Демидовы, стр. 44
Тогда Демидов спустился с каменистых гор к стройке, собрал верных людей в воинскую ватагу…
В полночь, когда башкирское кочевье спало крепким сном, вдруг яростно залаяли псы и бросились во тьму. На огни костров налетела лихая демидовская ватага; псы остервенели, кидались на чужих людей, отары овец метались во тьме, по дорогам протопали всполошенные конские табуны. Башкиры яростно оборонялись от злых людей. Впереди ватаги на черном коне скакал большеголовый вершник и плетью полосовал пастухов.
На диком скакуне из тьмы вырвался высокий жилистый башкир; в ухе поблескивала серьга.
— Стой, чего делаешь? — закричал башкир. — Зачем народ бьешь? Зачем скот разгонял?
— Держись, пес! — крикнул Щука, пришпорил коня и взмахнул саблей.
Башкир проворно увернулся от удара.
Над Щукой просвистели стрелы.
— Круши! — заорал демидовский варнак и бросился в схватку.
Всю ночь отчаянно оборонялись башкиры. Кочевники сдерживали демидовскую ватагу; конские табуны и овечьи отары уходили в горы…
Утром по пастбищам бродили отбившиеся кобылицы да одиночные овцы. У пепла костров лежали посеченные тела башкиров.
Демидовские ватажники привели заарканенного башкира. Молодец был высок, сух; пленник тряхнул бритой головой. Глазами, полными ненависти, поглядел на Демидова. Никита спросил грозно:
— Пошто на мои земли скот и кобыльи табуны напустили?
Башкир стоял прямо, повел густой бровью, ответил хозяйски:
— Тут, бачка Демидов, земля башкирская. Наша земля!
— Но-о! — Черная борода Никиты дрогнула. — Ишь ты как рассудил. Тархан-то мне землю продал…
Молодец поднял голову, про дерзил:
— С тархана и спрашивай, а земля башкир, бачка… Скот всегда пасли и будем пасти!..
Демидов опирался на костыль; утреннее солнце пригревало; хозяин снял колпак, блеснула лысина.
— Попробуй! — пригрозил Никита. — Не об чем мне с ним боле говорить. Ты, Щука, сгони его в Невьянск, — пусть там в разум сего молодца доведут… Так!
Он привычно огладил черную бороду и отвернулся к стройке.
Там копошились рабочие, ставили срубы, копали рвы, рубили заплоты: укреплялся Демидов на башкирских землях.
Башкира угнали по невьянской дороге. Никита, оглядев стройку, вздохнул:
— Ну и благодать; кажись, боле сюда не покажут носа, нехристи…
Ошибся, однако, в своей думке Никита Демидов. Вечером с невьянской дороги прискакал избитый конвоир. В горах напала на него ватажка гулящих людей, башкира отбила, а его, конвоира, отпорола плетью и отослала к Демидову:
— Пойди и скажи ему: коли не уберется — всех вырежем…
— Ух! — скрипнул зубами Никита и подступил к холопу. — А еще что наказали разбойники?
Холоп почесал затылок.
— Больше ничего не говорили. А ватагу вел ту, хозяин…
Холоп замялся.
— Говори, кто вел? — прикрикнул Демидов.
— Сенька Сокол, вот кто!
— Но-о! Ух, пес! — стукнул костылем в землю Демидов. — Да говори: что видел? Не бойсь, супостат…
Холоп осмелел:
— Еще, хозяин, Сенька башкира ослобонил да обнял: «Вот, грит, Султан, где довелось свидеться».
— Ох, дьяволы! — Демидов уставился в Щуку. — Ну, варнак, скачи в Невьянск да проворь людей, надо переловить эту разбойную ватагу. Слышь-ко!..
Весь день Демидов ходил сумрачный, зорко поглядывал на горы.
«Ничего боле не будет, — успокаивал он себя. — Пошебаршили и откочуют, а разбойников приставы пымают. Эх, Сенька, не миновать тебе моих рук! На сей раз не убежишь, каторжный…»
Один-одинешенек отчаянный Щука опасными дорогами добрался до Невьянска. На заводе шла кутерьма: на дорогах появились буйные ватаги; в дальних лесных куренях углежоги побросали работу и разбрелись кто куда.
Акинфий Никитич встревожился об отце, подобрал храбрых людей, вооружил их. Но слать их в помощь батьке не пришлось: на другой день с восходом солнца в Невьянск прискакал сам почерневший и лютый Никита Демидов. Оказалось, в ночь люди на стройке разрыли почти готовую плотину и разбежались по лесу. За рекой появились конные башкирские ватаги, пускали в демидовский лагерь стрелы и все пытались переплыть на заводской берег. Демидову — на что бесстрашному — и то пришлось уносить ноги…
Догадывался Никита: затевается неладное; велел немедля крепить Невьянск да слать гонцов в Верхотурье, просить воинской помощи…
Спустя несколько дней пришла новая тревожная весть: башкиры на ногайской дороге вырезали два русских сельца:
— Худо будет, не управиться с этим злом верхотурскому воеводе, — решил Никита. — Ты, Акинфка, тут крепи заводы да своих ратных людей сбирай, а я к царю Петру Ляксеичу поскачу. Ежели Башкирь восстанет — войско надо немалое.
Демидов тайно собрался в дорогу; сын Акинфка проводил отца до Чусовой, а сам вернулся в Невьянск обороняться от лихой напасти…
12
Уфа — город древний, возник во второй половине XVI века; строили город боярин Иван Нагой да боярский сын Голубев. Лег городок-крепость в сердце Башкирии; управлял город обширными землями. В городке сидел царский воевода, чинил суд-расправу, с башкиров да с других народов собирал ясак. Воеводы считали Башкир-землю русской вотчиной, а башкиров — подданными; они беззастенчиво обирали башкиров и, как бы в насмешку, называли это кормлением.
Царь Петр Алексеевич строг был, за разбой да воровство не жаловал воевод, но до Каменного Пояса далеко, не достанешь, и воеводы охулки на руку не клали.
В год тысяча семьсот четвертый на Уфу-город посажен был воеводой Александр Саввич Сергеев — муж жадный, свирепой хватки. По вступлении в уфимскую провинцию воевода наказал согнать подводы со всех башкирских улусов; перебирался воевода с большим скарбом, со псарями да псарней; в кованых сундуках везли добро: на телегах ехали мамки да няньки воеводских ребят. Сам воевода восседал в колымаге, в которую впряжено было двадцать четыре башкирских коня, и на них форейторами ехали ясачные башкиры. Впереди воеводской колымаги бежали скороходы, а позади обоза тянулись порожняком триста башкирских подвод. Прознав о проезде воеводы, народ разбегался, укрывался в лесах.
— Попрятались окаянцы и не чтят воеводского чина! — зло поругивался хмурый воевода.
По приезде в Уфу наказал воевода скликать башкирских старшин, батырей, да тарханов, да стариков поприметней. Со страхом съехались башкиры в город. По приказу воеводы обыскали недалекие рубежные крепостцы, собрали все пушки да мортиры, от годных до ржавых, и расставили по дороге к воеводскому дому, а у пушек выстроили гарнизонных солдат да повелели им голову держать выше и взор иметь дерзкий. Башкирских посланцев решили провести меж таких угроз, дабы знали, до чего силен и могуч воевода.
Башкиры испугались; чтобы беду отвести, старшины их подобрали в табунах в дар двадцать два добрых скакуна и, пройдя все выставленные по дороге воинские силы, подвели их к воеводе. Хоть кони и добры были, однако воевода не ликовал, не довольствовался этим и, грозно насупив брови, пообещал башкирам осчастливить их своим объездом по улусам и сельбищам. Башкиры разъехались из Уфы нерадостно.
Воевода слово свое сдержал: снарядив в поход воинский отряд, отправился обозревать благополучие вверенных ему народов. Однако башкиры, прознав о намерении воеводы, побросали свои селения, скарб, бежали в горы и в лес, увозя своих женок и ребят. И сколько ни ехал воевода, везде встречал безлюдие и пустыню. Воевода вернулся в Уфу очень мрачен и, чтобы не уронить своего чина, вновь потребовал к себе башкирских старшин. Наказ воеводы был грозен, и потому немногие имели отвагу предстать перед воеводой.
Воевода пуще рассвирепел. Бегал по воеводской избе, ругался:
— Нехристи, в чинах толк не разумеют. Того не кумекают, что воевода в этих краях царь и бог!
Воевода был тучен, мучила одышка.
«Что за народы такие? — думал он. — Эка, и в ум себе не возьмут, окаянные, что воеводе потребно кормление, и притом немалое!»
Башкирских старост явилось два-три — да и обчелся, и притом без подношений. Воевода настрого наказал приставам и будочникам собрать на воеводский двор народ с торжища, с постоялых дворов и с посадьев. Ретивые хранители благочиния хватали народ, где доводилось, и вели за крепкий заплот, а к заплоту приставили караульных, чтобы дерзкие не сбежали.