Практическая магия, стр. 69

Но я сомневалась.

Квентин вскочил среди ночи. Ему приснился отец с окровавленными руками. Он решил встать и развести костер, надеясь, что его свет и тепло прогонят воспоминания о прошлом, но этого не произошло. Железная Медведица, освещенная красноватым огнем, отбрасывала длинные тени на траву. “Я окружен призраками”, – думал Квентин, глядя на груды старого железа, заполонившие его лагерь, на них играли отблески пламени. Казалось, некоторые вещи шевелятся или смотрят на него пустыми глазницами, как всегда это делала Железная Медведица. “Чего ты ждешь? Я тебя знаю, – говорила она ему. – Ты принадлежишь мне. Пока во мне ты видишь себя, будет так”.

Скульптура, созданная его отцом, наконец заговорила с ним. Квентин всегда этого боялся. Он залил костер, отпил виски и просидел остаток ночи в темноте, бросая вызов теням прошлого и будущего.

Больше Квентин не мог откладывать. Он должен был создать скульптуру.

Я проснулась на рассвете от бешеного биения сердца. Я всегда спала с открытым окном, даже осенью, когда воздух становился очень холодным. Из-за закрытых ставень доносилось какое-то странное шуршание. Я подошла посмотреть, догадываясь, что это Квентин принялся за работу.

И оказалась права.

Квентин копал на пастбище яму для основания своей будущей скульптуры. Он с точностью хирурга вбил колышки, аккуратно натянул между ними веревку, отмерив участок 12 на 12 футов. Линии были идеально параллельными, только что выструганные колышки белели на фоне травы. Рядом с ним стояла глубокая металлическая тачка, в которой змеей свернулся садовый шланг. Вблизи лежали мешки с цементом. Квентин не забыл принести уровень и отвес. Каждая деталь должна быть идеальной.

Я натянула на себя кое-какую одежду, заглянула на всякий случай в комнату Артура и отправилась вниз варить кофе. Бельчата Артура подросли, их шерстка стала рыжевато-коричневой, и они весело скакали вокруг меня, таская орешки из миски.

Когда кофе был готов, я налила две чашки и пошла к Квентину. Белки отправились следом за мной, встретив Хаммера бесстрашным верещанием. Вся троица выстроилась впереди меня, и мы образовали торжественную процессию.

– Доброе утро, – окликнула я Квентина. – Могу я тебе помочь? Я хорошо умею обращаться с раствором. Я помогала папе делать первое основание, хотя, если честно, его познания в инженерном деле были куда меньше твоих.

– Ты не можешь помочь мне. – Квентин продолжал копать.

Мне не понравилось его упорство.

– Как насчет чашечки кофе? А потом небольшой перерыв, чтобы съесть пару лепешек?

– Нет, я должен закончить эту часть работы. Мне не нужны зрители. Я хочу залить фундамент до того, как появится первый посетитель. – Он поднял голову, чтобы взглянуть на меня, и я едва не охнула.

Квентин выглядел ужасно. Он едва взялся за фундамент, и одно только это довело его до подобного состояния. Открылись врата, которые сын Ричарда Рикони старался никогда не открывать. Квентин, не глядя, воткнул лопату в землю, и она перерезала туго натянутую бечевку. Ее концы взлетели в воздух. Он громко, непристойно выругался, что совсем не было на него похоже. Белки кинулись прочь. Хаммер взвыл. А я стояла и смотрела на него, изучая эту темную сторону его личности. Я увидела столько боли, что сама едва сдержала стон.

– Ты не обязан заниматься этим в одиночку, – сказала я. – Ты обо всем можешь поговорить со мной. Клянусь тебе, я ни с кем не стану обсуждать то, что ты мне расскажешь.

– Это не твои проблемы.

– Нет, мои. Это касается моей семьи и ее будущего, так же, как и твоего. И если ты мне не веришь, значит, между нами нет ничего, даже дружбы.

– Значит, между нами ничего нет, – легко согласился Квентин.

Его ответ поразил меня до глубины души. Я постояла молча какое-то время, пытаясь прийти в себя, потом развернулась и ушла в дом.

Два дня спустя Артур вбежал в кухню. Я готовила ленч.

– Он сделал лапу! – крикнул мне брат. – Первую лапу!

Я отправилась посмотреть. Квентин стоял над цементным основанием со сварочной горелкой в руке. Он поднял защитный козырек, и я увидела его лицо с потеками пота на потемневших от гари щеках. На основании стояла напоминающая медвежью лапу металлическая конструкция.

– Оно живое, – пробормотал Квентин.

Я не стала предлагать свою помощь, хотя Квентин выглядел с каждым днем все хуже и хуже.

– Ленч готов, если ты проголодался, – сказала я и ушла, оставив Квентина наедине с его собственным горем.

“Ты хотел, чтобы она отдалилась от тебя, и ты этого добился”, – резюмировал про себя Квентин с мрачным удовлетворением. Он устало взглянул на железную лапу перед ним. “Теперь это может начать преследовать меня, как преследовало когда-то папу. Увидим, кто выживет”.

С этого дня Квентин приобщился душой и телом к таинству одинокой работы своего отца. Никто не мог помочь ему, и никто не должен был вставать у него на пути. Он методично, настойчиво собирал детали для скульптуры, что-то резал, что-то сваривал, и она постепенно росла.

Но вдруг Квентин решил, что сделанные им лапы никуда не годятся. Он все разрезал. Второй Медведь исчез, оставив после себя только бетонное основание, политое потом Квентина, и несколько железных штырей, к которым он должен будет прикрепить следующее творение.

– Куда ушел Второй Медведь? – спросил Артур.

– Обратно на медвежьи небеса, – подсказала Эсме.

Артур очень был этим обеспокоен. Второй Медведь, как он его называл, не успел поговорить с ним, и Артур не знал, подходящий это друг для мамы-медведицы или нет. Но одно он знал наверняка: Квентин даже не дал Второму Медведю шанса.

ГЛАВА 22

Я попросила Лизу помочь мне записать истории доктора Вашингтона, так как выяснила, что навыки, оставшиеся от ее прошлой жизни, помогают ей печатать с почти сверхзвуковой скоростью. Мы на целый день заперлись в доме и по очереди печатали на моем компьютере. Мне нравилось, что она рядом. Лиза догадалась, что наши отношения с Квентином разладились, но она не донимала меня вопросами. Ее экстравагантные белокурые волосы и странная одежда – мешковатые комбинезоны и свитера невероятных оттенков – стали для меня привычными и успокаивающими.

Во время перерыва я не увидела ее в гостиной и отправилась на поиски. Звать было бесполезно, потому что Лиза, погруженная в свои мысли, ничего не слышала. Я заглянула в папину спальню. Она стояла у его кровати, склонив голову. Я попятилась, не желая мешать ей, но половица скрипнула, и Лиза повернула ко мне голову. Ее лицо было залито слезами. Она быстро вытерла их.

– Извини меня.

Подозрение, мучившее меня много месяцев, стало реальностью.

– Вы с ним спали? – спросила я.

Лиза кивнула.

Во мне закипело какое-то совершенно нерациональное чувство. “Черт побери, я прошу только каплю спокойствия в моем собственном доме”.

– И как долго это продолжалось?

– Больше двух лет.

– Папа должен был сказать мне. Я имела право знать. – На самом деле такого права у меня не было, но за меня говорили гнев и боль.

– Томас хотел рассказать тебе. Мы оба хотели. Но ты меня не знала, не знала ничего о моей жизни. Ты бы не одобрила. Он не хотел еще больше оттолкнуть тебя.

– Это не оправдание, – я повысила голос. – Я имею право знать, кто трахается с моим отцом в постели моей матери!

Лицо Лизы побелело.

– Урсула, прошу тебя…

Но я уже неслась вниз по лестнице. У двери я схватила плащ и легкий рюкзак с блокнотами и карандашами, который часто брала с собой во время прогулок. Я должна была убежать от картин, которые услужливо рисовало мне воображение: Лиза и мой отец…

Я сидела на берегу Медвежьего ручья на мягкой подушке из опавшей листвы, а тоненький ручеек журчал между корнями дерева и гладкими валунами. Квентин нашел меня там и сел рядом. Я держала блокнот на коленях, изображая творческую активность, но он легко мог догадаться, что я просто сидела и плакала.