Петля, стр. 1

Аркадий Григорьевич Адамов

Петля

Глава 1

ТУМАН

Я иногда думаю, сколько человеческая голова способна вместить дел, забот, неприятностей, неожиданностей и даже радостей? И должен вам сказать, что предела не вижу. Сегодня, например, у меня, ни мало ни много, двенадцать совершенно конкретных и неотложных дел, самых разных, которыми забита моя голова, начиная от маминой просьбы забрать из мастерской пылесос (она уже неделю меня об этом просит) и кончая занятием кружка текущей политики, которым я с грехом пополам руковожу. А между ними — самое главное, служебные дела: поездки, встречи, бумаги, которые нельзя отложить, пропустить и не составить. Причем то и дело я выбиваюсь из графика, который сам себе наметил, и тогда летит обед, непременный «контрольный» звонок Светке и короткий визит в больницу к Игорю — визит, обычно санкционированный, кстати, самим Кузьмичом. Так было, например, вчера.

Но сегодня я вроде бы движусь по графику. Ровно в час дня я приезжаю к себе в отдел после нелегкого, но все-таки выигранного мною свидания с одним малоприятным и потенциально весьма опасным типом. На обратном пути я еще успеваю заскочить в мастерскую и получить этот злосчастный пылесос и сейчас загоняю его под свой стол, чтобы вечером захватить домой. А пока что мне необходимо сесть за составление одной срочной бумаги, которую с утра уже ждет Кузьмич. Вы себе даже представить не можете, в каком находиться напряжении, когда Кузьмич от тебя что-то ждет. К счастью, я эту бумагу уже мысленно составил по дороге, и сейчас надо только все это записать.

Но в этот самый момент звонит телефон, и Кузьмич вызывает меня к себе. Причем тон у него такой, что я понимаю: или он сейчас с меня снимет голову за то, что проклятая бумага еще не у него на столе, либо случилось что-то малоприятное, и Кузьмич собирается взвалить эту неприятность на меня. Ни то, ни другое, естественно, меня не радует. И в то же время, представьте себе, меня разбирает любопытство: а вдруг и в самом деле случилось что-то необычное и загадочное и Кузьмич решил поручить это дело мне? Что-то такое было в его тоне.

В кабинете Кузьмича я застаю небритого, хмурого человека в перепачканном пальто и разбитых кирзовых сапогах. Редкие светлые волосы его свалялись, в руках он теребит старенькую шапку-ушанку. На красном, задубленном ветром и морозом лице маленькие, в морщинках глаза полны тревоги и возбуждения.

Кузьмич сидит насупленный и трет ладонью ежик седых волос на затылке. Что-то случилось, не иначе.

Увидев меня, Кузьмич говорит сидящему напротив него человеку:

— Вот он с вами поедет. По дороге все ему расскажете… — И, обращаясь ко мне, добавляет: — Возьми машину.

При постороннем неудобно уверять, что занят по горло, что нервы и так дрожат, потому что ничего не успеваешь, что срочная бумага еще не готова и что можно поручить эту поездку кому-нибудь другому. Впрочем, и без постороннего человека я бы все это сказать Кузьмичу никогда не решился. Ладно уж, поеду. Несколько утешают меня слова, которые Кузьмич говорит мне уже вдогонку:

— Ты не очень там задерживайся. Дело-то, видимо, ясное.

Тем не менее я улавливаю в его голосе и какие-то нотки сомнения.

Мы молча идем с моим спутником по коридору к моей комнате. И тут я успеваю рассмотреть его уже внимательнее. На пальто следы кирпичной пыли, на сапогах застывшие брызги цемента. Словом, строитель, не иначе. А на стройках бывают разные любопытные находки. Иначе чего бы это он прибежал к нам? С обычной дракой или несчастным случаем к нам не бегут.

Я открываю ключом дверь комнаты, мы заходим и наконец знакомимся. Человек называется Григорием Трофимовичем, фамилия Сизых, он бригадир на стройке.

— Что же у вас стряслось? — спрашиваю я. — Вы пока хоть в двух словах скажите.

— А в двух словах только и скажешь, — разводит руками Сизых и вздыхает.

— Женщину, значит, нашли. Мертвую, конечно.

— Когда?

— Да вот, считай, час назад. С вечера котлован снежком припорошило. Издали ничего не видать. А как ребят на работу повыгонял…

— Это час-то назад?

— Ну, два. Что, я смотрел на часы, по-вашему? — начинает сердиться Сизых. — Как из управления приехал, так и повыгонял.

Я машу рукой:

— Ладно. Вы там ничего не трогали?

— Не. Что же, я книг не читаю? А ребята и подавно. Охраняют, значит, пока я тут.

— Тогда поехали, — решительно объявляю я. — Остальное по дороге доскажете.

Мы торопливо спускаемся по лестнице, минуем дежурного и выходим на улицу.

Погода отвратительная. Грязь, ветер и знобящий, сырой холод. Снег виден только на крышах домов и кое-где во дворах. Из-под колес машин веером разлетается жидкая грязь. С низкого, серого неба сыплют редкие снежинки, крутятся и, подхватываемые ветром, летят в лица прохожим.

Я нахожу нашу машину, и сильный ветер прямо-таки вдувает нас в ее холодное нутро. Сизых говорит водителю адрес, и машина, слегка забуксовав в глубокой грязи, срывается с места.

Ехать, оказывается, недалеко. Вот почему Сизых прибежал к нам, а не в местное отделение милиции. Вскоре я уже вижу длинный, местами покосившийся забор, наклонную стрелу крана за ним, а у ворот зеленый обшарпанный вагончик, на котором прибит лист фанеры с неровными буквами и цифрами, указывающими, какое именно строительное управление и какого московского треста ведет тут работы.

Мы подъезжаем ближе. Створки ворот наполовину распахнуты и увязли в глубокой грязи. За воротами по одну сторону видны штабели серых железобетонных ригелей, плит, колонн, по другую — гора целых и битых кирпичей. А прямо и чуть подальше высятся горы отваленной земли, за которыми угадывается глубокий котлован. Из него-то и торчит ажурная стрела крана. В стороне, за горой кирпича, притулились у забора несколько молодых деревцев.

Проехать в ворота нам не удается. Тяжелые грузовые машины пробили здесь такие глубокие колеи, что наша «Волга» тут неминуемо сядет на брюхо.

— Завтра вот плиты бетонные набросаем, — смущенно хрипит Сизых, — тогда милости просим. Все не было плит-то. А теперь автокран не допросишься. Ну, да уж завтра точно.

Говорит он это таким тоном, что даже мне ясно, что никаких плит он завтра не набросает и никакого автокрана у него не будет.

Мы вылезаем из машины и, обходя самые глубокие лужи, пробираемся по двору, затем с трудом карабкаемся на высокий земляной отвал, где нас поджидают двое рабочих в брезентовых штанах и куртках.

Через минуту я уже стою рядом с ними и смотрю вниз. Ох, каким же глубоким кажется отсюда этот котлован! Я не сразу различаю на дне его, среди битых кирпичей, возле тяжеленной бетонной плиты в виде шестигранника, косо врезавшейся в землю, словно сорвавшейся откуда-то сверху, тело женщины. Одна рука ее неестественно подвернута под спину, другая как будто вцепилась в край серой бетонной плиты, длинные светлые волосы рассыпались по осколкам кирпича, прилипли к застывшему, словно мраморному лицу. Пальто расстегнуто, ноги судорожно поджаты, как для прыжка, на ногах длинные модные сапожки.

Начинаем осторожно спускаться в котлован. Тут ничего не стоит сорваться, под ногами крутой и скользкий земляной откос. Длинная лестница из котлована кончается значительно ниже места, где мы стоим. Ноги поминутно скользят.

В этот момент я слышу, как на улице, возле ворот, останавливается машина. Мы еще не успеваем спуститься по лестнице, как в котловане, с другой его стороны, появляются знакомый мне следователь прокуратуры Исаев и трое ребят из местного отделения милиции. Их, наверное, проинформировал Кузьмич. Они здороваются с нами коротким, молчаливым кивком.

И вот мы все стоим немым полукругом, на некотором расстоянии от лежащей женщины.

Я забыл сказать, что вместе со мной приехали медэксперт и фотограф. Последний уже отснял все, что требуется в таких случаях.

Мы стоим полукругом и молча, сосредоточенно, пока что издали, изучаем «место происшествия», как это говорится на нашем языке. Впрочем, нам только кажется, что мы сейчас что-то изучаем. На самом деле мы просто хотим успокоиться, взять себя в руки перед тем как приступить к работе. И это далеко не просто, можете мне поверить.