Старик обрадованно суетился у пушек и все еще не мог угомониться.
— Вот когда подошел счастливый час. Ах, пушечки, мои милушечки! — ласково гладил холодный металл дула мастерко. — И-их, голубушки, свое показали-таки!
Пушки погрузили на сани и под охраной отправили на юг, к далекой Берде. Собрался в дорогу и Хлопуша. Допоздна они сидели с Перстнем в светелке, и пугачевский полковник учил заводского:
— Ты зри в оба! Кругом кипит кипнем. Надо до последнего держать завод в своих руках. Лей пушки, ядра! Без них не побить врага. Слушай Голубка, добрый пушкарь! Вижу, не подведет! Управится тут с делами, присылай его на Авзянский завод.
Утром на зорьке Перстень провожал к лесной дороге Хлопушу и все изумлялся:
— Да как же ты один не боишься! Кругом враги!
— Волков бояться — в лес не ходить! Леса да глухие углы я получше их знаю! Не поймать воробью сокола!
Они обнялись и расстались. Долго-долго стоял на перепутье Перстень, глядя в ту сторону, где постепенно исчезала фигура конника…
5
Легко одетый приказчик Кыштымского завода Иван Селезень пешим ходом добрался до глухой лесной деревушки и только тут перевел дух. Он, озираясь, вошел в первую избу, со страхом огляделся и устало опустился на скамью. Хозяйка, испитая, больная женщина, с изумлением и тревогой разглядывала незваного гостя.
— Где твой хозяин? — хрипло выдавил Селезень.
— Ой, милый, без хозяина третий год маюсь! — унылым голосом отозвалась она. — Сгиб мой мужик на демидовских куренях, засек злодей-приказчик! Оставил мне четырех сирот! Эва, гляди, мои бесприютные пташки! — Скорбными глазами вдова показала на печку.
Беглец вздрогнул и растерянно сказал:
— Экое горе! Все бывало, но, может, и напраслину на Демидова возвели?
— То не напраслина, а горькая правда! — упорствовала на своем женщина и пытливо взглянула на гостя: — А ты кто такой будешь?
— Ведомо кто, заводской служитель. Ехал, да разбойники в лесу на перепутье напали. Коня отняли, хотели и душу вытряхнуть, да видят — беден человек, отпустили! Еле доплелся. Что только перед хозяевами говорить буду, не знаю. Тоже, поди, засекут! — пожаловался он.
— Кто знает, разбойники ли от тебя коня отобрали? — усомнилась вдова. — Ныне мужики господ безжалостно потрошат за старые обиды!
По сердцу Селезня пошел холодок. Отнекиваясь, он сказал крестьянке:
— Да нешто я господин какой? Я сам в господской неволе хожу. Что прикажут, то и роблю. Не исполнишь — башка долой!
Хозяйка осмелела и с ненавистью вымолвила:
— Но и то попомни: не только господин беды творит, а псы его приказчики похлеще мужицкое тело терзают. Эх, и злыдни они!
Селезень втянул голову в плечи, разговор принимал неприятный оборот.
«Чего доброго, побежит на село и мужиков наведет! Опознают, и быть тогда беде!» — со страхом подумал он.
Приказчик притих, тяжело опустил голову. После большой проминки хотелось поесть и отдохнуть.
— Тетушка, покорми меня, — умильно попросил он женщину.
— Рада бы, милый, да нечем. Коровенки нет, животинки во дворе никакой. Ребятишки — и те на постных щах маются! — пожаловалась вдова.
— Ну хоть кусок хлебушка дай! — не отставал Селезень, жалобно поглядывая на вдову.
Женщина с минуту поколебалась, сдалась на просьбу и полезла в сундук. Она извлекла из рядна коврижку черствого хлеба и отрезала скудный ломоть. Нацедила квасу и поставила перед гостем.